Измена. Во власти лжи (СИ) - Анна Томченко

— Рус он взрослый, он понимает слово нет…

— Есения, он подросток, ему плевать на слово нет, давай будем откровенны. А ещё тот фактор, что вы последнее время не находите общего языка, говорит о том, что он, скорее всего, мог проигнорировать тебя.

— Он не проигнорировал бы меня, если бы ты вовремя встал на мою сторону, а не пустил это дело на самотёк, как ты привык.

— Я привык пускать дело на самотёк? Если бы я пускал дело на самотёк, то его давно бы ждало кадетское училище.

Я взмахнула руками и зарычала.

— Да, конечно, это же самое простое, отправить ребёнка куда-то непонятно учиться, но главное самому с себя снять ответственность. Типа я такой хороший. Я выбрал место для обучения своего сына.

— Ты сейчас чего от меня хочешь добиться, Есения? — шагнул ко мне муж, и я поняла, что чем больше мы спорим, тем сильнее затягиваем всю эту ситуацию.

— Езжай быстрей, — произнесла я и поняла, что у меня сердце хотело сбежать из груди.

Рус резко развернулся и пошёл по коридору к лестнице.

Я судорожно сглотнула, сделала пару шагов до кровати.

А если с Тимом что-то случилось?

А если он попал в какую-то беду, а если…

Живот сильно потянуло.

Я до боли прикусила щеку, чтобы не застонать.

А потом поняла, что эта боль стала разливаться по всему тазу.

Нервно всхлипнув, я сжала мобильник в ладони…

Глава 17

— Тимур, возьми трубку, возьми трубку, — шептала я, прислушиваясь к длинным гудкам, которые звенели в трубке.

Живот ни капельки не отпускал, даже несмотря на то, что я легла на кровать и подняла ноги на подушку. Я гладила низ живота и внутренним голосом просила малыша потерпеть, осталось не так много. Сейчас не надо двигаться, не надо шевелиться в направлении к выходу, слишком рано…

— Тимур, пожалуйста, возьми трубку, — ещё раз произнесла я заново набирая сына. Все это ерунда и ложь о том, что дети всегда будут делиться на своих и чужих. Сейчас я переживала за Тима, как за своего, за свою кровинку, за свое сердце. Я помнила все, что связано было с ним. Я помнила, как тяжело мне было, будучи молодой девушкой, без материнского опыта, пытаться наладить с ним отношения, и когда я только появилась, он на самом деле был более мягким, он сильнее во мне нуждался, но с каждым годом израстаясь, он все больше и больше ставил под вопрос мои желания, мои слова, я его за это никак не могла осудить, потому что он знал у него есть родная мать, и есть Есения…

Есению можно не любить, но надо слушаться, а можно любить, но слушаться не стоит. Если он что-то делал, он делал это не из-за того, что он хотел это сделать, а потому, что ему не позволяла наша с ним жизнь поступить иначе. Я знала, что я лажаю где-то очень сильно, потому что со своим ребёнком я была бы менее терпимой, с Тимуром я терпела все, я терпела его истерики в супермаркетах, когда он ложился на пол и начинал выть о том, что ему не купили ту или иную игрушку, я терпела с Тимуром, что в игровой комнате он мог закатить скандал, потому что я не разрешала ему кататься на самой высокой горке.

Я все это терпела, потому что я знала, что если я проявлю чуть больше строгости, то что-то будет не так. И вот сегодня я её проявила, и Тимур сбежал.

— Тим, возьми, пожалуйста, трубку, возьми, я тебя умоляю, — прошептала я чувствуя, как сбивается моё сердцебиение и как кровь по венам разгоняется с невыносимой скоростью. — Тим, мальчик мой, пожалуйста, подними трубку, я тебя умоляю…

Я не ощущала, как по вискам стекали вниз слезы. Я боялась за Тимура, и все это глупости о том, что если не родной, значит не так страшно.

Одинаково страшно…

Я не засекала время, не понимала, сколько прошло минут с момента отъезда Рустама, но когда вновь за окном услышала звук открывания ворот, у меня сердце забилось с такой скоростью, что могло посоперничать с гоночной тачкой.

Я, тяжело опершись о локти, села в постели, вытащила подушки из-под ног и, придерживая живот, вышла в коридор.

Вязкая слюна стояла на языке, я её даже проглотить не могла, поэтому, сжавшись в комок, я постаралась спуститься по лестнице.

Где-то на середине я услышала, как дверь дома открылась ключом, и злобный рык мужа на весь холл заставил меня чуть ли не потерять сознание.

— Поросёнок мелкий! — Рустам проревел это так, что все стекла зазвенели в доме.

Я, перехватив перила обеими руками, стала спускаться быстрее, когда я оказалась внизу, то застала картину того, что Рустам держал за шиворот спортивной куртки Тима, а тот рычал и брыкался.

— Сбежал, засранец, сбежал, Есю заставил переживать, нервничать. Ты что себе думаешь, что ты себе позволяешь?

— Пусти меня. Пусти меня, тоже мне нашёл время воспитывать, где ты все это время был до этого.

Рустам зарычал и выпустил реально Тима из своей хватки своей, и сын, дёрнувшись в сторону, поправил на плечах куртку и бросил на меня злой цепкий взгляд.

Я не понимала, в чем я виновата.

У меня затряслись губы.

Я тихо произнесла:

— Тим…

Но сын никак не отреагировал.

Он, рыкнув, дёрнулся в сторону и побежал по лестнице наверх.

— На спортивной площадке сидели поросята, — оскалился Рус, делая шаг ко мне, а я не понимала, что мне тяжело сдержать слезы, и поэтому они катились по щекам. — Сидели довольные, а этот поросёнок игнорировал звонки. Есь, ты чего застыла?

— Как-то нелепо…

Рустам, глядя на меня, покачала головой, и я шмыгнула носом.

— Ты чего плачешь, все хорошо, как я и говорил, они недалеко отошли…

— Как он вообще ушёл из дома?

— Надо строительную лестницу убрать с той стороны, где у него спальня.

Я вскинула бровь и провела ладонью по губам.

— Ну, помнишь, позавчера приезжали рабочие чистить все водостоки, строительная лестница так и стоит возле его окна. Ну, он вылез, спустился, дошёл до калитки, тихонько её открыл, вызвал такси, поехал.

Я снова шмыгнула носом, стараясь сдержать слезы, но Рус сделал шаг ко