Кофе с корицей для снежного ангела - Олеся Рияко

– Анна…

– …но я ценю. Не знаю даже, чем тебя отблагодарить за такое. Давай…

– Анна, стой!

– …давай, целый месяц латте за мой счет! И маршмеллоу не пожалею, вот увидишь…

– Да подожди ты! Стой, сядь на место.

– Пока, Крис! Счастливого Рождества!

– Анна!

Я пристегнут! Долбаный ремень отказывается расцепляться с ответкой. Рычу, почти выдергивая весь механизм с мясом. Выбираюсь, наконец, из машины и именно в тот самый момент, когда за ней захлопывается дверь! Ее от меня отгораживают четкие ребята с района, всем своим видом вопрошающие «Э, че надо? Че забыл тут? Вали, давай, пока колеса не сняли!»

Ну, что мне с ней делать? На каждый мой шаг вперед – два назад!

Бью кулаком по низкой крыше, словно это может хоть чем-то помочь. Стою, совершенно не представляя, что делать дальше.

Двадцать четвертое декабря, полдень. Каких-то несколько мгновений назад я держал девушку своей мечты вот здесь, прямо в этих руках, а потом, стоило на секунду расслабиться, как этот мятежный ангел упорхнул в окно. Сквозь пальцы просочился, оставив кучу вопросов и недосказанных фраз.

«Анна, ты мне нравишься, могу я угостить тебя кофе? Долбанным латте с корицей под Рождественским деревом? Ах, что ты! Тебе не с кем отмечать Рождество? Мне, представь себе, тоже! Не поверишь, я просто пропустил свой рейс. Дважды!» – ну, что сложного было сказать ей все эти слова?

Не сажусь – падаю обратно в водительское кресло и устало кладу голову на руль. Дышу ровно, стараясь не материться даже про себя. Нет, отец откажется от меня, если узнает, в какую ссаную тряпку превратился его сын.

Устало открываю глаза. Вижу маленькое светлое пятнышко на тотально черной приборной панели – блик. Солнечный зайчик. А посылает его маленькое стеклышко от детских часов с Микки Маусом, оставленных на переднем сиденье. Механические, с розовым ремешком и мультяшной мышью на циферблате, размахивающей руками, вместо стрелок.

С детства ненавижу этого писклявого уродца, но сейчас практически беззаветно люблю.

9. Анна

Поднимаюсь по лестнице, ощущая, как сердце отсчитывает удары.

Я вспомнила! Я все вспомнила, когда Крис спросил с кем я собираюсь отмечать Рождество. Просто подумала, будет ли отмечать с нами Эрни, после такой ссоры, и чуть не расплакалась от нахлынувших эмоций! Я словно все время знала о случившемся, просто не признавалась самой себе.

После того, как Марина огрела меня тостером, все было как в тумане. Я помнила последующее скорее ощущениями, чем картинками. Смазанные образы, обрывки фраз перемежевывались в моем сознании с мгновениями абсолютной темноты…

Кажется, они долго решали, что со мной делать, а потом просто вывели на улицу и оставили в проулке. Не представляю на что надеялись… Что меня кто-то добьет? Что я испугаюсь и не вернусь? Кажется, оба были просто не в себе, пьяны или даже под чем-то.

Впереди длинный заплеванный коридор на пять квартир с нашей дверью в конце. Стою и думаю – что же я делаю? Надо постучаться к миссис Буковски, попросить позвонить и вызвать полицию. Или самой пойти в участок в соседнем квартале, рассказать все как есть, а там уж пусть сами решают, верить мне или нет и есть ли у меня шансы что-то доказать. По крайней мере попросить какого-нибудь офицера сходить в квартиру вместе со мной, чтобы я просто забрала свои вещи.

И что дальше? Куда я пойду? Двадцать четвертое декабря, полдень! Люди по всей стране уже собираются в гости, накрывают столы… В Лос-Анджелесе Рождественский переполох; цены на недвижимость взлетели в двойном размере, даже хостел на ночь не снять дешевле, чем за двести в сутки, если вообще еще можно что-то снять… а впереди почти десять дней выходных. Но даже и после них нужно потратить месяц на поиск подходящей квартиры.

Сжимаю кулаки. Надо взять себя в руки, зайти туда и попытаться… что? Решить все, как взрослые люди? Сказать, что все забыто и пообещать больше не лезть в их разборки?

Так и слышу голос Эрни «Да ладно, че ты. С кем не бывает. Голова-то как? Болит небось? У меня вот, синячина во все брюхо и хрен не стоит. Вот, посмотри!»

Но все мои размышления бессмысленны, потому что я уже стою возле нашей двери, а значит все для себя решила. Хлопаю по карманам, но ключей как не было, так и нет. Вспоминаю, как Мэр рылась в моей одежде – забрала кошелек, телефон… Наверно этого всего уже нет. Вот и сбылись мои страхи по поводу опасного соседства!

Только я, как конченная идиотка, вместо того чтобы бежать отсюда сломя голову, поднимаю руку и стучусь. Остаться на улице в Рождество – страшный сон! Ни маме позвонить, ни на ночлег в приют устроиться – вся моя жизнь в этой квартире. Я никто в чужой стране, без денег и документов…

Страшно.

Тишина, от которой у меня все холодеет внутри, затем шаги за дверью, от звука которых я и вовсе перестаю дышать.

Мне открывает Эрни. Выглядит скверно – волосы в беспорядке, нижняя губа чуть распухла, в бородке застряли какие-то крошки, но самое главное глаза – зрачков нет. Точнее, все глаза – это одни сплошные расширенные зрачки, без радужки и намека на адекватность.

– О, Ан. Не ожидал тебя увидеть! – Растягивает губы в этой своей мерзкой улыбочке и нависает надо мной опершись об косяк. – Я смотрю, тебя подлатали. За добавкой пришла?

Протискиваюсь в квартиру, откинув его руку. Внутри беспорядок. На столике у дивана бутылки, коробки от китайской еды, зеркало с остатками порошка…

Осколки салатницы, что я разбила о его голову так никто и не убрал, на кухонном столе стоит испачканный в моей крови тостер. Пожалуй, приди я сюда с полицией, доказательства моих слов все же нашлись бы. В этом вся я – вечно делаю неправильный выбор.

– Где Мэр? – Спрашиваю, на всякий случай отступив от Эрни на шаг.

– В отключке. Спит в твоей комнате. – Ржет, отряхивая морду от крошек. – Мы тут э… немного пошалили с твоими вещами. Молодец, кончено, что принесла долг, но ты же сама понимаешь… что теперь должна намного, намного больше.

Не поворачиваясь к нему, спиной пячусь к своей комнате и толкаю дверь… ужас! Кошмар! Стены изрисованы непристойными надписями, сделанными красным баллончиком, ящики вывернуты, а на стащенном с основания матрасе спит голая Мэр… вижу синяки на руках и ногах, лицо скрывают черные локоны.

– Марина? Марин… – оборачиваюсь на ржущего в