Трейлер Старика - Александр Лукьянов

— Еще бы! Постараюсь короче и как можно понятнее… Бобёр, отрегулируй свой КПК, тебя плохо слышно. Да, ещё имейте в виду, что разговариваю сейчас только с вами, никто другой прослушать не сможет, для всех остальных поставлены помехи. Так вот, при вас сейчас — пропуски туда, где я нахожусь…

От рассказа Старика наши головы пошли кругом. То, что довелось услышать, вполне заслуживает названия „Лекция о практическом бессмертии“.

— Что такое сознание? Личность? Так называемая душа? — риторически вопросил нас Старик и, не дожидаясь ответов продолжал: —Информация, записанная в клетках головного мозга. Строго говоря, не только там, но главным образом и в подавляющем большинстве. Тогда чем мозг отличается от компьютера, а сознание — от набора установленных в нём наборов программ? Количественно и в деталях — очень многим, качественно и принципиально — ничем. Выходит, что теоретически сознание из человеческого мозга можно переместить на другой носитель? Здесь это вполне реально. За пределами Зоны на сегодняшний день — технически невозможно. Кроме того, земные… человеческие… философы и инженеры вообще неправильно подходят к самому существу вопроса. В наушниках прозвучало короткое шипение.

— Цитирую. — сказал Старик, снова зашипело, он монотонно продекламировал. — „Новосибирский Институт Биологического Кодирования погрузился во мрак, над ним всегда идёт дождь, вокруг него расставлены архаичные заставы, призванные останавливать любые транспортные средства, и сообщать всем, кто вдруг оказался не в курсе — идёт первый в мире эксперимент по искусственному бессмертию. Океанолог, великий академик Окада умирает, и его мозг будет полностью прочитан и сохранён в электронном виде для последующего воспроизведения. Все вероятные и невероятные радио-помехи устранены, люди не спят по нескольку дней, чтобы успеть. От каждого из них зависит успех всего эксперимента. От них зависит не просто жизнь. А вечная жизнь одного из их великих современников. Ученые-океанологи Званцев и Акико не успели попрощаться с учёным. Но успели понаблюдать за тем, как прошли последние этапы этого дерзкого эксперимента“.

— Чего-чего? — осведомился совершенно обалдевший Бобёр.

— Это аннотация к фантастической повести писателей Стругацких „Свечи перед пультом“. -пояснил Старик. — Так вот, там отражена основная ошибка в решении вопроса. Ведь дело-то не в том, чтобы скопировать сознание человека из мозга на электронный носитель. Это как раз возможно, хотя и крайне трудно. Проблема в том, что копия сохранится, а оригинал умрёт. Это всё равно, что создать копию человека в другой комнате, а его самого убить.

— Понятно. — сказал я. — И?

— И, следовательно, надо поступать по-другому. Незадолго до смерти человека создать симбиоз его сознания и искусственного носителя, в который сознание будет постепенно передвигаться.

— В смысле — срастить мозги с компьютером? — уточнил Ушастый. — Приблизительно так. За время этой… сращённости… произойдёт постепенная пере… перекачка сознания. Клетки мозга будут постепенно умирать, ткани — распадаться, а составляющая личность информация — самосознание, интеллект, память — плавно… пере… переместится… на искусственный носитель. Человек переселится из одной комнаты в другую, оставшись собой. Вот удачное слово — Переселение! — Угу. — сказал Бобёр. — В общих чертах понять можно. Но представить себе…

— Не надо представлять. — Старик внезапно перешёл на грустный голос Бобра. — Хотите, расскажу, как это было со мной? Мы согласились и Старик начал повествование. К сожалению, мы были настолько ошарашены, что забыли включить КПК на аудиозапись, поэтому привожу здесь пересказ своими словами, но от лица Старика.

„…Где я? В разгромленной аппаратной, скупо освещенной, заваленной истлевшим хламом, опрокинутыми ржавыми шкафами и полками. И здесь всё было не так, как снаружи, потому что излучение Антенны-Заградителя не проникало внутрь. Я перестал сходить с ума от головной боли и даже застонал от наслаждения. Мысли теперь были поразительно ясными, чёткими. Правда, сесть и прислониться к сырой и холодной кирпичной стене оказалось делом непростым. Но я с этим справился, монотонно бормоча: — Обидно… Скажи сорок лет назад кто-нибудь школьнику Глебу Ивину, где и как он сыграет в ящик — не поверил бы сопляк ни за что…

Постарался рассмотреть, что там, в дальнем углу аппаратной. Включил непослушными расцарапанными пальцами фонарик (тот, вопреки ожиданиям, не разбился). Ухватил ярким лучом крупный волдырь на кафельном полу. Странная изумрудно светящаяся масса приподняла в этом месте покрытие, искрошила кафель и задумчиво оцепенела на полпути. Появился минивулканчик высотой по колено с зелёным кратером, в котором мерцала травянистыми оттенками „лава“ непонятного происхождения. Непонятно откуда приходило совершеннейшее убеждение, что следовало попасть именно туда.

— Да, Шаман, может статься, ты был прав… — хрипнул я. — Влезла в меня Зона и направляет. Иначе с чего бы мне быть в курсе… А вот знаю, куда тащиться… Надо же…

Поводил фонарём по сторонам. Матерь божья коровка! Сколько же тут дряни на квадратный сантиметр? Мощная компактная электра, пучки жгучего пуха[13] на гнилых стойках, два веселых призрака, лохмы ржавых волос[14] на останках аппаратуры… О, ещё и мясорубка впридачу. Допустимо было бы, конечно, попытаться проползти между ними. На пять метров ушло бы часа два-три. Шансы уцелеть? Небольшие, но имелись… — „Если бы, да кабы.“ — злорадно ухмылялась лужа ведьминого студня[15] шириной в полкомнаты. Вот она-то абсолютно исключала всякую вероятность пробраться в вожделенный угол. А что там скажет „Ищейка“? Американский приборчик в нагрудном кармане комбинезона безмятежно молчал. Я вынул его, злобно ощерился беззубым ртом на безмятежно чистый экран, убеждавший, что совершенно ничего опасного в радиусе двадцати метров быть не может. Метнул „Ищейку“, целясь в „вулканчик“. Устройство тут же вспыхнуло ярким метеором, оставив за собой густой хвост едкого серебристого дыма.

— Да и фиг с вами, гады инопланетные… — обозлился я. — Наш енот везде пройдёт!

Но как ни хорохорился, а встать не смог… Полез в карман, извлёк завёрнутые в полиэтиленовую плёнку пластиковые тюбики со стимулятором. Снял колпачки с игл. Всадил по уколу в обе ноги. Вот и всё, теперь никакой неопределённости. В идеальном случае в моём распоряжении — минут пять. Будем готовы к худшему и сократим время до двух минут. Потом лошадиная доза „Экстра-стима“ остановит сердце. Но за это время смогу встать на заработавшие ноги и пройти прямо по студню. Обуви хватит шага на два. Потом студень примется разъедать ступни, обращая их в пористую упругую массу и затем — в такой же студень. Потом придёт очередь голеней, коленей. Затем… Не будет никакого „затем“. Стимулятор убьёт меня гораздо раньше, ведьмину холодцу достанется только труп, пусть жрёт…

Откинул капюшон, вцепился в какие-то гнусного вида штыри, подтянулся, с ладоней закапала черная кровь, встал. Как тяжело передвигать чугунные негнущиеся ноги по хлюпающему ведьминому студню! Хорошо, что совсем не больно… Вниз не смотреть, вперёд, только вперёд. Ну да, как же, „не смотреть“… С тупым любопытством наблюдал, как подгибаются ставшие резиновыми и абсолютно бесчувственными ступни с приклеившимися к ним лоскутками сапог и портянок, как уродливо раздуваются лодыжки в сползших на них остатках голенищ.

— Лишь бы не упасть… не упасть… — тупо твердил я, — лишь бы…Упал. Но лужа студня уже осталась позади! В моём распоряжении теперь оставались считанные секунды, а кроме относительно уцелевших рук было не на что больше рассчитывать. Опираясь на локти и сдирая их, я пополз в угол аппаратной. Запомнилось неприятное ощущение — будто лицо и лысина покрылись липкой и гадкой смесью пота, крови и мелкой старой пыли. Кажется, при этом невыразимо грязно ругался, не помню… И тут отчётливо увидел, как сердцевина холмика засветилась, замерцала. Когда немеющие пальцы вцепились в лопнувший кафель у подножия „волдыря“, всё захрустело и зашевелилось. Ярко-зеленая сердцевина поползла из кратера, но светящаяся субстанция оказалась не растекающейся жидкостью, а чем-то вроде полупрозрачного зелёного мармелада. Слегка колышущийся монолит начал подниматься над микровулканчиком, образуя прохладно светящийся изнутри столб метрового диаметра с неровными боками. Столб поднялся до высоты приблизительно двух человеческих ростов, со скрипом уткнулся в потолок. Посыпалась известковая шелуха.

Я собрал последние силы, приподнялся и обнял изумрудный столб. „Обидно, если сейчас умру!“ — мелькнула и тут же пропала тусклая мысль. Светящееся зелёное вещество на ощупь напоминало мармелад, было райски прохладным, одновременно мягким и упругим. В него сначала ушли пальцы, потом ладони… „Сейчас захлебнусь…“ — подумалось, когда монолит мягко, но настойчиво вобрал в себя моё тело. Я инстинктивно задёргался и забился, выдыхая воздух, глотая зелёную массу, давясь ей. Она заполнила пищевод, лёгкие и… Как оказалось, не подавился, не захлебнулся, не задохнулся.