Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон

Он подавил желание хорошенько врезать конюху, хотя драться умел – жизнь научила. И действительно, при чем тут конюх? Разве мальчишка виноват в том, что Джеймс был вчера не в себе?

А Уильям уже отсчитывал монеты. Когда же конюх, получив плату, скрылся в зловонном полумраке конюшни, Джеймс остался со злобным животным на поводу и жгучим гневом в душе. Он брезгливо покосился на лошадь. Что ему теперь с ней делать? О том, чтобы сесть на нее и поехать, и речи быть не могло. К тому же кобыла, похоже, еще и хромала на правую заднюю ногу.

Джеймс осторожно шагнул к кобыле, подняв руку в попытке ее умиротворить. Лошадь была не его, но у нее ведь был хозяин… Конечно, характер у кобылы скверный, это верно, но экстерьер казался вполне приличным – высокая в холке и со стройными ногами. Да и уши у нее, если только она не прижимала их к голове, образовывали две изящные арки над умными глазами.

В Мореге было совсем не много тех, кто мог бы позволить себе такую породистую кобылу. Следовательно, отыскав хозяина лошади, он сможет раздобыть еще один ключ к разгадке тайны вчерашнего вечера.

Джеймс твердой рукой погладил лошадь по носу. В ответ она пронзительно заржала и лягнула его в колено передней ногой. Джеймс отлетел назад, больно ударившись затылком о стену конюшни. Шляпа с него свалилась, поля же оторвались от тульи и покрылись пылью. Джеймс лежал на земле; беспомощный и несчастный, он размышлял: не потратиться ли на пулю, не пристрелить ли злобную тварь? Наверное, все же не стоило. Тогда он еще глубже залезет в долги.

Уильям склонился над братом, с озабоченным видом заглядывая ему в глаза. Вернее – не один Уильям, а сразу два.

– Ты в порядке? – словно издалека донесся до Джеймса голос старшего брата.

И Джеймс понял: что-то тут не так. Тем более что говорили с ним сразу оба Уильяма.

– Лучше не бывает, – простонал он в ответ, борясь с тошнотой и слабостью. Нога страшно болела, но Джеймс заставил себя подняться. Земля покачнулась под ногами. Он поднял свою подпорченную шляпу, а затем осторожно ощупал голову в том месте, куда получил удар этим утром. К пальцам прилипло что-то теплое. Похоже, рана снова открылась.

Уильям растянул губы в улыбке.

– Ну как, боксерский раунд с животиной закончен? Тогда позволь тебя спросить: что ты сейчас собираешься делать?

Джеймс протянул руку к поводьям, но на сей раз старался держаться сбоку от лошади. Сперва он хотел погладить кобылу по шее, чтобы успокоить, но сразу же отказался от этой мысли. Жизнь ему пока не надоела.

– Разве не понятно? – проворчал он, вытирая окровавленные пальцы о рваный жилет. – Нам надо выяснить, кому принадлежит эта лошадь.

Лошадь, как и корсет, представляла собой путеводную нить. Пусть тонкую, но все же… Надо же было с чего-то начинать расследование. А каждый упущенный шанс являлся угрозой его будущему. Чем дольше он будет медлить, тем выше вероятность того, что та женщина сбежит из города с его деньгами. Если бы такое расследование заказал ему клиент, Джеймс немедля пустился бы по ее следу.

К несчастью, тело его было не в ладах с разумом. Джеймс оперся о видавшую виды деревянную стену конюшни и сделал глубокий вдох. Еще никогда он не был так близок к обмороку.

– Я думаю, надо доставить тебя к врачу, – сказал Уильям с беспокойством в голосе.

Джеймс покачал головой и, оттолкнувшись от стены, выпрямился. Одной рукой он перехватил поводья, другой прижал к боку корсет.

– Этого мне только не хватало. Хочешь, чтобы весь город надо мной насмехался? Ведь костоправ захочет узнать, как так случилось, что мне раскололи череп ночным горшком. Не удивлюсь, если окажется, что у меня в черепе застряли осколки.

– Тогда мы идем к тебе, – сурово сдвинув кустистые брови, безапелляционно заявил Уильям. – Пусть на тебя посмотрит твой дружок Чаннинг.

Джеймс презрительно фыркнул и тут же пожалел об этом. Малейшее движение отзывалось сильнейшей головной болью. Он поднес руку к голове. И в тот же миг почувствовал острейшую боль в голени.

– Ты хочешь отдать меня на растерзание ветеринару?

– По крайней мере он не станет распускать о тебе слухи, – резонно заметил Уильям и развел руками. – Тебе нужна помощь, Джемми. И если ты не хочешь принимать ее от меня, попроси помощи у друга.

На Джеймса вновь накатили тошнота и слабость. Он закрыл глаза и, почувствовав, как рука Уильяма легла на спину, пусть и неохотно, но все же принял помощь брата. Джеймсу не хотелось просить Патрика – а принимать помощь Уильяма хотелось еще меньше, – но не падать же лицом в грязь возле вонючей конюшни Моррисона на потеху всему городу?

Джеймс понимал, что гордость – грех, но гордость была тем единственным достоянием, которое он взял с собой в самостоятельную жизнь; да, это было то единственное, от чего он не захотел избавиться, когда сбежал из родительского дома одиннадцать лет назад, оставив в прошлом все, что несло на себе печать графства Килмарти. Когда-то самомнение привело Джеймса к краху и едва не привело к краху всю его семью, но оно же направило его на путь к самостоятельности. И сейчас гордость вновь подала голос, убеждая его в том, что он справится сам.

Но, к счастью, здравый смысл восторжествовал, по крайней мере на этот раз.

– Ладно, – пробормотал Джеймс, открыв глаза и встретившись с тревожным взглядом брата. – Идем к Патрику. – Дома он хотя бы сможет переодеться и смыть с себя запах женщины. Той, которую не мог ни вспомнить толком, ни забыть. – Но помни, я видел его работу, – предупредил Джеймс, когда они сделали первые осторожные шаги (кобылу же вели на поводу). – Он может по привычке пустить мне пулю между глаз, вместо того чтобы наложить повязку.

– Я горжусь тобой, брат. Наконец-то ты услышал голос разума, – ответил Уильям насмешливо. – Хотя, если честно, я уже начинаю думать, что пристрелить тебя было бы гуманнее.

Глава 6

– Вместо того чтобы стоять тут с разинутым ртом, лучше бы подали мне полотенце, – с ошеломившей Джорджетт наглостью заявила женщина в ванне. Причем сказала это так, словно просила передать ей соль за обеденным столом.

Но только за обеденным столом люди сидят одетые.

От возмущения у Джорджетт перехватило дыхание, и все, что она могла выдавить, – это сдавленный крик. Но она по-прежнему не отводила глаз от наглой незнакомки – как будто к глазам ее были привязаны веревочки, концы которых находились в руках у невидимого кукловода.

Усилием воли Джорджетт заставила себя расслабиться и вдруг подумала: «Неужели прошедшей ночью я вела себя… пусть вполовину так же беззастенчиво?» Если да, то в том, что она проснулась в постели с незнакомцем, не было ничего удивительного.