Судьба начертанная кровью - Даниэлль Л. Дженсен

Норны дают.

И Норны отнимают.

― Больно?

Я подскочила от вопроса служанки, отбросив все мысли. Она полировала ногти на моей левой руке и теперь подстригала то, что осталось от ногтей на правой.

― Не так, как раньше. Сейчас она болит, как старая рана.

Должно быть, мои слова успокоили ее, потому что она крепче вцепилась в мою руку и нахмурила брови, отрезая почерневший ноготь.

― Это правда, что ты схватила топор Огнерукого, чтобы убить собственного мужа?

Схватила ― это сильно сказано.

― Да.

Я ждала, что это признание вызовет во мне какие-то чувства. Облегчение. Чувство вины. Что угодно. Но, как и прежде, я ничего не почувствовала.

― Я уверена, что он заслужил это. ― Служанка нахмурилась, а затем спросила: ― Но разве ты не знала, что топор обожжет тебя?

Знала ли я?

Логично предположить, что знала, но это меня не волновало. Меня волновало, смогу ли я вырвать топор из рук Бьорна. И то, попаду ли я в свою цель.

― Мне нужно было оружие, и это было единственное доступное.

Все женщины уставились на меня, но та, что склонилась над моими ногтями, только хихикнула.

― Полагаю, это сыграло тебе на руку. Я бы тоже обожглась, чтобы посидеть на коленях у Бьорна несколько часов.

В груди заклокотала злость на глупость ее замечания. От мысли, что я добровольно пережила самый травматичный момент в своей жизни ради возможности посидеть на коленях у мужчины.

― Он сжег кожу на моей ладони. Превратил мою плоть в пепел. ― Заметив несколько крупинок пепла на краю ванны, я наклонила голову и сдула их ей в лицо. ― Если ты готова на многое, чтобы потереться задницей о член, значит, ты действительно отчаянно нуждаешься в мужчине.

Я ждала ее реакции, желая получить хоть какое-то удовлетворение от того, что увижу ее смущение, но в темных глазах женщины, когда они встретились с моими, была только улыбка.

― Или он настолько хорош в постели.

Все остальные женщины рассмеялись, и, несмотря на то что я знала, что комментарий был глупым, я покраснела. Я молчала, когда меня вытащили из ванны и принялись расчесывать длинные волосы, обрезая концы так, что на пол посыпались кусочки белого золота.

Я стиснула зубы, когда служанка заплела косу, и мои волосы оказались так туго стянуты, что заболела голова. Сделав глубокий вдох, я попыталась вернуться мыслями к более насущным проблемам. Но вместо этого они крутились вокруг Бьорна.

Щеки запылали еще сильнее, когда я вспомнила, что говорила ему в присутствии Лив, сравнивая его с богом красоты, как девушка, у которой не было первого кровотечения, несмотря на то, что я была взрослой женщиной, выдержавшей год брака. В голове проносились картины моего поведения, и ужас нарастал с каждым мгновением. Плохо, что у нас был флирт на берегу. Тогда мы хотя бы не догадывались о личностях друг друга, но потом я практически заявила о своем влечении к нему на глазах у Лив, прекрасно понимая, что должна выйти замуж за его отца. Неудивительно, что он был потрясен. Хотя было очень соблазнительно обвинить в моем поведении травы Лив, все, что они сделали, ― это развязали мне язык.

Когда я закрыла глаза, перед моим мысленным взором предстал образ того, как он выходит из воды, сплошь покрытый татуировками, без единой лишней унции. Он был настоящим воином, и это лицо… Смертным нельзя даровать такую красоту, ибо она выставляет всех остальных дураками, а его красноречие только усугубляет ситуацию, потому что, даже если бы он был уродлив, как свиная задница, Бьорн был чертовски обаятелен. Да, он чуть не убил меня, когда нам пришлось драться, но, учитывая, что я с такой же готовностью вонзила бы меч ему в сердце, было глупо обижаться на него.

Перестань, Фрейя, ― укорила я себя. Подумай о чем-нибудь другом. Подумай о червях, а еще лучше ― о том, что тебе, видимо, суждено объединить Горные земли в качестве жены его отца. Думай о чем угодно, только не о Бьорне.

С таким же успехом я могла бы сказать себе, что надо взмахнуть руками и полететь, потому что мое самовнушение не принесло никакой пользы. Лицо Бьорна, его тело и призрачные отголоски его прикосновений терзали мои мысли, пока служанки заплетали мне косы и подводили глаза, и эти фантазии развеялись только тогда, когда мне принесли платье, которое я должна была надеть. Платье было из тонкой белой шерсти, туфли ― из мягкой кожи, а украшения… Никогда в жизни я не мечтала о таком богатстве: горло и запястья были обвешаны серебром и золотом, одна из женщин втыкала иголки в мочки ушей, чтобы я могла носить тяжелые серьги.

Затем появилась Илва с венцом невесты.

Он был сделан из витой проволоки из золота и серебра, унизанной кусочками полированного янтаря того же цвета, что и мои глаза. Илва сама прикрепила его к моим косам бесконечным количеством крошечных шпилек. Она повернула меня лицом к круглому куску полированного металла, чтобы я могла увидеть, как я выгляжу, а слуги улыбались и смеялись, довольные своими стараниями.

― Наконец-то, ― вздохнула Илва. ― Наконец-то ты выглядишь как дочь богов.

Я уставилась на свое отражение, чувствуя себя так, словно смотрю в глаза незнакомке.

Илва накинула мне на плечи мантию из сверкающего белого меха, и мои косы были почти неотличимы по цвету, когда она расправила их по дорогой шкурке.

― Снорри будет доволен. ― Затем она щелкнула пальцами. ― Перчатки. Она должна быть совершенной.

Все взгляды тут же устремились к моей правой руке, и я поборола желание спрятать покрытые шрамами пальцы в карман платья, не зная, что хуже ― отвращение или жалость, ― но я ненавидела и то, и другое. Поэтому я не стала спорить, когда один из них протянул мне пару белых шерстяных перчаток, и не почувствовала никаких ощущений в правой ладони, когда натянула их.

Онемение.

В голове снова раздался треск ноги Гейра, когда Снорри сломал ее, и я вздрогнула, потому что знала, что может быть гораздо хуже.

Мне нужно было оцепенеть. Делать то, что нужно делать, говорить то, что нужно говорить, и быть такой, какой меня хотели видеть эти люди, потому что те, кого я любила больше всего, зависели от моего послушания.

И я не подведу их, чего бы мне это ни стоило.

Глава 6

Шел снег.

Это было первое,