Влюбленные женщины - Дэвид Лоуренс

На лице Джеральда играла недобрая усмешка, за ней таились огонь и подсознательное возбуждение. Он сидел, положив руки на стол; эти загорелые, довольно зловещие руки, в которых, несмотря на их красивую форму, было нечто звериное, как бы тянулись к девушке. Его руки очаровали ее. Она поняла, что покорена.

К столику подходили разные мужчины, чтобы перекинуться парой слов с Беркином и Холлидеем. Джеральд тихо спросил Минетту:

— Откуда вы приехали?

— Из деревни, — ответила Минетта тихо, но достаточно отчетливо. Лицо ее напряглось. Время от времени она переводила взгляд на Холлидея, и раз ее глаза ярко вспыхнули. Но привлекательный молодой человек полностью ее игнорировал; похоже, он и правда побаивался девушку. Некоторое время Минетта не замечала Джеральда. Он, видно, еще не полностью завоевал ее.

— А какое отношение ко всему этому имеет Холлидей? — спросил он все тем же тихим голосом.

Она ответила не сразу. Наконец неохотно проговорила:

— Он настоял, чтобы я жила с ним, а теперь хочет вышвырнуть. И не позволяет уйти ни к кому другому. Хочет, чтобы я похоронила себя в деревне. И твердит, что я преследую его и что от меня нельзя избавиться.

— Сам не понимает, чего хочет, — сказал Джеральд.

— Чтобы понимать, нужно иметь голову, — сказала девушка. — Он делает то, что ему скажут. И никогда — что хочет сам: он просто не понимает, что хочет. Самое настоящее дитя.

Джеральд взглянул на Холлидея, на его мягкое, несколько порочное лицо. Эта мягкость была привлекательна, она говорила о доброй, нежной натуре, которая располагала к себе.

— Но у него же нет над вами власти, надеюсь? — спросил Джеральд.

— Понимаете, он заставил меня жить с ним, когда я этого совсем не хотела, — ответила она. — Пришел ко мне, плакал в три ручья и говорил, что если я не вернусь, он этого не вынесет. Говорил, что никуда не собирался уходить и останется со мною навсегда. И заставил-таки меня вернуться. Потом всякий раз это повторялось снова. А теперь, когда я жду ребенка, он дает мне сто фунтов, чтобы сплавить в деревню и больше никогда не видеть и не слышать меня. Но я не стану этого делать после того…

На лице Джеральда отразилось недоумение.

— У вас будет ребенок? — недоверчиво спросил он. Глядя на девушку, в это верилось с трудом: слишком уж молода она была, да и сам образ ее жизни плохо вязался с материнством.

Девушка внимательно посмотрела на Джеральда; в ее голубых детских глазах появилось новое, чуть заметное выражение, говорившее о том, что ей известен порок, темная бездна и безрассудство. Затаенное пламя коснулось его сердца.

— Да, — сказала она. — Разве это не свинство?

— Вы не хотите ребенка?

— Конечно, нет, — решительно заявила она.

— А какой срок? — поинтересовался Джеральд.

— Десять недель, — ответила девушка.

Все это время она не спускала с него глаз. Он же молчал, задумавшись. Затем, потеряв интерес к теме разговора и приняв равнодушный вид, спросил участливым тоном:

— Здесь хорошо кормят? Может, заказать что-нибудь?

— Спасибо, — отозвалась она. — Обожаю устрицы.

— Вот и отлично, — сказал Джеральд. — Будем есть устрицы. — И он подозвал официанта.

Холлидей никак себя не проявлял, пока перед девушкой не поставили тарелку. Тогда он неожиданно воскликнул:

— Минетта, нельзя есть устрицы, когда пьешь коньяк.

— Какое тебе до этого дело? — сказала она.

— Никакого, никакого, — выкрикнул Холлидей. — Но устрицы не совместимы с коньяком.

— Я не пью коньяк, — заявила девушка и выплеснула ему в лицо остатки спиртного. Холлидей пронзительно взвизгнул. Она же продолжала сидеть с безучастным видом.

— Минетта, что с тобой? — испуганно вскричал Холлидей.

У Джеральда окрепла догадка, что Холлидей боится девушки и еще — что он получает удовольствие от этого страха. Казалось, он наслаждается им, как и ненавистью к девушке, муссирует их, извлекая максимум удовольствия.

— Минетта, ты же обещала не мучить его, — обратился к девушке еще один молодой человек. Выговор выдавал в нем студента Итона.

— Я его не мучаю, — ответила она.

— Хочешь выпить? — спросил все тот же юноша, смуглый, с гладкой кожей, полный скрытой энергии.

— Я не люблю портер, Максим, — сказала девушка.

— Закажи шампанское, — тихо шепнул кто-то интеллигентным голосом.

Джеральд вдруг понял, что шепчут ему.

— А не выпить ли нам шампанского? — предложил он, посмеиваясь.

— Да, пожалуйста. И пвошу, если можно, сухого, прошепелявила по-детски девушка.

Джеральд наблюдал, как она ест устрицы. Ее манеры за столом были безукоризненны; изящными пальчиками с очень чувствительными, по-видимому, подушечками, она мелкими, отточенными движениями управлялась с устрицами, ела их красиво, не торопясь. Джеральду доставляло удовольствие смотреть на нее; Беркина же, напротив, она раздражала. Все пили шампанское. Максим, серьезный русский юноша с гладкой смуглой кожей и черными блестящими глазами, — единственный среди всех сохранял спокойствие и был полностью трезвый. Беркин сидел с отрешенным видом, очень бледный; Джеральд улыбался, в его глазах по-прежнему сохранялся тот же холодный довольный блеск. Он покровительственно склонился к Минетте, очень похорошевшей и нежной, раскрывшейся, как прекрасный ледяной цветок в пугающей обнаженности цветения, самолюбие ее было удовлетворено, она раскраснелась от вина и восхищения мужчин. Холлидей выглядел по-идиотски. Он опьянел от бокала вина и глупо хихикал, сохраняя, впрочем, очаровательную наивность, которая делала его привлекательным.

— Я ничего не боюсь, только черных тараканов, — сказала Минетта, поднимая на Джеральда круглые, подернутые пеленой страсти глаза. Он рассмеялся, и этот смех, поднимающийся из самых глубин существа, таил в себе угрозу. Ее детские речи успокаивали его нервы, а обращенные на него горящие, затуманенные глаза, из которых ушла память о прошлом, как бы давали ему право идти дальше.

— Да, не боюсь, — упорствовала она. — Не боюсь всего остального. Но черные тараканы — брр! — Она содрогнулась от отвращения, словно сама мысль о них была непереносима.

— Вас страшит сам вид черного таракана или же вы боитесь, что он может укусить или принести еще какой-нибудь вред? — спросил Джеральд с дотошностью подвыпившего человека.

— А они еще и кусаются? — испугалась девушка.

— Гадость какая! — воскликнул Холлидей.

— Не знаю, — ответил Джеральд, обводя взглядом столик. — Кусаются ли черные тараканы? Не суть важно. Боитесь ли вы укуса или у вас к ним метафизическая антипатия?

Все это время девушка не сводила с него замутненного взгляда.

— Они гадкие, ужасные, — вскричала она. — От одного их вида у меня мурашки бегут по коже. Уверена, я умерла бы, если б на меня заполз хоть один. Не сомневаюсь.

— Надеюсь, что нет, — шепнул молодой русский.

— Говорю тебе, Максим, умерла бы, — настаивала девушка.

— Ни один из них никогда не приблизится к вам, — сказал Джеральд, сочувственно улыбаясь. По-своему он понимал ее.

— Это метафизический страх, как называет его Джеральд, — заметил Беркин.

Возникла неловкая пауза.

— И больше ты ничего не боишься, Минетта? — спросил молодой русский тихим голосом хорошо воспитанного человека.

— Почти ничего, — сказала она. — Кое-что меня пугает, но это совсем двугое. Квови я не боюсь.

— Не боишься крови? — воскликнул молодой человек с одутловатым и бледным насмешливым лицом. Он только что подсел к столу и пил виски.

Надувшись, Минетта бросила на него недовольный, совсем не красивший ее взгляд.

— Неужели ты действительно не боишься крови? — настаивал тот, широко усмехаясь.

— Да, не боюсь, — заявила она.

— А ты видела кровь где-нибудь, кроме как в плевательнице дантиста? — продолжал подначивать ее молодой человек.

— Я говорила не с тобой, — высокомерно отозвалась девушка.

— Но ответить, надеюсь, можешь? — сказал он.

Вместо ответа она неожиданно вонзила нож в его пухлую, белую руку. Молодой человек вскочил со своего места, грязно выругавшись.

— Вот сразу себя и показал, — презрительно заметила Минетта.

— Пошла ты к черту! — Стоя у столика, молодой человек злобно смотрел на девушку.

— Немедленно прекратите, — приказал Джеральд, повинуясь внутреннему инстинкту.

Молодой человек продолжал стоять, глядя на девушку сверху вниз с презрительной насмешкой; на одутловатом, бледном лице появилось выражение неловкости и страха. Рука окрасилась кровью.

— Какой ужас! Сделайте что-нибудь! — завизжал Холлидей, отворачивая вмиг позеленевшее лицо.

— Тебе нехорошо? — поинтересовался участливо молодой человек. — Тебе нехорошо, Джулиус? Не обращай внимания, парень, ничего особенного не произошло. Не доставляй ей удовольствия, пусть не думает, что совершила подвиг. Не доставляй ей такой радости — ведь именно этого она и хочет.