Кто сверху? (СИ) - Джокер Ольга

Она злится, и я понимаю ее чувства. Но так же осознаю, что не хочу подпускать собственную мать к своей изменившейся вдруг жизни. Моё, сама, хватит…

— Марлевые подгузники уже приготовила? Пеленки погладила? Да ты и пеленать-то не умеешь, — мама равнодушно машет в мою сторону рукой и делает вид, что из меня получится никудышная мать. — Не волнуйся, я все сделаю вместо тебя. Сколько у меня есть времени на подготовку? Неделя, две?

Куда мне до её идеальности. Возможно, так и будет — я никогда не стану совершенной мамой, но, по крайней мере, попытаюсь дать своему ребенку право выбора и свободу без осуждения.

— Мам, я хожу на курсы будущих родителей. Сейчас не пеленают детей, начиная с роддома, и используют одноразовые подгузники, которые потом утилизируют. Со времен, когда я была маленькой, многое изменилось. Поэтому думаю, тебе не стоит уж так заморачиваться. Я все сделаю сама… с Даней.

Прохожу на кухню, сажусь на диванчик и стараюсь говорить как можно спокойнее и понятнее для неё. Рассказываю о новинках в современном детском мире — о слингах, молокоотсосах, видеоняне и партнерских родах. Конечно же, умалчиваю о том, что мы с Даней будем рожать вместе — для мамы, которая все еще живет мыслями в постсоветском пространстве такое принять очень сложно.

— Много там знают на курсах ваших! — ее строгое лицо кривится от раздражения, и я понимаю, что мне будет сегодня ой как непросто. — Я понимаю, что таким образом ты пытаешься избавиться от меня, но учти — своего внука я буду навещать в любое время, как бы ты этому не сопротивлялась.

Нужно просто не принимать близко к сердцу ее выпады и обвинения. Быть спокойной и это совершенно точно обезоружит её. Понимая, что развить тему не получается, мама подпирает голову рукой и продолжает как ни в чем не бывало:

— Я уж думала, что ты никогда мне внука не подаришь. Ты же была этой… как её…

— Чайлдфри, — напоминанию маме.

— Точно! Я смотрела про них по телевизору. Всё ужасалась, какого монстра я вырастила… Но нет, ты все же взялась за ум и решила обзавестись потомством.

Наверное, бессмысленно пояснять ей, что чайлдфри это не всегда монстры. Часто это те, кому просто хорошо без детей.

Сижу словно школьница перед строгой училкой, опустив глаза в пол и не зная, как отвечать на мамины выпады, чтобы не обидеть и не закатить скандал.

После немого молчания мама ставит на стол чай и пироги с вишнями.

— Расскажи лучше про Даню. Давно у вас любовь-то вспыхнула?

Мама заговорщицки подмигивает, и я осознаю, что сейчас мне придется безбожно врать о нашей несуществующей любви, потому что то, что на самом деле происходит между нами с Даниилом — фарс, выдумка и нечто совершенно ненормальное, по мнению мамы и общества.

— Примерно полтора года назад мы поняли, что жить друг без друга не можем, — отвечаю не краснея.

Морщинистое лицо мамы озаряет широкая улыбка. Она добавляет мне в чашку еще немного чаю, тычет в руку очередной пирожок, приговаривая, что беременным обязательно нужно питаться за двоих и продолжает расспросы:

— А где сейчас Воронов? Почему не приехал просить руку и сердце у тёщи?

— Он… в командировке, в Питере.

— Ну тогда ладно. У нас будет еще уйма времени, чтобы поговорить с ним. И я обязательно дам ему парочку мудрых житейских советов.

Мысленно сочувствую Даньке и битый час слушаю рассуждения мамы о том, что манную кашу ребенку можно давать с двухмесячного возраста, яблочный сок — с трех недель отроду. Отлучать от груди лучше не позже полугода, предварительно намазав грудь зеленкой, чтобы ребенок не захотел даже приближаться к кормящей матери.

— Когда будешь отлучать ребятёнка от груди, отдашь его мне на недельку-другую. Я его пирогами да щами кормить буду — вмиг забудет о мамке.

Неприятная дрожь проходит по телу вдоль позвоночника. Наверное, включается он самый — материнский инстинкт и я вдруг чётко осознаю, что вряд ли отдам на перевоспитание своего ребенка без боя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Рядом с мамой я больше не строгая начальница и уверенная женщина. Я слабая, ранимая, неуклюжая девочка лет пяти, которая боится гнева родительницы и поскорее мечтает сбежать из-под ее гиперопеки.

На улице начинает смеркаться, а мне до чёртиков не хочется ехать в пустой дом, где нет Дани. Именно поэтому я под предлогом помыть руки выхожу в ванную с телефоном, включаю сильный напор, потому что не исключаю, что мама может подслушивать и набираю номер Алины. Подруга занята и предлагает приехать к ней в гости, чтобы потренироваться менять грязные подгузники её дочери, но я вежливо отказываюсь и звоню Андрею. Он рядом, едет домой после работы и готов встретиться, чтобы скрасить пугающее меня одиночество.

Отключаюсь, смотрю в зеркало и тяжело вздыхаю. Кажется, это начинает походить на то, чего я боялась больше всего — привязанность к конкретному человеку, зависимость, нехватку. Нехватку Воронова в организме.

Умываю лицо ледяной водой и, открыв защелку, натыкаюсь на маму, которая стоит прямо у двери. Шпион ей Богу. На лице совершенно глупая улыбка, которая выдает ее намерения с потрохами.

— Мне пора, мама.

— Когда ты еще приедешь? — она берет меня за руку и смотрит совершенно беспомощными глазами.

— Я позвоню тебе. Обещаю, что буду звонить теперь гораздо чаще.

Когда мне наконец-то удается выскользнуть из квартиры, я быстрым шагом обхожу дом своего детства и сажусь в машину Андрея, которая припаркована на противоположной стороне улицы, подальше от маминых глаз.

В руках два пакета домашней еды, которые она всучила мне, будучи уверенной в том, что я абсолютно не умею готовить и кормлю своего мужа только лишь фаст-фудом из ресторанов.

— Здравствуй, — Андрей скользит губами по моей щеке и трогает с места.

В салоне играет приятная классическая музыка, и я даже не спрашиваю, куда мы двигаемся. Иногда мне хочется пробраться дальше, чем позволяет Андрей — в его настоящую жизнь. Увидеть то, чем и где он живет — не по рассказам, а по-настоящему. И я не знаю, как расценивать наши встречи на нейтральных территориях. Все же имею смелость надеяться, что когда я буду просто женщиной, а не инкубатором Андрей раскроется для меня с новой стороны.

Мы подъезжаем к какому-то новому итальянскому ресторану, и, хотя я совсем не голодна, улыбаюсь, чтобы не обидеть своего спутника, который не оставил меня сегодняшним вечером в одиночестве.

В новом ресторане мне некомфортно — стулья слишком твердые, пицца слишком острая, а освещение тусклое. Я с трудом съедаю кусочек пиццы и оставляю всю порцию Андрею.

— Мне уже не терпится остаться с тобой наедине, — шепчет Андрей и касается моей ладони.

— Мы и так сидим вдвоем, — обескураженно смотрю по сторонам и глупо улыбаюсь, не понимая, что он имеет в виду.

— Все же с нами всегда есть третий… — хорошо, что он не добавляет “лишний”.

Андрей кивает в сторону моего живота и игриво подмигивает.

— Прости, но ребенок — это теперь неотъемлемая часть меня. Будь он внутри или снаружи, — произношу с возбужденным румянцем на щеках, мысленно уверяя себя в том, что я не одна из тех чокнутых «яжемам» и надо бы сбавить обороты.

— Конечно, Дина! Понимаю твои чувства как родителя, но все я же уверен, что тебе удастся хоть иногда посвящать время всецело мне. Потому что я заждался… Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

Взгляд его голубых глаз такой манящий и притягательный, что я смущаюсь, словно девственница и кусаю губы, чтобы не улыбнуться во весь рот. Дальше Андрей становится шелковым — настолько, что терпит все мои капризы и претензии оставшийся вечер и везет меня домой ровно тогда, когда я этого желаю.

В доме тихо и спокойно — я зажигаю свет в каждой комнате и с опаской бреду на второй этаж. Несмотря на то, что в доме есть видеонаблюдение и участок охраняется — мне страшно. Сердце стучит сильнее обычного, а по телу пробегает холодный пот, когда я слышу громкий лай собаки за окном и шорох на чердаке.