Александр Великий - Пол Догерти

Александр заплатил за все содеянное огромную цену, македонская армия одиннадцать лет была на марше, в кочевом дворе царя не утихали интриги, заговоры и неожиданные смерти. Междоусобная политическая борьба между различными фракциями не была вызвана поиском всепобеждающей идеи. Так случилось с семьей Пармениона, военачальника Филиппа II: Александр приказал убить его из страха мести за гибель его сына Филоты, казненного им в 320 году до н. э. Против Александра выступали консервативно настроенные придворные, возглавляемые такими людьми, как Черный Клит, историк Каллисфен, а также некоторые его пажи. Александр безжалостно с ними расправился. И даже вернувшийся в 325 году до н. э. в Македонию Антипатр, охранявший дом царя от возможных захватчиков, попал под подозрение. Один из сыновей Антипатра – Иолл был виночерпием царя, другой сын – Кассандр служил у Александра посланником. Но такая близость в глазах Александра не была гарантией лояльности, и люди эти могли быть в любой момент уничтожены. В ближайшем окружении Александра всегда об этом помнили даже такие видные фигуры, как Пердикка, Селевк, Птолемей, Антигон и пр. В Вавилон Александр вошел с новыми планами, однако к концу мая 323 года до н. э. завоеватель мира слег в суровой лихорадке. Он возлежал, завернутый в одеяла, около купальни бывшего паря царей, чью жизнь, богатство и империю когда-то уничтожил. Конец великого завоевателя был близок, но как это все случилось?

Глава вторая

Вавилонские предзнаменования

Горе мне… Ужас какой

К дому подходит, в ворота стучится!

После великой победы при Гавгамелах в 331 году до н. э. Александр вскоре пошел на Вавилон, однако при этом испытывал большое беспокойство: персидский сатрап Мазей, правитель города, успел себя зарекомендовать, в сражении при Гавгамелах он командовал правым флангом. Александр шел вперед в полном боевом порядке, войско его настраивалось на встречу с противником. Тем не менее его ожидал приятный сюрприз. Римский историк Квинт Курций дает подробное описание города и приема, оказанного Александру.

Когда Александр приближался к Вавилону, Мазей смиренно вышел к нему со взрослыми своими сыновьями и сдал царю на милость и город, и самого себя. Приход его был приятен царю, иначе предстояла бы трудная осада столь укрепленного города. Казалось также, что столь знатный, столь опытный и прославленный муж может своим примером побудить к сдаче и других. Поэтому царь благосклонно принимает его с детьми, но все же приказывает войску войти в город, построившись в боевом порядке, во главе которого шел он сам. Много вавилонян стояло на стенах, надеясь скорее увидеть нового царя, еще больше их вышло навстречу. Среди них был и хранитель крепости и царской казны Багофан; чтобы не отстать в усердии от Мазея, он устлал весь путь цветами и венками, поставил с двух сторон серебряные алтари и возжигал на них не только фимиам, но и всякие другие благовония. За ним следовали подарки: стада мелкого скота, табуны лошадей, в клетках везли львов и барсов. Затем шли маги, певшие гимны по местному обычаю, и халдеи, которым были ведомы тайны движения небесных светил и дни смены времен года. За ними шествовали со своими инструментами музыканты, чьей обязанностью было славить монарха. Последними шли всадники, украсившие себя и своих коней, выставляя напоказ больше роскошь, чем свое величие.

Царь в сопровождении вооруженной свиты приказал толпе горожан идти за последними пехотинцами, сам же въехал в город, а потом и в царский дворец на колеснице. На другой день он осматривал имущество Дария и денежные запасы.

В этой столице вождь Македонии задержался дольше, чем где-либо еще, ни одно место не оказалось более губительным для воинской дисциплины. С развратом в этом городе ничто не могло сравниться, никакая застарелая коррупция не предложила бы больше стимулов и соблазнов для распутства. Мужья и родители, словно бы надеясь на награду, предлагали гостям своих жен и детей. Персидская знать не вылезала из оргий. Вавилоняне пристрастились к вину, а результатом этого пристрастия стало пьянство. Женщины садились за стол в прекрасных нарядах, через какое-то время они начинали освобождаться от одежды и постепенно ~ если выразиться помягче ~ скидывали последнюю вуаль. И ведь так поступали не только известные куртизанки, но и почтенные матроны с юными дочерьми, причем проституцию свою они рассматривали как любезность.

Квинт Курций добавляет также, что македонские войска получили столь восторженный прием, что случись в это время вражеское нападение, оно застало бы их врасплох. Тем не менее Александр вернулся сюда в 323 году до н. э. и не был разочарован. Диодор Сицилийский пишет: «Население, как и раньше, радушно приняло солдат, и все предались отдыху и наслаждениям». И добавляет: «Так как всяких припасов было в изобилии». Последняя строка весьма красноречива. Вавилон стратегически хорошо расположен: у него крепкие крепостные стены,

рядом плодородные поля. Самое главное, в чем нуждался Александр, особенно после ужасного своего отступления из Индии, – это в создании административного центра, который управлял бы обширной империей. Во время индийской кампании к Александру явился брахман Калан. Философа этого звали, собственно, Сфин, но так как он приветствовал всех встречных по-индийски словом «кале», греки прозвали его Калан. Он удивлялся постоянным походам великого завоевателя. Плутарх рассказывает, как Калан наглядно показал Александру, что представляет собой его царство. Бросив на землю высохшую и затвердевшую шкуру, Калан наступил на ее край, и вся она поднялась вверх. Обходя вокруг шкуры, Калан наступал на нее с края в разных местах, и всякий раз повторялось то же самое. Когда же он встал на середину и крепко прижал ее к земле, вся шкура осталась неподвижной. Александр понял его: если он хочет, чтобы его империя не развалилась на куски, то он должен утвердиться в середине своего царства и не слишком от нее удаляться. По словам географа Страбона, «Сузы (еще один имперский город) Александр как свою резиденцию не рассматривал, в таком качестве он видел Вавилон, и он намеревался способствовать его процветанию». И снова в шестнадцатой главе той же работы Страбон добавляет: «Александр безусловно предпочитал Вавилон, так как видел, что он во всех отношениях превосходит другие города».

Вавилон был домом богов домом бога Мардука. Этот город ярко описал Геродот. Спустя 350 лет, во времена правления Нерона, о дворцах Вавилона поведал путешественник Филострат. Он живописал красоту и изысканность царских построек в книге «Жизнь Аполлония Тианского».[18] В окружении плодородных земель с роскошными пальмами раскинулся Вавилон между двумя огромными сверкающими змеями – Тигром и Евфратом. Вода из этих великих рек орошала посевы по сложной системе ирригационных каналов. Берега рек скрывали густые камышовые заросли, за ними раскинулись рощи финиковых пальм, благоухали дикие цветы. Над этим царством цветов и деревьев возвышались построенные Навуходоносором крепостные стены. Крепость была разрушена Ксерксом и восстановлена позже другими правителями. Геродот писал, что покрытые цветной эмалью стены, сложенные из жаропрочного кирпича, были такими толстыми, что проходы между ними казались вырубленными в скале туннелями. Перед огромными бронзовыми дверьми вход охраняли каменные быки и драконы. За стенами вздымались дворцы, сверкали на солнце крытые медью купола храмов, башни зиккуратов.[19] Вавилонские храмы строились на высоких холмах. Вдоль прямых улиц стояли дома в три-четыре этажа. Город был так устроен, что каждая улица располагалась поблизости от крепостной стены, а что еще важнее – проходила недалеко от одной из многочисленных узких бронзовых дверей, через которые можно было пройти за водой. Вавилонские фортификации устанавливали границы города и защищали его от врагов. Стоит ли удивляться, что Александр смотрел на него как на потенциальную столицу? Ему доводилось проводить осаду больших городов, и он оценил мощь стен, на которых четыре колесницы могли проехать одновременно, ничуть не помешав друг другу. Такие фортификации выдержат любую осаду врага. Вавилон к тому же обладал императорским величием. Прекрасные, инкрустированные лазуритом ворота Иштар охраняли львы и драконы, написанные яркими красками. Неподалеку от ворот находился главный зиккурат – храм, на котором стояла статуя Мардука, сделанная из чистого золота. Потом Ксеркс присвоил ее и, переплавив, отправил в собственную сокровищницу. Александр поклялся отреставрировать храм во всем его былом великолепии.