Семья - Лесли Уоллер

— Что?

— Я говорю, что мы… — и внезапно, точно змея, укусила его. Его крик был пронзительным и быстро оборвался. Он старался оттолкнуть ее, но она вцепилась в его ягодицы и не сдавалась.

Через какое-то время она почувствовала, как обмякло его тело и он откинулся назад на простыни. Его мышцы медленно расслаблялись. Его ноги медленно раздвинулись в стороны, он, не защищаясь, полностью отдавал себя ей.

— Умница, пай-мальчик.

Ее слова было трудно понять.

— Что?

Она на секунду отстранилась.

— Будь пай-мальчиком, — сказала она. — Ты должен испытывать наслаждение от боли.

Его веки затрепетали.

Типпи наблюдала за каплей крови, которая стекала по нежной коже правого бедра. Она слизнула ее. Совсем безвкусная. Она встала с кровати и налила в бокал водки. Медленно отхлебывала ее, потом выпила залпом.

Она окунула кончик пальца в водку, а потом прикоснулась им к ранке от укуса. По его реакции было ясно, что он почувствовал жгучую боль. Но он лежал абсолютно безмолвно, его дыхание стало хриплым от желания и ожидания.

Хорошо, подумала Типпи. Если повезет, то мне не придется возвращать его жене до воскресного вечера.

Если, конечно, к тому времени он захочет уйти.

Глава шестнадцатая

Шон осторожно и бесшумно прошел через вестибюль особняка, через дверь внизу, даже не щелкнув замком, на цыпочках поднялся по ступенькам на второй этаж и очень осторожно открыл входную дверь в свою квартиру. Снял легкие кожаные туфли.

Типпи и Бен слушали радио в его спальне. Звук был приглушен, но, поскольку играл рок-н-ролл, он заглушал шум, который создавал Шон, разгуливая по квартире в носках.

Шон открыл шкаф в коридоре, снял с вешалки свой двубортный, узкий, приталенный пиджак, потом, подумав, аккуратно повесил его назад и надел яркий спортивный костюм. Примерил пару кожаных вечерних туфель, оглядел себя в зеркале и так же тихо вышел из квартиры, как и вошел в нее.

Он задержался на пороге, прислушиваясь к звукам радио в спальне. До него доносились ясный голос Типпи и голос Бена, более низкий и хриплый. Боже, подумал Шон, только не говорите мне, что они там просто лежат и разговаривают.

Через полчаса он встретился с Оги в маленьком, затхлом, старом баре на Первой авеню в районе Пятидесятых улиц, чье название еще год назад было не знакомо никому, кроме таких, как Оги, которые посещали его годами. Теперь каждый, кто читал раздел «Люди говорят о…» в журнале «Вог» или репортажи Евгении Шеппард, знал, что эта маленькая вонючая дыра была местом, где собирались одинокие гомосексуалисты.

— Мы одинокие геи? — спросил он Оги, когда они устроились в полутемном баре.

Оги скрестил свои длинные ноги и внимательно изучал, как его лодыжки изгибались в неясном свете. Этим мартовским вечером свет с улицы уже почти не проникал. Сгустились сумерки. Неясный свет от свечки на столе отбрасывал желтые блики на коричневые щеки Оги. Он быстро несколько раз мигнул.

— Могу сказать, что мы гомосексуалисты, — отозвался Оги, не заботясь о том, слышно ли его, — но мы не одиночки.

У Оги был тяжелый день, об этом говорило и то, как он, обычно внимательно следивший за дикцией и грамматикой, сейчас говорил косноязычно, как и прочие посетители. Огосто дель Годео было имя, весьма уважаемое в журналах, в разделах моды, на Седьмой авеню и в самых дорогих магазинах. Для молодого негра, который родился тридцать лет назад на Сто тридцать седьмой улице возле Ленокс-авеню под именем Огост Тигпен (его мать любила называть детей по названиям месяцев: у Оги были сестры, которых звали Эйприл[25] и Джун,[26] и брат по имени Мач[27]), Огосто[28] дель Годео чудесно преуспевал.

Оги достиг всего лишь благодаря своим талантам и усилиям. В отличие от Шона, которому он много помогал, у Оги не было никого, кто мог бы помочь ему. В отличие от Шона, который был бисексуален, Оги был гомосексуален, кроме того, он старался скрывать свои наклонности, а потому не мог извлечь из этого никакой для себя выгоды в бизнесе.

— Ты в депрессии, малыш, — заметил он Шону.

— Дела.

— Да, — протянул Оги, — который год «Мод Моудс», любимый?

— Что?

— Я спрашиваю, компании год или два?

Лоб Шона под рыжими локонами эльфа нахмурился.

— Первый год уже прошел, идет второй.

Оги кивнул. Он хотел что-то сказать, потом передумал и опять кивнул.

— Ну, говори, говори, — подстегнул его Шон.

— Почему я должен что-то говорить тебе? Пусть все объясняет Фискетти.

— Что он может сказать? — произнес Шон. — У него есть деньги, это да. Он настоящий, серьезный, крутой, ты же знаешь. Но тот, который вкладывает в дело деньги, последним узнает, почему дело плохо пахнет.

— Только не он, дорогуша. Я ведь уже намекал тебе, малыш.

— Что?

Оги вздохнул.

— Что ты знаешь о Тони Фише?

— Кто такой, дьявол его побери, Тони Фиш?

Оги погладил Шона по руке, словно просил прощения.

— Гаэтано Фискетти — это Тони Фиш.

— Тони Фиш? — недоверчиво повторил Шон. — Это просто нелепо.

— Уж поверь моим сведениям, — сказал Оги. — Его бизнес — это деньги. Деньги двумя путями. Улавливаешь?

— Боюсь, что нет. Какими двумя путями?

— У Тони Фиша есть два дела, — объяснил Оги. — Делать деньги и терять деньги.

— Перестань, дорогой, — ответил Шон.

— По сути, Тони Фиш — тот, кто теряет больше всех денег. А если принять во внимание их доходы, дорогой, не так просто потерять столько, сколько теряет Тони.

— О ком ты говоришь? — спросил Шон.

Он посмотрел на него расширившимися глазами, затем его тяжелые веки наполовину прикрылись. Казалось, он потерял всякий интерес к Шону, к бару, ко всему миру, может, даже к жизни.

— Оги, дорогой, ты дремлешь.

Оги издал звук, похожий на храп и на смех.

— «Ты проделал долгий путь из Сент-Луиса, но, малыш, тебе еще предстоит потопать», — пропел он мягким голосом. — Я всегда считал, что ты, английский котик, лучше всех осведомлен.

— Если бы мы знали, о чем вы, янки, болтаете, то да.

Оги пожал своими тонкими костлявыми плечами.

— Не мое дело сообщать тебе информацию, дорогой, Это не в моих правилах. Но могу тебя чуток просветить, чтобы ты не был таким чурбаном.

Он вздохнул и быстро огляделся. В сумерках бар начал заполняться молодыми людьми, все были изящными, исключительно хорошо одетыми, уставшими. Два или три бокала — и появится возбуждение при виде новых лиц, новых возможностей, уставшие посетители снова оживятся. Начинали съезжаться девицы — в одиночку и с юношами, узаконивая это место, обеспечивая дополнительные возможности для знакомств за непринужденной болтовней. К ужину, найдя себе пару, юноши оживлялись.

— Видишь ли, — начал Оги, говоря чуть слышно, так что Шону пришлось наклониться, — у них есть два вида доходов: законный и не совсем законный. Законный доход идет со всех видов деятельности, но лучше всего у них работает бизнес, который не требует больших капиталовложений и особой изобретательности, зато дает высокую прибыль. Сечешь, малыш?

— Лишь слегка, дорогой, — признался Шон. — Ты начал что-то такое плести, прямо как в ужасных статьях «Дневная женская одежда».

— Кстати, тебе было бы полезно почитать их. А то ты совсем дремучий. — Оги заморгал с напускной суровостью. — Больше всего они любят такую легальную деятельность, как вымогательство займов, если это можно назвать легальной деятельностью. А меньше всего любят стабильный средний доход. Для них существует лишь высокодоходное дело, все остальное — проигрыш.

— Им нравится проигрывать? — спросил Шон, чувствуя, как напряглись мышцы на его шее.

— Они любят проигрыши. На этом специализируется Тони Фиш. Он собирает компанию, ну, скажем, под открытие маленького кафе. Или под одну гостиницу английского типа, или ресторан французского типа, или что-нибудь еще в таком же роде. Он открывает дело с легальными накладными расходами и капитальными вложениями на тысячи долларов, рентой, оборудованием, жалованьем, ну и все такое. А потом делает так, что предприятие разоряется.

— Ого! — ахнул Шон. — Ты хочешь сказать, что то же самое происходит с «Мод Моудс»?

— Вот ты и сообразил, малыш. Когда «Мод Моудс» разорится, Тони Фиш понесет легальных потерь около двух тысяч долларов. Он возместит эти потери через полдюжину других, не столь легальных операций, которые он пропустит через «Мод Моудс». Весь доход от других операций пойдет на уплату налогов государству, исключая такие потери легального бизнеса, как «Мод Моудс».

— Иными словами, — заключил Шон, — я — это сплошной убыток для компании наркоманов, которых я даже никогда не видел. — Его шея напряглась, буквально одеревенела.