Вторжение в Московию - Валерий Игнатьевич Туринов

На радостях царевич подтянул к шанцам винтованные пушчонки малого калибра и потешился, пострелял ядрами в крепость, которая не желала поддаться ему. Пушечки потявкали и замолчали, не причинив никому никакого вреда. Но царевича, Отрепьева Юшку, Расстригу, это нисколько не смущало. Его руки тянулись ко всему, и всё хотел попробовать он сам…

Гетман же Юрий Мнишка теперь основательно подготовил войско и двинул его на новый штурм города. К стенам они подошли ночью, под прикрытием подвижных срубов. Но за стенами их уже поджидали. О начале штурма осаждённым донесли лазутчики, донесли и об измене в городе. И Басманов выжег её с помощью городовых воевод, Якова Барятинского и Фёдора Звенигородского.

Под огнём со стен наступающие заметали всё же ров хворостом и соломой. Но поджечь стены они не смогли, откатились, потеряв много убитыми. Вместе со всеми от стен бежали донцы Корелы. А среди них был и атаман Ивашка из Заруд, впервые в жизни угодивший по-настоящему в горячее дело.

И царевич опять приуныл. Наёмники же стали косо поглядывать на него: что-то не видно было подле него бояр.

— Ведь ты же клятвенно уверял всех: что вот, дескать, только ступлю ногой на свою наследную вотчину, так и побегут бояре ко мне! — упрекали они его…

Но уже через два дня в лагере началось такое, как во хмелю сплошное ликование… Пальба из ружей, крики! Один день, другой — и всё новости, новости!.. Вот перешёл на сторону царевича Путивль, пограничный город. Его жители и городовые боярские дети повязали воевод, Михаила Салтыкова и Василия Мосальского, и выступили против гарнизона из московских стрельцов. А те не сопротивлялись, сдались. Они уже давно не получали за службу от Годунова оклады и не стали воевать за него… Следующим отпал от Годунова Рыльск. Затем восстание перекинулось в Курск. Оттуда служилые привели к царевичу повязанным воеводу Григория Рощу-Долгорукова. Вскоре поддалась царевичу и вся Комаринская волость, за ней последовала крепость Кромы.

В лагере у мятежников воеводы недолго были в разномыслии: они поклонились царевичу, присягнули на верность ему.

А 18 декабря, как раз шёл тогда 1604 год по христианскому летоисчислению, под Новгород-Северский подступило войско Годунова, сформированное, как обычно, на пять полков.

Мстиславский, разведав силы царевича, вывел своё войско в поле и построил, стал ожидать неприятеля. Однако не ревели трубы, как обычно, и не гремели тулумбасы[20]. Войско стояло в полной тишине, своей мощью наводя страх на всю округу.

Но Юрий Мнишка решился всё же выйти против него: и сражение начал тяжёлыми латниками, пустил их на полк правой руки. Атака бронированной конницы была мощной. Дмитрий Шуйский не ожидал такого удара, растерялся, и его неуправляемый полк попятился, оголяя с фланга большой полк. В образовавшуюся брешь хлынули гусарские роты с Доморацким впереди, зашли в тыл русским… Туда, скорей туда, ударить в спину им!..

Появление гусар около своей ставки большой воевода, Фёдор Иванович Мстиславский, встретил мужественно. Его боевые холопы и московские жильцы[21] не дрогнули, приняли на себя первый удар латников. В гуще схватки гусары порубили знамёна большого полка, сшибли с коня и самого Мстиславского, тяжело ранив его. Но уйти им удалось не всем от нагрянувших конных стрельцов и иноземных копейщиков Маржерета. Доморацкого смахнули с коня и взяли в плен. Его гусар, тех, что прорывались через ряды дворянской конницы, порубили…

Волна сумятицы в большом полку дошла до других полков. И Василий Голицын с Иваном Годуновым отвели свои полки в лагерь. Так отдали они поле боя и победу пану Мнишке. В этой неразберихи на поле боя не участвовали лишь казаки Корелы. Их выдвинули в сторону города, и там они простояли без дела, ожидая вылазки гарнизона. Но крепость, поддерживая Мстиславского, только непрерывно грохотала канонадой. Да на стене, подгоняя пушкарей, бестолково метался Петька Басманов.

В лагере царевича долго веселились. Вообще-то, из-за ничего: всего-то лишь вынудив Мстиславского оставить поле боя. Когда же страсти улеглись, наёмники потребовали от гетмана выплаты жалованья. Заработанную успешной атакой звонкую монету они хотели иметь на руках. Не доверяли они никому, считали: так надёжнее.

В этот вечер Юрий Мнишка просидел в ставке у царевича, в подгородном монастыре, вместе с полковниками. Они ломали голову, где взять деньги. В войсковой казне были только жалкие остатки тех денег, что принёс дьяк Сутупов, спрятав их воровски от путивльских воевод. Этих денег едва хватало, чтобы вознаградить за труды одну-единственную роту. И царевич, недолго думая, отдал эти крохи ротмистру какой-то роты. Тот же наплёл ему, что на его роту равняются другие, и они останутся, если останутся его гусары. Не увидел царевич в этом уловки наёмников. Опытные латники поняли по сражению, во что они вляпались, и решили скорее убраться из России.

Весть о том, что жалованье получила только одна рота, приглянувшаяся царевичу, быстро разнеслась по лагерю. И латники возмутились, бросились грабить обоз. Их с трудом уняли.

Из-за этих беспорядков Корела, ожидая всяких неприятностей, выставил на ночь с Заруцким усиленные караулы по донскому войску. Ночью же Заруцкого сменил Бурба.

— Иди вздремни! — проворчал тот.

Заруцкий, до чёртиков уставший, похлопал его по плечу и ушёл к себе в палатку. Но отдохнуть ему не довелось. Вскоре в лагере наёмников заполыхали огни, всплеснулись крики, страсти… Там стали грабить войсковое имущество…

А утром наёмники собрались уходить, свернули лагерь. И сразу же к ним прискакали Мнишка и царевич. Там были уже запорожские и донские атаманы. Мнишка бросился уговаривать одних гусар, царевич заметался среди других. Он умолял их остаться, обещал троекратные оклады, службу и поместья на Руси. Но озлобленные латники сорвали с него соболью шапку и шубу… Да, да, хотя бы что-то получить за свои услуги… А какой-то гусар бросил ему в лицо: «Сидеть тебе на колу!»

Царевич влепил ему пощёчину. Завязалась потасовка… Их растащили. Недобро зубоскаля, гусары вскочили на коней и покинули лагерь, бросили войско пана Мнишки и царевича. Последний же, потерянно уронив длинные руки, так и остался стоять посреди разбитых палаток и возов. Коротконогий, с непропорционально широкими плечами и толстой бычьей шеей, он был удивительно похож на Шпыня…

И это сходство озадачило Заруцкого так, что он от удивления даже крякнул: «Кхе, кхе!..»

Через несколько дней царевича бросил и его гетман Юрий Мнишка с сыном Станиславом.

— Буду просить у сената помощь! — отводил в сторону глаза Мнишка, прощаясь с царевичем и думая, что это навсегда.

— Хорошо! Жду! —