Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин - Валерий Большаков

Отстроили новый, выкрасили в маскировочный темно-зеленый цвет…

Из гостиной донеслись голоса и смех, и Быков решил заглянуть. Открыв дверь, он увидел Константина Симонова – во френче и галифе, заправленных в сапоги, по моде собранных гармошкой, с аккуратными усиками, делавшими его похожим на ловеласа из латиноамериканских сериалов.

Симонов сидел, развалясь, на диване и небрежно обнимал за плечи миловидную женщину.

Надо полагать, Валентину Серову, актрису.

Ее первый муж был прославленным летчиком-испытателем, воевавшим в Испании.

Года четыре тому назад Анатолий Серов разбился, и Валя сошлась с поэтом.

Светлана, та самая Алиллуева, что в будущем очернит своего отца, наговорив всяких гадостей, оживленно тараторила, адресуясь к еще одному частому гостю «дальней дачи», тоже из «творческой интеллигенции» – Никите Богословскому.

Это был темноволосый парень лет тридцати, приятной наружности, ну, может быть, излишне томный.

Никита не слишком внимательно слушал Светлану.

Он иронически улыбался, наигрывая на пианино.

Творческая интеллигенция.

Хозяйка и гости не сразу заметили Быкова.

Григорий вошел в гостиную, оправляя китель, и с прищуром оглядел присутствующих.

– Добрый вечер, – мягко сказал он.

Реакция была разной.

Светлана вздрогнула и поджала губы.

Валентина радостно улыбнулась.

– Добрый вечер, Вася! С фронта?

– Оттуда.

Никита развернулся к нему на стульчике, протягивая руку, а Симонов сказал снисходительно:

– Слух прошел, что ты немецкий самолет сбил?

– Девять самолетов, – сдержанно ответил Григорий, пожимая вялую ладошку Богословского.

Улыбка как-то нелепо расползлась по лицу поэта.

– Девять? – промямлил Константин Михайлович.

Серова просияла.

– Поздравляю, Василий! – воскликнула она. – Это надо отметить!

Быков отобрал у нее бутылку коньяка, и плеснул себе на донышко.

– За победу!

Светлана, напряженно следившая за братом, переводила взгляд с бутылки на этого «пьянчугу-пилотягу» и ничего не могла понять.

– После первой и второй перерывчик небольшой… – пропел Богословский, наклоняя бутылку, но Быков отодвинул свою рюмку.

– И это все? – комически изумился композитор.

– Хватит.

Поднявшись, Григорий поправил ремень и сказал небрежно:

– Пройдусь.

Поклонившись Валентине, он покинул гостиную и обследовал дом, чтобы не сплоховать в случае чего.

Обойдя все комнаты и дивясь странной планировке, «Колорад» вышел на улицу.

Похолодало, но суховатым зимним морозцем и не пахло, все сыростью тянуло, знобкой погребной влагой.

Расслышав шаги за спиной, Быков оглянулся.

Почему-то он ожидал, что выйдет Валентина, но нет, это была его «сестра».

– Зачем ты врал про сбитые самолеты? – нервно спросила она, обнимая себя за плечи.

Григорий внимательно посмотрел на нее и усмехнулся.

– Я сбил больше, чем назвал.

– Не верю! С чего бы вдруг мой капризный, несносный братик возмужал?

– Не знаю, – честно признался Быков. – Просто пятого марта…

– Что – пятого марта? – перебила его Светлана. – Благодать на тебя сошла?

– Нет, – улыбнулся Григорий. – Я стал другим человеком.

– Ах, другим… – издевательски протянула девушка. – Тогда конечно!

Быков покачал головой.

– Господи, сколько же в тебе негатива! – вздохнул он.

– Чего-чего?

– Бессильной злобы, ненависти…

– Да! – с силою сказала Светлана. – Ненавижу! Ненавижу нашу жизнь, наш дом…

– …Нашего отца, – подсказал Григорий.

– А за что мне его любить? – запальчиво парировала девушка. – За то, что маму довел до самоубийства?!

– Он любил ее, – сдержанно ответил Быков. – Эта истеричка сама…

– Не смей так говорить о маме! – взвизгнула «сестра».

– А как еще? Мы сироты по ее дури!

– Ты ничего не понимаешь!

– А тут и понимать нечего.

– Как у тебя все просто, по-армейски! А если ей не нравилась такая жизнь?

– Не нравится – измени ее.

– Женщине нужна любовь!

– Погляди вокруг, – Григорий обвел рукою Зубалово. – Это все дал тебе отец.

– А мне это не нужно!

– Так иди на завод!

– И пойду!

– Вкалывать за тыловой паек и койку в общаге?

– Пойду!

– Не пойдешь. Будешь жрать булку с маслом и страдать.

Поглядев на дрожащую от холода и злости Светлану, Быков усмехнулся.

– Я точно знаю, кем ты станешь, когда вырастешь, – сказал он.

– Да что ты говоришь! И кем же?

– Предательницей.

Не слушая больше девушку, Григорий спустился в маленький парк и побрел аллеей.

Емким вышел день, насыщенным.

Миссия, которая еще вчера казалась невыполнимой, сегодня обретала зримые, реальные черты.

Быть может, те неведомые силы, что забросили его в это время, и ставили целью спасение Якова?

А зачем это неведомым силам?

Вернуть сына отцу, чтобы тот подобрел и не был столь непримирим?

Глупости…

Его мысли оборвал нетерпеливый гудок.

Створки ворот распахнулись, пропуская во двор черную «эмку».

Ее фары высветили спортивный «Паккард» – любимую машину Василия Сталина.

Вот, где она! Будем знать…

Хлопнула дверца, и захрустела щебенка под уверенными шагами.

– Павел Анатольевич? – окликнул Быков, скрытый темнотой.

– А, вот вы где… Здравия желаю, Василий Иосифович.

Пожав крепкую руку Судоплатова, Григорий пригласил его в дом.

Укрывшись в маленькой комнате на втором этаже, Быков зажег лампу-пятилинейку под зеленым абажуром и подкрутил фитиль.

Плотно задернул шторы.

Серьезное лицо комиссара ГБ выразило легкое нетерпение.

– Пленный рассказал, где Яков, – стал излагать «легенду» Григорий.

– Однако…

– Потом я сбил «мессер». Пилот сказал то же самое.

– Кто вел допрос?

– Я.

– Entschuldigung, sprechen sie Deutsch?[7]

– Ja, ich sprechen gut.

– Однако… Я могу побеседовать с этими немцами?

– Нет.

– Почему?

– Я дал слово.

– Понятно… И где же Яков?

– Концлагерь «Заксенхаузен», барак номер три особого блока «А».

Судоплатов встрепенулся.

– А вот это уже серьезно, – медленно проговорил он. – У нас есть непроверенные сведения о том, что Якова Джугашвили держат именно в Заксенхаузене.

– Лишнее подтверждение.

– Ну, да… Ну, да… Так что вы задумали, Василий Иосифович?

– Просто Василий.

– Я слушаю, Василий.

Быков вкратце изложил свой план.

Павел Анатольевич не выдержал – вскочил и стал мерить комнату шагами.

– Это очень, очень опасно! – сказал он. – Очень! Вы понимаете? И что вам мешает просто-напросто написать рапорт или донесение? Не доверяете органам?

Григорий покачал головой.

– Времени нет, Павел Анатольевич.

– В смысле?

– 14 апреля Якова расстреляют.

Судоплатов замер, внимательно разглядывая Быкова.

Ответный взгляд Григория был спокоен.

– Разумеется, вы не назовете ваш источник?

– Нет.

Комиссар вздохнул и сел. Поерзал и сказал ворчливо:

– От меня-то вы чего хотите?

– Помощи и прикрытия.

– Василий, – вздохнул Судоплатов, – если вы окажетесь в одном блоке с Яковом…

– А если мы оба вернемся?

– Ох, и задачку же вы мне задали…

– Нужен аэродром подскока и…

– Горючее?

– И бомбы.

– Entschuldigung?

– Мы вылетим с подвесными баками.

– А-а… Ну, да… Тогда вам просто некуда будет бомбы вешать…

– Именно.

– Сколько эти ваши «По-7» смогут пролететь с подвесными баками?

– Больше двух тысяч километров.

– Ну, до Берлина добраться хватит…

– А маневры?

– Нет-нет, я просто соображаю. Бомбы вам обязательно потребуются, тут даже спорить не о чем. Итак, вам будет нужно, не долетая до цели, дозаправиться и подвесить бомбы. Подвесить, правильно? Бомболюков-то нету вроде на ваших истребителях.

– Нету.

– Ну, вот… Я, знаете, что придумал, Василий… В среднем течении Одера, как раз по вашему маршруту, имеется полузаброшенный аэродром Люфтваффе. Последний раз он использовался в 39-м, когда немцы лупили пшеков, но и взлетная полоса, и запасы горючего имеются. Орднунг!

– Сесть у немцев?

– Да! Наглость, конечно, но куда без нее? По правде говоря, я просто не смогу договориться с поляками, они больны антисоветчиной. А вот немцы… Вы сможете по радио ответить на запрос или вызвать аэродром?

– Ja, natürlich[8].

– Вот и чудненько! На «Яках» там появляться… м-м… нежелательно, а вот «По-7» немцам практически неизвестны. Скажете, что так, мол, и так, секретные аппараты. Все необходимые документы мы вам состряпаем.

– А немецкие шлемофоны достанете?

– Постараемся! Только ни крестов, ни звезд на самолетах малевать не надо.

– Понятно. И еще…

– Грузите, грузите, Василий. Грузят на того, кто везет…

– В «Заксенхаузене» – активное подполье…

– Связаться с ними?

– Желательно.

– Понял, понял… Якову весточку передать?