Расплатиться свинцом - Марина Серова

Заметив удивление на моем лице, Жанна не без удовольствия проговорила:

— Да-да, я слушала ваш разговор. А как вы думали? Новый человек все-таки… У нас не только с видеоаппаратурой полный порядок.

— Скажите, а почему вы меня заподозрили? — поинтересовалась я.

— Не знаю, — вздохнула Жанна. — Наверное, у вас было слишком стопроцентное попадание в образ. Знаете, такой шаблонный типаж. Не хватало какой-то изюминки, индивидуальности…

— Спасибо, учту на будущее, — пообещала я. — Так вы говорите, что Нора после того случая бывала здесь редко. А что связывало ее с Довженко?

— Ну уж никак не роман, — строго произнесла Жанна. — Интимные отношения между администрацией и сотрудницами воспрещены под угрозой увольнения. Это только в кино да книжках сутенеры трахают почем зря бедных девочек. На самом деле все устроено гораздо разумнее. По крайней мере, у нас, в «Камилле».

— Тогда почему девочки шептались насчет романа между Довженко и Норой?

— Потому и шептались, что это запрещено, — ответила Жанна. — Я думаю, что у них были чисто деловые отношения. Скорее всего в дальнейшем они собирались работать вместе. Уж и не знаю, на каких условиях.

— То есть Довженко тоже намеревался уволиться? — уточнила я.

— Ну да, — кивнула Жанна. — Я и взяла-то его из милости. Если честно, эта корова, его теперешняя жена… тьфу ты, то есть вдова, позвонила мне, когда Василия вытурили из милиции.

— Понимаю…

— Подобрала его, можно сказать, на улице, — усмехнулась хозяйка борделя. — Разумеется, между нами ничего не было и быть не могло.

— Он был благодарен вам?

— А как же? — с горечью проговорила Жанна. — По крайней мере, первое время. Даже противно было, прямо не мужик, а черт знает что. Потом, правда, стал воспринимать все как должное. И, честно говоря, такой подход меня устраивал гораздо больше.

— А в последнее время у него появились какие-то другие перспективы?

— Появились, — согласилась Жанна. — Например, перспектива отправиться на тот свет. Которую он успешно и реализовал.

Она достала портсигар, вынула оттуда аккуратно набитый косячок и, ловко прикурив, глубоко затянулась, задерживая воздух в легких и выпуская его наружу медленными порциями. Судя по тому, что ее не пронял кашель, я поняла, что Жанна Юркевич довольно часто снимает стресс таким приятным способом.

— Дурак он был, Женя, — наконец проговорила она, — за что и поплатился.

Сделав еще одну затяжку, она спохватилась и протянула папиросу мне:

— Хочешь затянуться?

— Спасибо, мне еще работать, — вежливо отказалась я. — Давайте продолжим нашу беседу. У меня еще один вопрос: а почему Нора передала ту кассету Василию? Он-то при чем во всем этом скандале?

— Не знаю, — пожала плечами Жанна. — Нам эта запись не нужна. Изъяли ее менты, когда ловили этого запойного оператора. Ей-Богу, такого тогда порассказали! Носился, говорят, по коридорам в чем мать родила и призывал всех возлюбить друг друга. Орангутанг, честное слово! Я слышала, что лесбийская любовь возбуждает мужчин, но не до такой же степени!

— И все же кассета…

— Ну да, — вернулась к теме Жанна, — кассету менты нам вернули, когда мы заплатили за молчание. Надо сказать, что сумма была довольно приличной, и у меня после этого состоялся крупный разговор с Норой.

Сладковатый дымок весело скользил в дымоуловитель, оставляя в воздухе едва ощутимый аромат. Жанна стала еще спокойней, ее движения замедлились, словно при демонстрации фильма на малой скорости.

— Менты даже не переписали себе этот материал, я отвечаю, — говорила Жанна. — Кассету я вернула Норе — это же ее собственность, правда? Нам такое добро без надобности, сама понимаешь.

Папироса уже почти истлела. Загасив окурок в пепельнице, Жанна стряхнула с платья крошки марихуаны.

— Ну и лежала тут эта кассета, — продолжала она, — Нора стала заходить все реже и реже, потом совсем пропала. А поскольку для меня не было секретом, что у нее намечаются какие-то свои дела с Довженко, я не видела ничего особенного в том, чтобы передать эту запись ему. Он позвонил накануне, сказал, что заедет. Ну вот и заехал. Забрал, и все. А остальное…

Она сделала рукой неопределенный жест, как бы давая понять, что все остальное ее не касается. И была по-своему права.

— А съемка тогда в гостинице велась с разрешения клиентки Норы?

— Да, — устало подтвердила Жанна низким медленным голосом, — это такая взбалмошная особа… Ну да ты сама увидишь. Вот что, давай с тобой договоримся. Ты — явно птица высокого полета, мы в чем-то с тобой похожи. Хочешь подработать? Я дам тебе адреса левых клиентов Норы, сходишь, поговоришь. Из нее эти адреса вытрясли после скандала в гостинице — именно тогда окончательно выяснилось, что Нора работает налево. Записывай.

— Мне не надо записывать, я все запомню и так. Можете говорить, — пообещала я, включив в мозгу естественный магнитофон.

Идеальный способ что-либо запомнить — это вообразить, что в твой мозг вмонтировано записывающее устройство. Нас учили в разведшколе, что следует применять к себе так называемую «обратную метафору».

Попробую пояснить: если компьютер спроектирован по модели идеального человеческого мозга, то следует как бы вживить этот идеальный мозг в свой несовершенный мозг, представить, что у тебя в черепушке сидит «пентиум» и выполняет все команды твоего «я». И все будет о'кей.

Получив адреса, я поняла, что нам пора расстаться. Жанне нужно было возвращаться к будням публичного дома, а мне — продолжать поиски.

— Я помогаю тебе, — сказала Жанна на прощание, — потому что мне небезынтересно знать, во что на этот раз вляпался мой бывший муженек. И потом, я чувствую, что Нора тоже ходит по острию ножа, так что, если с ней произойдет что-нибудь, это будет поучительно для моих девочек. Обещай держать меня в курсе. Когда все распутаешь — я заплачу тебе полторы тысячи долларов. И тебе — стимул, и мне — наука. А как же? Наша специфика заставляет учитывать все прецеденты. Так что, обещаешь?

Я пообещала.

В левых клиентах Норы значились трое. Кроме упоминавшейся дамы, из-за которой произошел скандал в гостинице, еще двое мужчин. С них-то я и решила начать.

Первым был Семен Поликарпович Сахаров, глава солидной фирмы, неоднократно спонсировавшей выступления коллектива местных балалаечников.

Несмотря на легкомысленный, казалось бы, профиль музыкантов, этот коллектив был широко известен за границей и частенько выступал в самых престижных клубах Лондона и Стокгольма — мода на «стиль рюсс» продолжала держаться на Западе уже не первый год.

Имя этого предпринимателя было известно с двух сторон: во-первых, в качестве строчки на периодически заполнявших город афишах, извещавших о выступлении коллектива балалаечников в родных пенатах; во-вторых, оно бросалось в глаза с пакетов с солью и молочными продуктами, где на фирменной упаковке было воспроизведено факсимильно — предприниматель желал горожанам хорошего аппетита. Горожане смеялись противоречию фамилии коммерсанта и продукта, выпускавшегося его предприятиями, — Сахаров, а сам солью торгует, но продукт брали.

Я дозвонилась до Сахарова неожиданно быстро. Обычно в таких крупных фирмах натыкаешься на плотную сеть референтов, которые начинают долго и занудно выяснять у тебя, что, собственно, тебе угодно, а потом предлагают оставить сообщение или послать факс.

Здесь же дама на местной телефонной станции лишь переспросила: «Сахарова?» — и пообещала попробовать соединить. Попробовала и соединила.

Мне ответил командирский голос, бодрый и жизнерадостный:

— Сахаров на проводе!

— Я звоню вам по поводу Норы, — быстро проговорила я. — Есть проблемы.

— Норы? — удивился Сахаров. — Что ж, давайте встретимся.

— Где, когда?

— Подъезжайте ко мне через полчаса. Можете? Я распоряжусь, чтобы выписали пропуск. Как ваша фамилия? Охотникова? Жду!

Меня немного помурыжили в предбаннике начальственного кабинета, пока Сахаров вовсю распекал кого-то из подчиненных.

Из-за плотной дубовой двери я слышала звериный рык и звуки ударов кулаком по столу. Сидевший рядом со мной человек, прижимавший к груди папку, побледнел и, не выдержав ожидания, прошептал секретарше:

— Я лучше зайду после…

— Да-да, — проговорила девица в строгом деловом костюме, перебирая бумаги, — сам сегодня не в духе. Впрочем, как обычно.

И вот я уже в кабинете.

Молочно-соляной магнат оказался дородным мужчиной лет пятидесяти, с военной выправкой. Безымянный палец его правой руки обнимало широкое обручальное кольцо самоварного золота, слегка потертое.

«Интересно, снимал ли он это кольцо во время своих забав с Норой?» — подумала я.

— Вы по какому вопросу? — неожиданно строгим голосом осведомился Сахаров. И тут же хлопнул себя по лбу. — Ах да, Охотникова.