Бывший-босс (СИ) - Салах Алайна

Вообще-то у меня была такая мысль, но сейчас я понимаю, что пойти искупаться надо. Хоть какое-то удовольствие в череде неудач.

— Ладно, — шарахнувшись в сторону, я позволяю ей войти и иду переодеваться.

В номере почему-то пахнет ладаном, а Машин чемодан исчез. Заглянув в шкаф-купе, я вижу, что ее вещи аккуратно висят на плечиках, и вновь задаюсь вопросом: ну как? Когда она все это успела? Кстати, о том же я думал, когда она стала переводить мне с арабского.

Бросив чемодан на кровать, я дергаю молнию и замираю, потому что в этот момент номер оглашается громким журчанием. С тем же успехом Маша могла вообще не закрывать дверь.

Ругнувшись в сотый раз, я выдираю из недр чемодана шорты и быстро их натягиваю. Пять звезд, тоже мне. Дерьмовый отзыв на сайте бронирования им обеспечен.

___

— Открой, пожалуйста. — Кинув сумку на шезлонг, Маша протягивает мне бутылку с водой.

Откупорив, я собираюсь вернуть ей, но упираюсь взглядом в пятую точку, обтянутую голубыми плавками, и моментально обо всем забываю.

— Ох, какая жара! — Заматывая волосы на макушке, Маша оборачивается. — Нужно обязательно много пить, чтобы поддерживать электролитный баланс. А с учетом дегидратации в полете…

Я перестаю слышать, потому что против воли жру глазами ее тело. Было бы странно этого не делать, с учетом того, что последний раз я видел такой раздетой четыре года назад. Надо сказать, что воды с тех пор утекло не просто много… Воды утекло до-ху-я.

— Красивый, да? — улыбается Маша, трогая кулон, висящий на шее. — Это Макс с Никой мне на день рождения подарили.

— Охренительный, ага, — киваю я, мысленно благодаря Вселенную, или кого там обычно благодарит Маша, за то, что к двадцати годам сохранила ее такой неиспорченной. Меня в двадцать восемь она такой чести не удостоила. В паху от вида ее сногсшибательной четверки печет так, словно туда килограмм каенского перца насыпали.

— Идем купаться? — Маша протягивает мне руку, видимо, чтобы помочь подняться с шезлонга.

Я кисло мотаю головой.

— Иди. Я чуть позже подойду.

— Точно? — щурится она сквозь солнечные очки.

— Точно, — подтверждаю я. Не хочу, чтобы она приняла мой стояк за водянку яичек и прочитала лекцию о вреде узких брюк.

‍

Glava 23

— Спасибо тебе, Тимур, — блаженно жмурясь, Маша потягивается на шезлонге.

— За что? — бурчу я, коря себя за то, что никак не могу выпустить из поля зрения ее грудь, покрытую мокрыми подтеками.

— За то, что нанял меня на самую лучшую работу на свете. Ну, разве не здорово? — Она указывает на небо без единого облака. — Солнце, вода и теплый песок под ногами.

Вообще-то работа среднестатистического риэлтора — это собачий труд, сопряженный с регулярными поездками в ебеня, общением с неадекватными людьми и круглосуточным висением на телефоне с целью поиска объектов на продажу и расширения клиентской базы. Это просто Маше пока везет, что заказы и клиенты сваливаются на нее из ниоткуда.

— Я бы на твоем месте не рассчитывал, что так будет всегда. Мы находимся здесь только потому, что твой дед когда-то приобрел тут землю и решил реализовать ее с твоей помощью. И даже когда кому-то из сотрудников приходится продавать недвижимость за границей, они не живут в пяти звездах, и времени на купание у них нет.

— Мы притягиваем в жизнь то, во что позволяем себе верить, — с улыбкой, но абсолютно уверенно говорит Маша. — Так что я буду и дальше считать, что профессия риэлтора — лучшая профессия на свете.

Вздохнув, я в последний раз оцениваю ее грудь через стекла солнцезащитных очков и принимаюсь таращиться в синее небо. Иногда мне кровожадно хочется, чтобы Машина теория о том, что мир состоит сплошь из розовой ваты, себя не оправдала, и она перестала, наконец, порхать по жизни с блаженной улыбкой. Муравьев вроде меня, уверенных, что ради успеха нужно въебывать двадцать четыре на семь, такие стрекозы своим чересчур легким подходом к жизни обычно бесят. А чего еще ждать от того, кому все детство внушали, что жизнь — это не праздник. Короче, готов признать, что в каком-то смысле умению Маши легко и непринужденно порхать по жизни я завидую. Тем, она меня, наверное, и привлекла. Диковинная бабочка для толстокожего бегемота.

— Тимур… — сонно раздается с соседнего шезлонга.

— А?

— Землю смотреть мы ведь только завтра утром поедем. Давай сегодня сходим куда-нибудь? Можно на концерт той группы, из-за которой мы остались без номера.

— Нет, — твердо отвечаю я, желая на корню растоптать все чаяния Маши превратить нашу поездку в незабываемый курортный отдых. — У меня нет ни малейшего желания насиловать свои барабанные перепонки и добровольно нюхать подмышки какого-то обожравшегося наркоты юнца.

— Тимур! — Я вздрагиваю, потому что Маша вдруг резко садится и, сняв очки, буравит меня своим взглядом. Глаза, как намагниченные, снова съезжают к ее декольте, затем к плавкам. Блядь, ну какой из нее риэлтор? До нашей профессии ей бы килограмм двадцать сверху накинуть и ноги укоротить. Мои сотрудницы — это настоящие боевые гномы, способные руками траншею вырыть ради горшочка с золотом. Маша со своей фигурой модели и пальцами пианистки никак не вписывается.

— Что? — Я закидываю ногу на ногу, чтобы немного придушить своего воспрявшего жирафа.

— А ты помнишь, как мы с тобой на рок-концерт ходили?

— Помню, поэтому и говорю, что я туда больше ни ногой.

— Ты сказал, что это был лучший день в твоей жизни.

Мне моментально хочется встать на хрен с шезлонга и уйти, ибо вспоминать, каким романтичным ослом я был, совершенно не хочется.

— Я этого не помню и наверняка сказал, чтобы тебя не обижать.

В Машиных глазах отражаются солнечные лучи и растерянность. Я снова чувствую себя ублюдком, ворующим у слепых детей конфеты.

— Ты очень изменился, Тимур, — тихо говорит она через паузу. — Твоя душа по-прежнему красива, и мне жаль, что ты считаешь нужным ее скрывать.

Если бы после этих слов она скинула лифчик и сказала «Можешь их облизать», мой жираф остался бы лежать, как пристреленный. Настолько морально униженным я себя чувствую.

— Кто тебе сказал, что у меня вообще есть душа? — буркаю я, поднимаясь с шезлонга. — Я пошел в номер.

— Душа есть у всех, — не моргнув глазом, отвечает Маша. — Моя, например, прожила уже восемьдесят три воплощения, в пятнадцати из которых я была мужчиной. Твоя душа сравнительно моложе…

Не желая выслушивать и дальше весь этот бред, я перекидываю через плечо полотенце и чешу по направлению к отелю. Восемьдесят три воплощения она прожила, надо же. И откуда она все это, блядь, берет? Я про себя четко знаю: родился ребенком, умру, если повезет, стариком, и в земле меня сожрут черви. И все, финита ля комедия. Никаких реинкарнаций, никаких сансар и прочей поэтической лабуды со мной не приключится, что абсолютно меня устраивает.

Маша появляется в номере спустя часа полтора и еще минут на тридцать запирается в душе. Воспользовавшись ее отлучкой, я успел принять душ, поговорить с Марианной и дважды отлить.

За окном начинает смеркаться, и не думать о том, что через каких-то пару часов нам придется заснуть в одной кровати, не получается. Эта мысль становится еще более невыносимой и навязчивой, когда Маша выходит из ванной с мокрыми волосами и в халате, который, если меня не подводит чуйка, одет на голое тело.

— Концерт начался, — грустно сообщает она, плюхаясь на кровать рядом. — Что делаешь?

Мой жираф, оправившийся от недавнего разговора, вновь пытается распрямить шею, и приходится в очередной раз давить его ногой.

— Ничего, — с противозачаточным лицом сообщаю я, стараясь не пялиться на ее оголившееся, бронзовое от солнца колено. — Новости смотрю.

— Может, тогда какой-нибудь фильм включим? — робко предлагает она.

— Фильм можно, — великодушно соглашаюсь я, вручая ей пульт.

— То есть я могу выбрать любой?

— Любой.

— Точно? — склонив голову набок, уточняет она.