Вера Дулова. Воспоминания. Статьи. Документы - Наталия Хамидовна Шамеева

пригласить мадам Дулову в Гаржилез. С того времени я постоянно следила за гастролями Большого театра во Франции и никогда не упускала случая услышать прекрасные арфовые каденции Чайковского, Глазунова и др. Несколько лет спустя мадам Дулова помогла мне подготовить Концерт Глиэра, который я записала в 1977 году.

Наконец наступило лето, когда мадам Дулова выступила с концертом в Гаржилезе. Для меня это было волнующее событие. Трудно сказать, что меня больше всего впечатлило, но думаю, это было то, что всё её существо было в гармонии с музыкой, которую она играла. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я вспоминаю необыкновенную пластику жеста и выразительность её лица. Для мадам Дуловой самым важным была суть музыки, никаких эффектов она себе не позволяла. Это вдохновило меня — открыть для себя другую манеру исполнения, услышать другую музыку и понять, что этого совершенства можно достичь лишь усердной работой над техникой и тщательным изучением исполняемого произведения.

Во времена моей учёбы у Пьера Жаме он никогда не давал сольных концертов (свой последний концерт он дал в 90 лет, исполнив «Танцы» Дебюсси с Пьером Булезом). Пьер Жаме учил нас, как исправлять ошибки, развивать технику, музыкальность, но сама профессия казалась мне смутной, недосягаемой. Мне было трудно ясно представить, какой путь избрать. Благодаря мадам Дуловой я стала лучше понимать, как выстроить настоящую профессиональную жизнь. Я наблюдала её в концертах, видела её, окружённую студентами и восхищёнными коллегами-арфистами, которые приезжали на Недели арфы в Голландию и в Гаржилез. Я помню её доброту к коллегам и уважение, которое она вызывала, просто оставаясь сама собой. Помню, как её ученики благоговели перед ней, как ждали услышать от неё комментарий о своих выступлениях. Не везло тем, кто играл не так, как хотела мадам Дулова. С другой стороны, одного-двух слов её одобрения было достаточно, чтобы лица Наташи, Эмилии, Татьяны (или любой её студентки) засияли, когда «Мадам» высказывала одобрение.

После нескольких лет, на протяжении которых мы встречались, и я профессионально росла, я пришла к мысли, что для мадам Дуловой я стала одной из её детей. Очень рано потеряв маму, я всегда верила, что Небеса пошлют мне кого-то взамен, и мадам Дулова определённо была среди них. Но вернёмся к тому потрясению, которое я испытала, впервые услышав русскую школу.

Как каждый выпускник Парижской консерватории, я думала, что самое трудное осталось позади. Хотя Пьер Жаме и поздравил меня с единогласно присуждённой мне первой премией, которую я получила в 15 лет, он добавил: «Через десять лет ты будешь хорошо играть». Какая прозорливость! Всё, что от меня требовалось, это работать, но я не знала, как достичь результата, куда направить мои усилия. Всё было словно в тумане. В итоге на многие мои вопросы я получила ответ на Израильском конкурсе. Каждое утро в 7.30 я слышала, как «Русские» разыгрывались: медленно, словно танцоры, разогревавшиеся у станка, начиная с деми-плие, плие, батман-тандю и постепенно переходя к более сложным упражнениям. Я была поражена таким терпением и упорством. Если и был какой-то способ стать виртуозом, определённо это он и был.

В то время у меня была привычка всё играть очень быстро, не заботясь о состоянии моих мускулов, связок и даже кожи на пальцах. Организованная, методичная подготовка русских участниц конкурса всколыхнула воспоминания о занятиях с Пьером Жаме, чьим советам я никогда не следовала. Я убедила себя, что эти скучные упражнения были предназначены для менее способных учеников!

Вернувшись в Париж, я с жадностью набросилась на все те этюды, которые «спали» в библиотеке моей матери (она была ученицей Марселя Турнье). С того момента Метод [Виктора] Кёра стал моей Библией, а упражнения [Эдмона] Ларивье — моими ежедневными молитвами. Так я начала становиться более дисциплинированной в своих занятиях. Прошли месяцы, я приобрела хорошую технику и благодаря этому стала чувствовать себя более свободно как исполнитель.

Мадам Дулова оставалась для меня идеалом успешной женщины в своём искусстве (моим идеалом среди мужчин был Пьер Жаме). Она была солисткой во всех смыслах этого слова. Она давала сольные концерты, играла концерты с оркестром, была солисткой оркестра Большого театра, делилась своим опытом как педагог. Как я могла не мечтать стать такой же? Она была совершенной артисткой.

Когда я впервые была приглашена сидеть за одним столом с мадам Дуловой в качестве члена жюри международного конкурса, я не могла скрыть своей гордости. Внезапно та, кто была судьёй для меня, стала моим сообщником в решении судеб других молодых музыкантов. Я удвоила своё внимание, чтобы не допустить ошибок в решениях. Эта особая возможность совершенствоваться как члену жюри рядом с ней ещё много раз предоставилась мне — в Англии, США, Франции, и каждый раз я чему-то училась у неё.

Мне бы хотелось также сказать о взаимном доверии, восхищении и симпатии, которые я наблюдала в отношениях между многими великими артистами арфового мира. Я не могу перечислить всех, но назову Фиа Бергхаут, Пьера Жаме, Марселя Гранжани, Никанора Сабалету и многих других. Их отличала глубокая доброта и забота о том, чтобы арфа заняла достойное место в мире. Они прививали нам любовь к музыке. Это было время уважения и дружбы между арфистами. Мы были верны этим выдающимся людям. Это отношение, как мне кажется, изменилось у многих современных молодых музыкантов. Теперь считается, что педагог должен чудесным образом сделать так, чтобы ученик хорошо играл без труда — разве что совсем небольшого.

Можно со всей компетентностью и серьёзностью дать все существующие на земле и небесах советы, но пока ученик не применит их сам, результат будет посредственный. На недавнем мастер-классе Сьюзен Макдональд в Мобёже меня порадовал вопрос, который она задала участникам: «Вы играете этюды?». С каким счастьем я услышала ответ одной очень юной голландской студентки, что она прошла этюды Бокса, Дамаза и Дизи. И результат был налицо! Она играла очень хорошо для своих 12 лет. Такое качество работы мы видели у мадам Дуловой и её учениц.

Пьер Жаме и Вера Дулова. 1980-е

Это могла быть фотография моих родителей, так как оба они дали мне сердечные советы и любовь. Когда Пьер Жаме нас покинул, я почувствовала, что должна