Сдайся (СИ) - Чепурнова Тата

До бесконечности можно пробивать стену безразличия к моим словам, мужчина, обученный следовать приказам и бровью не ведёт. Чуть ли не завыв от бессилия, тщетно отвоевываю руку, сжатую до сих пор мужской ладонью.

– Пустите. И тогда я не стану говорить Ринату, каким образом меня пытались отправить домой, – пора завязывать с игрой во взгляды, ведь мой полон умоляющего блеска, в то время как глубокая апатичность полностью окутывает карие глаза Бориса. Вряд ли так просто он разожмет стальную хватку и пустит меня на все четыре стороны. – Бесхребетный.

Зло вырывается вместе с рваным выдохом, лишь для того, чтобы хоть как-то пронять неприступную стену.

– Не перегибай, – уже рычит, вот-вот готовый вывернуть тонкое запястье, но слишком быстро понимает, что перебарщивает. – Мне самому не нравится с тобой нянчиться.

– Тогда иди и скажи, что не нашёл меня, – любезничать и выкать надоедает, с таким только на его языке надо разъясняться. – Мой характер ему известен, в такое он более чем поверит.

Не дожидаясь реакции на сказанное, освобождаюсь от уже успевшей вспотеть мужской руки. Шаг за шагом на подгибающихся ногах, но не теряя внешней гордой выправки, иду на выход.

Больше не моя забота, как отреагирует Ринат на мое самовольство.

Выйти на улицу необходимо через парадный вход, пройти мимо охранников, засветиться во всей красе на всех видеокамерах и лишь потом попытаться найти Лёшку.

На заднем дворе всегда дежурит бригада скорой помощи для перестраховки. Конечно, при более сложных ситуациях бойцов просто отвозят в больницу, не заботясь о дальнейшей их судьбе. Но пристально наблюдая за тем, чтобы никто не проболтался в каком именно подпольном бойцовском клубе получены травмы.

Здесь калечатся по собственному желанию, а лечатся без полиса и жизнью рискуют без страховки. Что толкает Лёшу на подобное, меня волнует в последнюю очередь. Сейчас мной движет желание узнать о его состояние после боя и убедиться, что с ним всё в порядке, насколько это возможно после полученных ударов.

Не играй с огнём

Лёша

Ярость внутри меня, набравшая обороты, не желает отпускать или притормаживать, даже после гонга и объявления меня победителем. Адреналин бушует по венам, заставляя кровь бурлить всё сильнее, превращая меня в зверя, которого посмели остановить, не дали насладиться кровавой бойней. С силой оторвали от соперника, запретили продолжать бой. А я ведь буйно представлял перед собой Шорохова, наказывая, вколачивая весь нерастраченный гнев, отыгрываясь, хотя бы в мыслях, пока он не добрался до меня в реальности. И внутреннее чутье подсказывало, что ответки ждать от Рината долго не придётся.

Фокусирую внимание на своих руках, отвлекаясь от ярких фантазий о мести, видя липкую влагу на перчатках. Я и сам, буквально пропитан кровью и её тяжёлым запахом, но с филигранной точностью не понять, чьей крови на мне больше - моей или же побежденного оппонента?!

Отвлекаюсь, перевожу дух, хотя боль в подреберье не щадит, изнывает от полученных ударов по старой травме. Со свистом, отрывисто выдыхаю, выпуская вместе с воздухом давящее чувство разочарования и ощутимый дискомфорт.

Ищу взглядом Марту, прищуривая уцелевший глаз, перед которым всё же смазано плывет картинка. Натыкаюсь почти внезапно на её стройный силуэт, стоящий рядом с напыщенным мажором.

Он жмётся к ней слишком откровенно, что-то шепчет на ухо, наклонившись так близко, что они выглядят просто идеальной парой. Оба одеты со вкусом, а главное, в брендовые вещи, коих не могут себе позволить и половина посетителей клуба. От них веет уверенностью, силой, превосходством, которых во мне в разы меньше, а возможно, и нет вовсе.

К чему этот весь самообман? Мы разные, а я не верю в равенство между разными социальными слоями.

Хрупкость Марты так показательно сочетается с блеском, который непременно ждёт её с богатым мужчиной. Что строить какие-то воздушные замки не имеет смысла. Принцессы её уровня лишь ради развлечения могут завязать общение с подобными мне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Катмен(1) помогает мне спуститься, освободить октагон для других медиков, которые сейчас нужнее Молоту, чем мне, хотя я и чувствую себя отбивной. Бегло осматривает и недобро цокая языком, провожает на улицу.

Прохлада ветра тут же приятно охлаждает лицо, но приступ накатывающей тошноты не проходит ни от свежего воздуха, ни от ощущения триумфа. Ещё неизвестно, что меня ждёт за этот выигрыш.

– А я ведь на тебя поставил, братан, – довольно хвастается Вова, спрыгивая на асфальт и уступая место на кушетке в карете скорой помощи.

– Отлично, – жму парню руку, ощущая, как под бинтами ноют костяшки. – Давай лечи меня и я домой.

Холодные пальцы, не жалея простукивают грудную клетку и с особым вниманием прослушивают дыхание у рубца после операции. Между рёбер боль терпима, но главные испытания ждут меня впереди, а вернее, направляются в мою стороны, бойко разрезая тишину цокотом каблуков. Медленно тяну носом воздух, выдыхаю, хочу опустить голову, чтобы не встречаться с ней взглядом, но Вова цепко держит подбородок, пока пальцы другой руки медленно ощупывают скулы и челюсть.

Какого хрена ей здесь понадобилось? – вертится на языке резонный вопрос, но спрашиваю я совсем другое.

– Настырная, да? – терплю из последних сил, пока парень колдует над огромной гематомой и обрабатывает рассечение над бровью. – Или глухая?

Ошеломленно молчит, неловко глотая злую тональность, с которой я выплевываю слова, твёрдо решив оттолкнуть Марту.

– Вов, скажи Марте Андреевне, чтобы она возвращала свой миленький зад в теплую постельку господина Шорохова, – пальцы парня с нажимом втирают охлаждающий гель в саднящие припухлости на лице, будто принуждая меня прикусить язык и не опускаться до оскорблений. – Мне платят за кровавое развлечение, а если мне не изменяет память. А память у меня не продажная баба, врать не будет - ты не любишь насилие. Тогда я ни черта не понимаю. Что ты здесь забыла?

Вова перестаёт втирать гель, смотрит на меня ошалело, точь-в-точь как и Марта, стоящая за его спиной. У обоих наступает ступор, и если девичья тонкая душевная организация с подобным справиться не может, то Вова реагирует быстро.

– Заткнись, пожалуйста, – цедит сквозь зубы и опасливо озирается по сторонам.

– Я хотела убедиться, что ты несильно пострадал, – почувствовав себя под защитой Вовы, она смело шагает в нашу сторону, сокращая дистанцию, воруя последние остатки обманчивого спокойствия.

– Убедилась, – дождавшись её слабый кивок, продолжаю. – Тогда досвидос.

– Ты хоть знаешь, с кем говоришь? – снова вклинивается Вова.

– Знаю, с подстилкой.

Произношу с надрывом, почти физически ощущая боль от разочарования. Вижу, как Марта морщится, то ли сосредотачивая внимание на нашем разговоре, который вряд ли она может расслышать, мы шепчем, не сговариваясь. То ли над чем-то размышляя.

– Марта, не играй с огнём. Я повторюсь, мне не нужны проблемы и ты мне не нужна, – подмечаю перемену в её небесно-голубых глазах, словно мои слова сильно ранят, но не спешу вестись на дешёвый спектакль. Чистый цвет радужки может быть обманчив, как и её ангельская внешность. – Знаешь? У меня есть принцип - не спать с подстилками, ни при каких обстоятельствах. И количество свиданий не имеет значения.

– А не пошёл бы ты, – фыркает, занося руку для удара, но пощечина так и повисает в воздухе. Воспитанная, чёртова эмпатка, боится причинить мне физическую боль. Да куда уж больнее, чем есть?! Я вывернут наизнанку, но не из-за боя с сильным соперником, а из-за её вранья.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Так, – вклинивается между нами Вова, подмечая накаленную обстановку, спеша остановить, набирающий обороты скандал. – Брейк. Небольшое сотрясение по-любому есть, – в очередной раз светит фонариком в глаза, проверяя реакцию зрачков. Или же просто пытаясь меня ослепить, чтобы я ненароком не кинулся на мерзавку. – Я бы отправил тебя в больничку, но зная твой характер…