Германия: самоликвидация - Тило Саррацин

К истории нижнего слоя

Во все времена существовало расслоение общества. Но уровень развития современного промышленного общества и ликвидация наследственных классовых привилегий, растущее число рабочих мест, обязательное школьное образование и облегчившийся доступ в учреждения высшего образования принесли с собой большие возможности для карьерного продвижения и смешение некогда стабильной принадлежности к слоям и классам. В то время как толковые шли в гору, покидая нижний слой или низы среднего слоя, «вниз» опускались и опускаются в ориентированном на труд производительном обществе прежде всего те, кто был менее смышлён, менее стабилен или попросту немного туповат и ленив.

То, как это действует даже в пределах отдельного квартала города, подробно описал социолог Франц Вальтер{68}. Особенно драматичным это развитие было для классической рабочей партии СДПГ[12]. Описанное интеллектуальное разжижение нижнего слоя сказывается на рабочей партии СДПГ в соответствии с тенденцией, поскольку потенциал мобилизованности падает и неформальные лидеры становятся редкостью. Это отражается в плохих результатах выборов. О пакете реформ шрёдеровского правительства, который в 2004–2005 гг. под ключевым словом «Agenda 2010», или «Hartz IV», привёл во взвинченное состояние всю Германию, можно думать всё, что угодно. Решающим было, как пишет Вальтер, то, что во многих частях нижнего слоя девиз «Требовательная поддержка» был воспринят не как шанс, а как угроза и посягательство на заработанное имущество.

Сам по себе пакет реформ был правильным, но с ним СДПГ ускорила процесс отчуждения этой части их постоянных избирателей. Теперь они, если вообще идут на выборы, голосуют за Левую партию. Достигшая более высокого положения часть прежнего электората и их потомство выбирают теперь Зелёных[13]. Те, кто причисляет себя к прогрессивным, кто хочет сделать мир лучше, но проблему собственной карьеры уже решил, тем партия социал-демократов явно ничего больше не может предложить. Положения их программы мечутся где-то между Левой партией и социальными ответвлениями ХДС[14], и доля тех, кто считает СДПГ ещё необходимой, драматически падает.

При этом в крупных блоках партийного ландшафта изменений не так уж много: СДПГ, Левая партия и Зелёные имели по опросам на конец июля 2009 г. 47 % избирателей. Общая доля избирателей ХДС и Радикально-демократической партии составила 50 %. Это соответствует слегка преобладающему гражданскому большинству в Германии со времени основания ФРГ, и это вновь и вновь давало СДПГ шанс править на федеральном уровне. Но с Левой партией, которая прежде всего представляет несокрушимых идеологов и неудачников, вечно оттеснённых на обочину жизни, немыслимо обсуждать структурное политическое предложение – в особенности такое, в котором содержится рецепт борьбы против закрепления нижнего слоя, избегающего работы и всё в большей степени исключающего себя из экономического круговорота.

Ментальный срез нижнего слоя, социологически выведенный Францем Вальтером, совпадает с актуальными результатами опросов: в отчётах Института демоскопии Алленсбах 33 % населения причисляют себя к верхнему слою и верхней прослойке среднего слоя, 55 % – к среднему слою и 8 % – к нижнему слою{69}. Из тех, кто принадлежит к нижнему слою, лишь 18 % верят, что карьера в Германии возможна независимо от социального слоя, в среднем слое в это верят 43 %, в верхнем – 46 %{70}. Вместе с тем 43 % нижнего слоя придерживаются мнения, что ответственность за граждан должно нести в основном государство, а 57 % заявили, что они мало задумываются о том, как развивается общество и как оно должно развиваться, тогда как в среднем слое таких 23 %, а в верхнем слое – 38 %{71}. Представители всех слоёв населения – от 95 до 99 % – считают, что шансы на успех и на будущее сильно или очень сильно зависят от уровня образования. Но лишь 33 % представителей нижнего слоя считают важным, чтобы их ребёнок читал или занимался спортом, в верхнем слое соответствующая доля составляет от 58 до 65 %. Экстремальные различия наблюдаются также в медийном поведении: в нижнем слое перед телевизором или за компьютером проводят время 55 % подростков 14–17 лет ежедневно по три часа и более, в более высоком слое – 32 %. В нижнем слое 35 % родителей и дедушек с бабушками 3 – 5-летних детей говорят, что телевизор и компьютер помогают им занять детей, а в более высоком слое таких 13 %{72}.

Цифры заставляют задуматься: свыше 90 % родителей из всех слоёв придерживаются взгляда, что образование важно для карьеры, однако нижний слой показывает себя особенно пессимистичным в отношении карьеры и, когда дело касается образования их потомства, ведёт себя пассивно там, где мог бы и повлиять на детей. Итак, общие сетования нижнего слоя на своё положение сопровождаются поразительным отсутствием интереса к общественным вопросам в целом, удобной установкой и необременительными обязательствами в воспитании детей. Это соответствует фатализму их положения: «Лишь 14 % ожидают, что в ближайшие 10 лет дела их пойдут лучше. Перспективы собственных детей также видятся им в мрачном свете. Хотя 73 % родителей из нижних социальных слоёв хотели бы, чтобы их детям жилось со временем лучше, чем им самим, однако лишь 30 % уверены в том, что это действительно сбудется»{73}.

Относительно небольшая доля детей рабочих и представителей нижнего слоя среди абитуриентов и студентов вузов в Германии часто оценивается – этой точки зрения придерживается и ОЭСР – как признак недостаточной проницаемости немецкой системы образования. Но можно прийти и к другим заключениям: с начала XIX в. и до сравнительно недавнего времени – за несколько десятилетий до сегодняшнего дня – немецкая система образования была ведущей в мире и предлагала по крайней мере самым одарённым из нижнего и среднего слоёв высокие шансы для карьеры. Но, кажется, это не подходит идеологическому мейнстриму. Когда Герхард Эртль, немецкий лауреат Нобелевской премии по химии за 2007 г., 14 октября 2007 г. в передаче Анны Виль[15] с теплотой рассказывал о занятиях в своей швабской «карликовой» школе, ведущая перебила его на полуслове: «Вообще-то я не вижу никакой взаимосвязи между происхождением и образованием». И на этом разговор закончился{74}.

Чем выше проницаемость системы образования, тем скорее и полнее исчерпывается потенциал высокоодарённых из нижних слоёв. Особенно парадоксальный – и убедительный – пример тому даёт ГДР, где прилагали специальные усилия к тому, чтобы как можно большая часть студентов набиралась из так называемого рабочего класса. Там были созданы многочисленные возможности для карьерного роста рабочих. Результатом стало то, что университетский потенциал рабочих в ГДР сократился. В 1954 г. 12 % студентов в научных вузах ГДР происходили из так называемой интеллигенции (как минимум один из родителей имел высшее или среднее специальное образование) и 48 % из так называемого рабочего класса. Доля последних непрерывно падала все 40 лет существования ГДР. В 1989 г., при последнем наборе, 78 % студентов происходили из прослойки интеллигенции и лишь от 7 до 10 % – из рабочего класса, это даже меньше, чем в ФРГ, где доля рабочих в 1989 г. была на уровне 15 %{75}.

Ныне под вывеской «вуз» далеко не везде реально находятся вузы. Измерения уровня интеллекта в ГДР показали, что в среднем самый низкий IQ имели студенты, изучавшие марксизм-ленинизм. Однако в ГДР была структура, которая действительно поддерживала высокоодарённых учащихся, это так называемая математическая олимпиада. Уже в 1970 г. обнаружилось, что доля детей рабочих и крестьян в окончательном отборе непрерывно падала, потому что родители участников конкурса зачастую сами представляли собой тех, кто сделал социальную карьеру. Поэтому исследование образования ГДР, результаты которого по большей части держались в тайне, уже не могло пройти мимо факта наследственности интеллекта{76}. Мы вовсе не хотим сказать, что малая доля детей рабочих и представителей нижнего слоя населения в немецких гимназиях и вузах является выражением социальной дискриминации, которая в сравнении с другими государствами держится на уровне выше среднего. Точно так же эта малая доля может быть следствием уже осуществлённого карьерного восхождения.

Следует обратить внимание и на качество знаний выпускников. В США 95 % школьников посещают среднюю школу, 70 % заканчивают её. В Финляндии 90 % школьного выпуска добиваются диплома о высшем образовании, но среди них находятся многочисленные будущие медсёстры и воспитательницы, потому что эти профессии там требуют высшего образования, тогда как у нас это рабочие профессии. В Германии школьники с IQ от 120 и выше (= 10 % нормального распределения Гаусса) тоже получат аттестат зрелости более чем в 90 % случаев и затем будут учиться в вузах.

Неважно, насколько проницаема система образования, всегда и всюду действует логика: чем более проницаема система, тем быстрее интеллектуально истончается нижний слой. Там остаются те, кто приобретает самую простую квалификацию и всё менее востребован на рынке труда. Эту тенденцию мы наблюдаем по всему миру во всех индустриальных странах. Итак, те, кто сдаёт экзамен по юриспруденции с оценкой 6,5 балла или в провинциальном университете после 14 семестров сдаёт магистерский экзамен по германистике, должны подыскивать себе работу вне своего профессионального поля, если они хотят получать стабильные доходы.