Уголовное право США: успехи и проблемы реформирования - И. Козочкин

Таким образом, в условиях действующего уголовного права США принцип “Nullum crimen…” следовало бы расширить и сформулировать примерно так: «Нет преступления, нет наказания без указания в законе, нормах общего права и в подзаконных актах».

Второй элемент принципа законности в американском уголовном праве нашел отражение в доктрине “Void for vagueness” (ничтожный по причине неясности). Суть этой доктрины в том, что если суд (обычно Верховный суд США или штата) установит, что какой-то нормативный акт (статут) изложен нечетким, недостаточно понятным языком, он может лишить его судебно-правовой защиты, т. е. признать не имеющим юридической силы. Вынося такое решение, он ссылается на несоблюдение требования о «надлежащей правовой процедуре» (due process clause),[225] содержащегося вVи XIVпоправках к Конституции США.[226]

Положение о «надлежащей правовой процедуре» имеет два «измерения»: процессуальное и материально-правовое. Во втором, интересующем нас здесь больше, Верховный суд ранее в своих решениях делал упор на то, что в статутах должно содержаться «ясное предупреждение» о том, какое поведение является преступным.

И хотя Верховный суд неоднократно подчеркивал, что каждый имеет право знать, что закон предписывает или запрещает, он нередко отсылал к таким неопределенным понятиям, как «средний человек», «обычные люди» или «люди с обычным интеллектом». Более того, в своих постановлениях он отмечал, что если язык какого-либо статута не ясен, он может быть уточнен понятиями, используемыми в общем праве или другом законе. Странная позиция, поскольку трудно себе представить, что даже «обычные» американцы, не говоря уже об иностранцах, которых в США очень много, знают общее право или необходимое в соответствующих случаях законодательство. Предложенная рекомендация, не без иронии пишут американские ученые, могла быть принята, если бы в таком статуте для уяснения непонятных в нем мест, также предусматривалась рекомендация обращения за юридической помощью[227].

Один из наиболее ярких примеров подобных статутов – законодательство о бродяжничестве, которое предусматривает арест, осуждение и уголовное наказание лиц, являющихся «бродягами». Таковыми по ордонансу Джэксонвилля (штат Флорида) считались «жулики и праздношатающиеся… обычно болтающиеся по ночам… распутные и похотливые лица. скандалисты. привычные лодыри» и другие лица.[228] Поскольку, как совершенно справедливо указал суд, такое понятие бродяги не дает «ясного уведомления» о том, какое поведение запрещено, он признал ордонанс «ничтожным по причине неясности».[229] По словам Дж. Дресслера, он также отметил, что такое законодательство, ставшее «давно обычным в России, несовместимо с нашей конституционной системой».[230] Оно, возможно, и несовместимо, но существует, о чем свидетельствует даже практика Верховного суда США, а ведь до него дойти непросто. Так, сравнительно недавно по сходным основаниям он признал неконституционным еще один ордонанс, действовавший в Чикаго.[231] Он предусматривал наказание в виде штрафа или тюремного заключения для тех праздношатающихся группой, которые немедленно не разошлись по приказу полицейского. Причем, по этому ордонансу, праздношатающийся – это тот, кто «находится в каком-либо месте без очевидной цели».[232]

Подобное законодательство, по признанию Дж. Дресслера в своей более ранней работе, дает в руки полиции и прокуратуры орудие для преследования тех, чей образ жизни им представляется неприемлемым – по цвету кожи, полу или политическим убеждениям.[233] Так, статуты о бродяжничестве позволяют подвергать преследованию, например, афроамериканца, «прогуливающегося» среди белых, плохо одетого человека, обнаруженного в богатом районе, или целующихся, которые своим поведением затрагивают чувства полицейского[234].

Начиная примерно с 80-х гг. прошлого века, Верховный суд в своих решениях, наряду с требованием, чтобы статуты излагались достаточно четким для понимания «обычными людьми» языком (чтобы знать, какое поведение точно запрещено), начал выдвигать другое требование, а именно, чтобы такое «предупреждение» делалось способом, не позволяющим или не побуждающим произвольного и дискриминационного применения статута.

Рассматривая дело Колендера, Верховный суд отметил: статут должен «устанавливать минимальные начала по его применению».

В противном случае, предупредил он, «уголовный статут может разрешить использовать нестандартное орудие (букв. “метлу”. – И. К.), которое позволит полицейским, прокурорам и присяжным следовать своим личным пристрастиям». Положение о «надлежащей правовой процедуре», продолжил Верховный суд, запрещает применение любого статута, который в силу неясности языка «по существу отдает на полное усмотрение полиции» решение вопроса о том, подпадает ли подозреваемый под его действие. Суд подчеркнул, что это «более важный аспект доктрины “ничтожности по причине неясности”».[235]

Интересно, что некоторые американские ученые склонны оправдывать существование законодательства, содержащего нечеткие, неопределенные положения. Так, Дж. Самаха пишет: «Слова не так точны, как цифры… Кроме того, законодатели не могут предвидеть все варианты, которые могут появиться в связи с применением статута; неясность (двусмысленность) присуща всем законам».[236]

C рассмотренным элементом принципа законности тесно связан вопрос толкования уголовного законодательства. Он возникает, когда суд, не желая признать какой-то статут неконституционным, недействительным по причине неясности или двусмысленности, хочет как бы «вдохнуть» в него жизнь, дав свое толкование соответствующим его положениям.[237] Статут может иметь самые разные дефекты: от отсутствия указания формы вины, что уже стало тенденцией в законодательстве, до его противоречия по какому-то вопросу другому статуту.

В США существуют различные взгляды на проблему пределов судебного толкования. Раньше довольно распространенным было правило общего права точного или строгого толкования (strict construction). Появившееся в Англии задолго до проведения там реформы уголовного права (1830–1880 гг.), когда сотни преступлений, в том числе незначительных, карались смертной казнью[238], оно в дальнейшем стало применяться и американскими судами. Объективно правило точного толкования способствовало и способствует там, где оно действует, ограничению сферы уголовной репрессии, так как в случае неясности, нечеткости уголовно-правовой нормы она должна толковаться в интересах обвиняемого.

В комментарии к ст. 13А-1-6 УК штата Алабамы это правило называется «искусственным», позволявшим судам вкладывать в слова, используемые законодателем, по возможности самое узкое значение, что «подчас приводило к оправданию правонарушителей, которые совершенно очевидно находились в пределах духа и буквы закона»,[239] т. е. подпадали под его действие.

В поддержку правила точного толкования выдвигаются два довода. Во-первых, таким толкованием дается «ясное предупреждение» людям о том, какое поведение является преступным и как оно наказывается[240].

Во-вторых, определение преступления – это, скорее, право законодателя, а не суда. С другой стороны, в судебной практике выдвигаются аргументы, обосновывающие отход или даже отказ от указанного правила, во всяком случае в его классическом виде. Так, Верховный суд страны указал: слишком точное толкование статута может нейтрализовать «очевидное намерение законодателя»; точное толкование может противоречить здравому смыслу, и необязательно, чтобы статут воспринимался в своем «самом узком значении».[241] Но, пожалуй, самый главный аргумент – это тот, который отмечался выше, а именно, что точное толкование не позволяет судьям исходить из «духа законов». Как тут не вспомнить слова Ч. Беккариа, который, считая, что толковать (добавим, и исправлять) уголовный закон может только сам законодатель, а не судья, подчеркивал: «Невыгоды от строгого соблюдения буквы уголовного закона незначительны по сравнению с невыгодами, порождаемыми его толкованием (судьей)».[242]

Со временем, особенно в начале ХХ в., когда у господствующего класса возникла потребность в расширении прав исполнительной власти, появляется правило расширительного, или либерального, толкования. Прибегая к такому толкованию, суды иногда придавали статутам совершенно иное звучание. Как уже отмечалось, принятый в 1940 г. для борьбы с гитлеровской агентурой Закон Смита (включенный в ст. 2385 раздела 18 Свода законов США) в результате соответствующего толкования стал применяться против членов компартии США. [243]