Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

При этом герб Петербурга содержал те же мотивы, что и герб Рима (хотя, конечно, и видоизмененные должным образом): перекрещенным ключам в гербе Ватикана соответствуют перекрещенные якоря в гербе Петербурга.[22] Город ассоциировался и с Константинополем, и с Римом, и с Иерусалимом. Чем только не был он в воображении создателей!

Но сразу, еще при жизни Петра, он в сознании современников (и самого Петра тоже) становился городом Петра I. Уже упоминавшийся Андрей Нартов передает такие слова Петра, который как раз садился в шлюпку, чтобы плыть к своему домику — бревенчатой избе, в три дня построенной для него солдатами: «От малой хижины возрастет город. Где прежде жили рыбаки, тут сооружается столица Петра. Всему время при помощи Божией».

Сказано это было в 1703 году, когда только возводилась Петропавловская крепость, а славное будущее «Санкт-Питерь-Бурьха» можно было воображать себе решительно каким угодно — поскольку города еще не было.

Тем более к концу XVIII, к XIX веку Петербург становится в массовом сознании «городом Петра», и хотя образованные жители города и империи прекрасно помнят, в честь кого дано первоначальное название, Петербург — гораздо в большей степени город Петра I, чем святого Петра. Град Петра «Из тьмы лесов из топи блат вознесся сильно, горделиво», — писал А. С. Пушкин. Какого Петра? Светлого Апостола, ключаря Петра, впускающего в рай достойных, или того Петра, которому приписывается создание Петербурга («Люблю тебя, Петра творенье…)? Анализируя тексты, очень легко понять, которого из Петров имеет в виду Александр Сергеевич.

А уж на обыденном уровне, для массового и не очень образованного человека это и не обсуждается.

Глава 8

МИФ О ГОРОДЕ НА КОСТЯХ

И в других землях города росли на костях, но там все было растянуто на века, здесь же и неизвестно, чего больше шло в болотистую землю: человеческих костей или просмоленных свай.

«Все знают», что Петербург вырос на костях невероятного количества людей. Что при его строительстве погибли десятки тысяч человек — в основном рабочих, стащенных Петром со всей России, а также десятки тысяч пленных шведов. Это обстоятельство настолько общеизвестно и очевидно, что упоминают об этом практически все, пишущие об истории Петербурга. Пишут порой вскользь, как об очевидном предмете.

Даже самые серьезные историки считают своим долгом упомянуть гибель «большого числа строителей» (Соловьев). Ключевский пишет даже, что «едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте».

Смущает одно — никто не рискует назвать конкретных цифр. Как-то очень уж неопределенно звучит голос и Соловьева, и Ключевского, и даже всегда очень точный в своих описаниях Г. С. Пушкарев на этот раз становится невнятен: «но дорого стоил этот «парадиз» русскому народу, который должен был поставлять на постройку Санкт-Петербурга тысячи и тысячи рабочих, из которых значительная часть стала жертвами болезней и тяжелой работы в нездоровом и непривычном климате».[23]

В некоторых книгах, вышедших в дореволюционной России, вообще как-то не упоминается чудовищная смертность рабочих. Ни всегда точный М. И. Пыляев, ни скрупулезный В. Г. Авсеенко ничего не говорят об этом. Что, запретная тема для времен царизма? Вряд ли, потому что другие историки писали вполне свободно.

В советское время нужно было и героизм народа показать, и царское правительство заклеймить позором за убийство простых людей. Но если цифры и называют — получается неубедительно. Рьяный большевик Покровский, клеймя позором проклятое самодержавие, говорил в своих лекциях: погибло «до ста тысяч». Осторожный Мавродин, и тоже на лекциях в Ленинградском университете, склонен был говорить о двадцати… Но оба они, что характерно, ничего не говорят, как высчитали число погибших.

В другом месте В. В. Мавродин высказывается еще более своеобразно: «Иностранцы определяют число погибших на строительстве Петербурга (1703–1717) в 60, 80 и даже 100 тысяч человек. Но учета погибшим не велось, ни о какой статистике в те времена не могли и помышлять. Зачастую из года в год в списках получавших жалованье, хлебное и денежное…встречаются одни и те же имена. Это заставляет думать, что иностранцы приводили значительно преувеличенные данные».[24]

К сказанному добавлю только — шведские источники называют самые большие цифры погибших. Все уже ясно?

Но и В. В. Мавродин, словно спохватившись, добавляет: «…нет сомнения в том, что земля будущей столицы покоила в себе не один десяток тысяч ее созидателей».[25]

А эти-то сведения откуда?!

Но в советское время уже окончательно «все знают», что потери были чудовищные, и вот, даже в учебники проникло: «Тяжелый труд, нездоровый климат, плохое снабжение приводило к высокой смертности среди крестьян и посадских, возводивших петровский «парадиз»… Не случайно впоследствии стали говорить, что Петербург построен «на костях».[26]

Что Санкт-Петербург «стоит на костях», «все знали» уже в прошлом веке, и в художественной литературе об эпохе Петра число невинно убиенных растет поистине невероятно. Число погибших и художественная сила изображения их гибели зависят в основном от того, как относится автор к петровским реформам, лично к Петру, а особенно к деспотической форме правления. Ведь гибель множества людей, согнанных строить Петербург, так ярко показывает жестокость и вред самодержавия!

Сказанное Н. Н. Дубовым уже частично вынесено в эпиграф, а вот еще, и в духе прямо-таки эпическом: «Петр строил, будто шел на приступ. А во время боя убитых не считают. Здесь не считали и после. Мер работный люд без счета и сроков. От дурной воды, от дурной еды, от мокряди и стужи, от непосильной работы и щедрых — батогами — понуканий к усердию. Ну — и от всякой хвори. Не барской, которую немцы-лекари пользовали, вроде тифуса и ревматизмуса. Для простого люда без всяких лекарей хватало отечественных лихоманок — трясовица да невея, подтыница да гноюха, ворогуха да маятница — всех не перечесть».[27]

Еще красочнее бывает поэзия, за что ее и ценят люди знающие. Тут даже трудно выделить какое-то конкретное стихотворение, и пусть выбирает сам читатель, что красочнее: призрак ли строителя Петербурга, который, сам того не желая, придушил бедного больного мальчонку уже в середине XIX века, живописания болезней, гнетущих поголовно всех жителей Санкт-Петербурга, или какую-то другую лапшу на уши. К вашим услугам — целые поэтические сборники.[28]

Алексей Толстой потом перековался, и как только Сталин велел — тут же старательно восхвалил Петра и все им содеянное. Но кто же знал в 1909 году, кто и когда придет к власти? А в 1909 году Алексей Толстой в своем «Дне Петра» четко пишет — мол, не боялись временные рабочие наказаний и казней, нарушали почем зря дисциплину — все равно «больше трех лет никто в Петербурге не жил».[29]

Имеет смысл напомнить: временные рабочие жили в Петербурге в две смены с мая по ноябрь, и проводили, таким образом, в Петербурге по три месяца каждый. Алексей Николаевич пишет очевидную чепуху — но когда творится миф, такие вещи мало кого смущают.

Пытаясь сделать историю более «правильной», советские писатели писали порой вещи и куда более невероятные, чем эти обреченные строители. Ю. Герман в своей «России молодой» сообщает о таком эпизоде Северной войны: мол, Карл XII велел отрубить руки всем русским военнопленным. На сто человек оставляли одного с одной рукой, чтобы он мог вести остальных домой в Россию. Петр же, узнав о зверстве шведов, стал ставить ефрейторами этих одноруких, а безруких показывать войскам для поднятия их духа.[30]

Откуда выкопал Юрий Герман эту мрачную сказочку? Даже известно, откуда! В XI веке был эпизод, когда византийский император Василий велел ослепить пленных болгар, оставляя одного кривого на десять, и одного полностью зрячего на сто человек. Герман попросту приписывает эту историю Карлу XII, да меняет некоторые детали самого зверства (отрубленные руки на месте выколотых глаз).

Если у писателей хватает совести сочинять такого рода байки, приписать Петербургу можно гибель и миллионов людей. Бумага ведь обычно не краснеет.

Если обратиться к фактам, а не к бредням, вырисовывается следующая картина: с 1703 по 1717 год с марта по ноябрь строили Петербург рабочие со всей России, в две смены от 12 до 18 тысяч человек. Каждая смена жила в Петербурге месяца по три. Вообще-то по разверстке Петр требовал в каждую смену по 40 тысяч человек, но число убежавших, «сказавшихся в нетях», «сказавшихся в болезнях» и «сказавшихся покойными» было всегда, в каждой партии, таких оказывалось больше, чем пришедших.