Закон и беспорядок. Легендарный профайлер ФБР об изнанке своей профессии - Джон Дуглас

страны. Вот мои последние слова женщине, которую я люблю. Любовь вечна. Моя любовь к тебе будет длиться всегда. Я люблю тебя, Шэрон».

В 23:38 было объявлено, что Роджер Кит Коулман мертв.

На следующий день первые две фразы его последнего заявления разошлись по всему миру. Независимо от того, за или против смертной казни лично вы, эти слова весьма отрезвляют. В культурном и юридическом отношении мы уделяем особое внимание последним словам человека. «Заявление о смерти» может даже стать особым исключением из федеральных правил и законов штата, когда дело касается свидетельских показаний с чужих слов. Уже давно возникло чувство, опять же восходящее к истокам английского общего права, что когда люди готовятся к встрече со своим Создателем, им нечего больше ни добиваться, ни терять в своей земной жизни. В этот миг у них нет причин лгать, и есть веские основания говорить только правду.

На самом деле, когда мы с Марком Олшейкером расследовали печально известное похищение Линдберга в 1932 году для нашей книги «Дела, которые преследуют нас» (The Cases That Haunt Us), нас сбивал с толку только один нюанс. Даже оказавшись на электрическом стуле в Нью-Джерси, Бруно Рихард Гауптман отказался признаться в похищении и убийстве ребенка, Чарли Линдберга – младшего, или даже в малейшей степени своего участия в этом преступлении. Мы без всяких сомнений определили, что Гауптман причастен к злодейству. Хотя, в отличие от многих других, кто рассматривал это печально известное дело на протяжении многих лет, мы убеждены, что он не мог действовать в одиночку. Однако он продолжал настаивать на своей невиновности и утверждать, что ничего не знал о преступлении. Даже когда ему предложили заменить смертную казнь пожизненным заключением, если он пойдет на сотрудничество со следствием и назовет имена сообщников. Он пошел на казнь, стойко сохраняя свою позицию.

Когда мы тщательно составили поведенческий профиль Гауптмана, то пришли к выводу, что его мотивация исходила из личной жесткости и представлений о чести. Гауптман предпочел скорее умереть, чем жить и оставить свою семью, жену и маленького сына, со стыдом (и, возможно, финансовыми проблемами, связанными с этим) признавшегося убийцы.

У Роджера Коулмана не было никакого стимула, чтобы сделать такой выбор. Он не собирался заключать сделку о признании вины или смягчать свой смертный приговор тем, что стал бы «говорить правду». Он крестился в тюрьме, и его капеллан сказал, что этот человек серьезно относится к своей вере, поэтому его последнее заявление чрезвычайно обеспокоило всех, кто заботится о справедливости.

Споры о Коулмане не утихли. «Я обещал Роджеру Коулману, в ночь, когда его казнили, сделать все, что в моих силах, чтобы доказать его невиновность, – объявил Макклоски. – Это были мои последние слова умирающему».

Он сдержал свое слово. Он исследовал утверждения о том, что другой человек в Гранди признался в убийстве Ванды Маккой, и настаивал на том, чтобы были повторно проведены исследования оставшихся образцов жидкости, потому что технология исследования ДНК с тех пор далеко продвинулась вперед. Генеральная прокуратура Вирджинии в лице прокурора Джерри Килгора упорно сопротивлялась проведению этих исследований.

«Власть штата постоянно твердит гражданам, что нам нужна смертная казнь, – заявил представитель “Центурион Министрис”. – Общественность имеет право знать, правильно ли это».

Килгор возразил, что дело рассматривалось в судах более десяти лет и «Доктрина окончательности» требует, чтобы в итоге процесс завершился: «Нам нужен окончательный приговор. Мы в Вирджинии уверены, что Роджер Коулман совершил преступление и был наказан должным образом».

Организация «Центурион» при поддержке четырех газет, в том числе Washington Post, обратилась в Верховный суд Вирджинии с ходатайством перепроверить доказательства, полученные при анализе ДНК. Суду потребовалось больше года, чтобы ответить отказом. Затем последовало обращение к губернатору Марку Уорнеру за аналогичным распоряжением. Уорнер, еще один сторонник смертной казни и демократ, также ответил не сразу, но, судя по всему, его адвокаты серьезно занялись этим вопросом.

К тому времени дело Коулмана стало ключевым в этической и правовой борьбе вокруг высшей меры наказания, а его призрак не давал покоя множеству общественных дискуссий. Аболиционисты считали, что если бы они смогли получить материальные доказательства казни одного невиновного человека, вся моральная опора аргументов в пользу казни разбилась бы вдребезги.

Наконец, 6 января 2006 года, когда Уорнер собирался покинуть свой пост (губернаторы Вирджинии ограничены одним сроком), он объявил, что заказал повторное тестирование образцов жидкости с места убийства Ванды Маккой. Неясно, поддался ли он давлению общественности или искренне хотел узнать раз и навсегда, могла ли Вирджиния совершить ужасную судебную ошибку. Самым простым и искренним объяснением этого поступка, вероятно, является то, что Уорнер сказал Энтони Бруксу с Национального общественного радио (NPR): «Если у нас есть доступ к правде, давайте разберемся с этим. Давайте выясним, что есть правда, так или иначе».

Хотя обе стороны утверждали, что уверены в исходе, период проведения этих исследований определенно стал для всех очень нервным.

Да и для меня тоже. Примерно в это же время, в середине нулевых годов, мы с Марком Олшейкером много говорили о правах жертв. Возникало ощущение, что иногда о гуманности к жертвам забывают из-за перекоса в сторону прав преступников, особенно тех, кто осужден за убийство. В то время также шли жаркие споры о смертной казни. Я поддерживаю эти споры, когда речь заходит об определенных типах преступников.

Меня попросили выступить в Университете Вандербильта в Нэшвилле, штат Теннесси. Там провели серию собраний, посвященных смертной казни, и хотели, чтобы я поучаствовал в одном таком собрании. Скотт Туроу, выдающийся писатель, адвокат и бывший прокурор из Чикаго, уже выступал там. После службы в знаменитой комиссии штата Иллинойс по применению смертной казни, а также после долгого анализа и самоанализа, Туроу пришел к выводу, что не существует эффективного способа добиться абсолютно честного исполнения законов, отсутствия предвзятости, объективности, да и просто защиты от дураков.

Сегодня я не могу согласиться с некоторыми выводами Туроу. Нельзя отрицать, что он считается автором одного из самых полных, рациональных и четких высказываний по этой теме. Я знал, что он представит свою точку зрения очень убедительно и вдохновенно. Хотя я понимал, что атмосфера университета не станет для меня слишком гостеприимной, но предположил, что