Газета Завтра 518 (43 2003) - Газета Завтра Газета

И здесь я попал в твердые руки Павла Кривцова. "Сниматься на карточку" занятие не из самых моих любимых, не доставляющее никакого удовольствия. Но когда снимает Павел, невольно становишься соучастником полумистического действа, творимого им неспешно, обстоятельно, а главное с полной душевной отдачей. Мне так понравилось наблюдать, как фотограф выбирает место съемки, ищет оптимальный ракурс и наиболее подходящее освещение, что я забыл об усталости, стоя у огромного яснополянского дерева и стараясь помочь мастеру. Так же восхищенно наблюдал я в молодости за магическими движениями кинокамеры Вадима Юсова на съемках "Андрея Рублева", которые мне довелось консультировать. Есть много общего у двух этих художников и в манере держаться, и в твердости, столь необходимой в их деле, и в просветленности глаз, фиксирующих снимаемые объекты, и даже в неторопливом способе общения с окружающими.

В обыденной жизни чудес не бывает. Свидетельства святости, даруемые Богом, — лишь зримые напоминания о вечности бытия, бесплотные знамения Творца, указующие людям пути к духовному совершенству. В повседневной жизни случаются озарения, ради которых стоит терпеть невзгоды, прощать несправедливые обиды, помогать оступающимся, верить единожды солгавшим. Духовные прозрения навещают меня, как и всякого человека, крайне редко, иначе они превратились бы в прозаические жизненные моменты. Зато после таких встреч и открытий знаков вечности окружающий мир раздвигает свои горизонты, словно отрывает тебя от земли, позволяя увидеть необъятное и неземное.

Одной из таких встреч-открытий стал день, когда Павел Кривцов принес ко мне в мастерскую несколько десятков своих фотографий, приготовленных для показа на выставке и отпечатанных на высочайшем профессиональном уровне.

Рассматривание драгоценного собрания продолжалось несколько часов. Обычная суета рабочего дня, густо сдобренная телефонными звонками и приходом нежданных посетителей, сама по себе отошла на второй план. Я забыл о неотложных (да уж таких ли и неотложных) делах и целиком ушел в мир, запечатленный, а точнее, созданный Кривцовым, и в эти мгновения подаренный мне.

Ощущения, которые я тогда испытал, сравнимы по своей значимости и неповторимости с чувствами, посещавшими меня, когда я открывал из-под поздних записей и наслоений краски древних икон и вглядывался в лица русских людей, изображенных на портретах ХVIII — XIX веков, возвращенных из небытия искусными нашими реставраторами, а больше всего встреча с изобразительным созданием фотомастера напоминала мне проникновение в сказочный, но и абсолютно реальный мир, спасенного музейными работниками Костромы и московскими специалистами, художественного наследия великого русского художника и мыслителя Ефима Васильевича Честнякова.

Прошло уже полгода с той нашей встречи с Павлом Кривцовым, а я каждый день вглядываюсь в лежащие у меня на столе неповторимые фотографии, показываю их близким друзьям и единомышленникам и радуюсь, когда ловлю восторженные их взгляды и щедрые слова похвалы.

Фотографии Кривцова абсолютно лишены псевдолитературности, но они дополняют и расширяют мир русского человека, воспетый лучшими нашими писателями — от Пушкина до Распутина. Каждая из них является не сопровождающей классические тексты иллюстрацией, а скорее, кажется страницей, не вошедшей в канву литературного повествования. А портреты писателей, которых посчастливилось запечатлеть фотографу, напоминают знаковые изображения, к чьему облику ничего нельзя добавить или что-то попытаться изменить. Как хорошо он знает и чувствует снимаемых на пленку творцов, великих тружеников и постоянных наших помощников. Меня потрясла тихая, словно рожденная землей и небом, фотография курского писателя-фронтовика Евгения Носова. Может, потому что портретируемый и снимавший его мастер — земляки, может быть, ангел коснулся их обоих в тот момент, но снимок по своей значимости не уступает лучшим страницам тонкой и задушевной носовской прозы,

Валентин Распутин за последние месяцы несколько раз бывал у меня в мастерской. Мы беседовали о насущных проблемах, обсуждали нелегкое наше время, а я часто ловил себя на мысли, что перед глазами у меня не нынешний собеседник, а собирательный его образ с медальерной четкостью запечатленный фотографом в Кижах. Там же снят и редчайший по внутреннему трагизму портрет Виктора Петровича Астафьева. В его облике сконцентрировались главные черты героев лучших произведений писателя из Овсянки, Более того, Кривцов словно предугадал, каким нелегким будет последний этап астафьевского творчества и какой эпитафией попрощается он с современниками.

Портрет прославленного русского летчика Михаила Михайловича Громова может служить основой для литературного произведения или сценарием к фильму о герое и человеке. Контраст лица, сохранившего до старости черты волевого и бесстрашного хозяина неба, с изношенной летной курткой пилота заставляет задуматься о вечном и сиюминутном, о временности нашего земного бытия и постоянном его душевном состоянии.

Человек, не знакомый лично с фотографом Кривцовым, рассмотрев его циклы, посвященные Русской Православной церкви, ни на минуту не усомнится в глубине и искренности этого по-настоящему верующего человека.

Подборка "Плач о храме" продолжает лучшие литературные и исторические исследования о "Красном колесе", беспощадно прокатившемся по святыням России. От каждой фотографии веет такой безысходной тоской, грустью, а кулаки невольно сжимаются и так хочется рассчитаться с "иных времен татарами и монголами", повторившими подвиг Герострата. Павел Кривцов своими последними фотографиями, сделанными в возрождающихся русских храмах и обителях, зовет к покаянию и вселяет надежду, что спасется Отечество наше молитвами старцев, духовной просветленностью молодых прихожан, принимающих причастие или крестящихся во имя Спасителя нашего. Сколько чистых, нетронутых бациллой демократической вседозволенности лиц запечатлел кривцовский объектив, какое счастье доставляют они современникам.

Павел Кривцов не снял и не напечатал ни одной проходящей, бессмысленной фотографии. Унаследовавший от своих крестьянских предков чистоту и порядочность, с детства впитав красоту и величественность родной Белгородчины, он продолжает смотреть на мир глазами умудренного мастера, не утратившего, однако, отроческой чистоты, умения удивляться, восторгаться Божественными проявлениями, так часто не замечаемыми его современниками.

Пусть как можно дольше продлится жизнь и творчество отмеченного печатью даровитости и таланта русского светописца.

ФАБРИКА СЛОВ

Владимир Винников

28 октября 2003 0

44(519)

Date: 28-10-2003

Author: Владимир Винников

ФАБРИКА СЛОВ

Если прав Гюстав Флобер, и человек — это стиль, то Олег Бородкин, несомненно, человек. Хотя бы потому, что создал свой собственный поэтический стиль, а такое суждено очень и очень немногим. Похоже, что вскоре писание "под Бородкина" станет среди стихотворцев столь же легким, привычным и популярным делом, как писание "под Бродского", "под Блока" или "под Маяковского". А это значит — ни много ни мало — что Олег Бородкин нашел/открыл/создал в русском языке некие новые возможности, соответствующие той неуловимой и всепроникающей, словно разлитой в воздухе, эссенции, которая именовалась раньше "духом времени". Причем, как и положено настоящему поэту, уловил их еще задолго до того момента, когда этот "дух времени" определился вполне и стал восприниматься менее чуткими натурами.

Вообще-то, если будущее не существует заранее в единственном экземпляре, если оно в принципе многовариантно, то должны, наверное, существовать и неведомые миру поэты — пророки так и непришедшего будущего. Пророки, так и не ставшие пророками. В этом отношении Бородкину, можно сказать, повезло. Время его поэзии в нашем, якобы непоэтическом, времени наступило, и никаких сомнений на этот счет не существует. Бородкина читают и знают, что называется, от Одессы до Магадана. Даже те, кому его стихотворения стоят, скажем так, поперек горла — чтобы не употреблять здесь более жесткое сравнение самого поэта. Сегодня мимо этих стихов не просто нельзя пройти — как нельзя пройти "мимо" воздуха, которым дышишь. Мимо них сегодня проходить уже бессмысленно — как бессмысленно проходить "мимо кассы"

Впрочем, везёт тому, кто везёт — уж эту-то истину Олег Бородкин не просто знает точно, но и умеет точно. Повторюсь: он везёт свой воз без остановок, пишет фактически непрерывно — как фабрика по производству стихов. Разумеется, они далеко не равноценны по своим художественным достоинствам. Но на вершине этой непрерывно растущей поэтической пирамиды оказывается всё больше и больше по-настоящему знаковых произведений.