Земляки - Мулярчик Анджей

— Уж мы из вас повыбьем эту лень! — орет Казик, пытаясь догнать удирающего сына. — Знал бы я, что цеп о твой хребет не переломлю, — я бы тебе так дал, что ты бы всю жизнь помнил!

Налетев с разбегу на Вечорека, Казик набрасывается на него с проклятиями:

— То ж ты, старый черт, мотор выкопал! А через этот твой мотор мой сын с вражьим Каргулевым племенем снюхался! Родному отцу изменщик стал!

— Нечего больше ждать, — говорит в это время Каргуль жене, заталкивая дочь в кухню. — Придется кончать с этим нашим патриотизмом. Выдаю ее за Кекешко, хоть он и не из-за Буга!

— Чтоб этот проклятущий Казик живот со смеху надорвал? Мало тебе, что он нынче суд выиграл?!! — грозно наступает на мужа Каргулиха.

— Ничего не сделаешь, — вздыхает Каргуль, — выходит, на этот раз по его будет…

На печке, утопая в перинах, лежит бабка Леония. Свесив голову с печки, она говорит Казику:

— Мне никакой не лекарь нужен, а сын послушный! Помни, Казик, мою волю: кобылу ожеребишь, Витю богато женишь, а Павла в науки отдашь…

Казик согласно кивает головой, чтобы успокоить бабку, но видно, что он немало волнуется: кадык так и ходит у него то вверх, то вниз.

Выйдя во двор, Казик зовет сына:

— Витя! Бери кобылу и айда в путь. Чтоб обратно жеребую привел, не то я тебя заместо креста цепом встречу!

— И чего по свету бродить, когда за забором жеребец? Ведь это мечта, а не жеребец!

— За забором твой враг, а перед тобой твой отец, который тебе приказ дает! Чтоб кобыла вернулась жеребая, не то не миновать тебе цепа, понял?

Витя берет из рук матери мешок с хлебом, набрасывает на лошадь попону и, свернув немецкую походную палатку, испещренную белыми маскировочными пятнами, перебрасывает ее через плечо. Прощаясь с родителями, он замечает:

— Надо винтовку в дорогу взять, а то как бы совсем без лошади не воротиться!

— Вот это ты правильно придумал, — соглашается Казик. — Пускай я безоружный останусь, а тебе зиктовка нужнее. Только осторожней с ней, а то затвор вылетает.

— А ежели Каргули снова войну начнут? — тревожится Марыня.

— Не бойся, у меня еще две гранаты есть, — успокаивает ее Казик, небрежно махнув рукой. — Да еще фаустпатрон один…

Когда Витя трогается в путь, в конюшне Каргулей раздается ржание жеребца. Павлякова кобыла отвечает ему. Услышав шум, выходит из дома Ядька. Девушка с тревогой смотрит вслед отъезжающему Вите.

В тазу с водой, который стоит в кухне Павляков, отражается луна. Тишина. Вдруг начинает ворочаться на печи бабка.

— Казик, Казик! — шепотом зовет она.

Казик, в белых кальсонах, появляется в дверях кухни.

— Ох, чует мое сердце — неладно с нашим Витей! — говорит бабка Леония. — Пятая ночь пошла, как его нету…

— Так ведь он далеко подался…

— Далеко? А чего это я близко нашу кобылу слышу?

— Какая же может быть кобыла, когда нашего Вити нету? — удивляется Казик, с тревогой приглядываясь к матери.

— Вот то-то и оно! Послушай-ка сам!

Тишину ночи действительно нарушает какой-то странный звук. Подойдя к окну, Казик, наклонив голову, слушает.

— Наша музыка! — говорит он вполголоса. — Витя едет.

— А я тебе толкую, что лошадь так пятую ночь ржет, а вот Вити нашего как не было, так нет! И будешь ты мне еще говорить, что духов нету?!!

Казик широко распахивает дверь. Заглушая позвякивание цепи у собачьей конуры, издалека доносится громкое призывное ржание лошади. Выйдя во двор, Казик вдруг видит в свете луны черный силуэт за забором, в руках человека поблескивает дуло винтовки.

— Отдай коня, ворюга! — слышит он голос Каргуля. — Ты куда моего жеребца увел?

— Украли? Ха, ха, ха! — заливается радостным смехом Казик, но, увидев, что дуло винтовки ползет в его сторону, серьезнеет. — Ежели ты, Каргуль, вовсе глупый стал, так подыми свою винтовку дулом кверху — она стрелять любит, а ты выстрелов боишься…

— Нет уж, никуда я дуло подымать не намерен, а ты-то вот, в чем стоишь, в том и пойдешь сейчас перед лицом власти предстать! — говоря это, Каргуль грозно движется вперед.

— Вот и хорошо, в одном наряде явимся, — ты же сам без порток выскочил!

— Говори, где конь? — Каргуль целит винтовку прямо в глаза Казику.

— А что я, гадалка, что ли?

— Вор, вот ты кто, конокрад!

— На предохранителе? — спрашивает Казик, не спуская глаз с винтовки. — Смотри, поосторожней, не то я тебя гранатой в небо подкину!

— Конюшня пустая… — Каргуль оборачивается в сторону широко распахнутых ворот конюшни.

— Владек! — кричит ему в окно жена. — Ядьки тоже нету!

Со стороны реки снова слышно ржание. Глядя друг на друга, оба мужчины медленно крадутся вдоль забора к своим стодолам.

Перед Павляком и Каргулем открывается вид на залитые лунным светом поля, за которыми темной полосой чернеет лес.

— Иди ты первым! — шепотом командует Каргуль, указывая винтовкой дорогу.

— Давай винтовку, тогда пойду, — предлагает Казик.

— А твоя-то где?

— Витя взял кобылу охранять.

— Не от моего ли жеребца?

Они идут по меже, разделяющей их поля.

— Мне твой жеребец вовсе не нужный. Витя поехал получше найти! — шипит, осторожно пробираюсь по меже, Казик.

— Поехал да и заблудился при луне твой Витя… — презрительно отвечает Каргуль.

Дойдя до опушки леса, они направляются к старой каменоломне. Вдруг оба застывают как вкопанные: конское ржание доносится точно из-под земли… посмотрев друг на друга, они ускоряют шаг.

На дне каменоломни на фоне призрачно белых стен трутся боками две лошади — они выглядят как живая скульптура: скользкий свет луны сплывает по их крупам. Лошади хватают друг друга зубами за гриву, разбегаются, потом снова сходятся, вновь разбегаются и скачут по дну каменной ложбинки. От шеи гарцующего вокруг кобылы жеребца тянется посеребренная луной веревка, конец которой держит в руке Ядька. Она дремлет в шалаше. Неподалеку, возле развешанной на кусте палатки, сидит на корточках Витя и старательно выскребает ложкой дно котелка. Немного погодя он встает и направляется к поблескивающей внизу реке.

Дымит погашенный костер, лежит на камне винтовка, а рядом с ней — тот самый будильник, который Ядька и Витя вытащили в бидоне из колодца.

— Витя, подержи веревку, у меня уже силы нету… — зовет Ядька.

— Слабая ты… — вздыхает Витя.

— Небось уж пятую ночь не сплю!

— А их в году триста шестьдесят пять, ночей-то! — многозначительно говорит Витя и берет у нее из рук веревку.

Лошади стоят, положив друг на друга головы. Витя обнимает Ядьку, но не успевает он поцеловать ее, как звонит будильник. Ядька хочет подняться, ей пора возвращаться домой, Витя пытается ее удержать и выпускает из рук веревку. Конь, почувствовав свободу, бросается вскачь, копыта его гремят по камням, он несется вверх по дорожке, величественный и прекрасный, рассекает грудью потоки лунного света.

Каргуль, припав на колено, целится из винтовки. Казик хватает его за плечо:

— Жаль коня!

— Но не твоего сына! — тычет Каргуль вниз, где на белом фоне скалы отчетливо выделяется силуэт Вити.

— Так ведь там и твоя дочь!

— У меня три пули, на всех хватит! — орет Каргуль.

Казик всем телом бросается на соседа. Гремит выстрел.

— Ты что же это, моего сына вместо отца карать вздумал?!! Ну погоди ж ты, падаль этакая! Пришел твой конец!

На краю каменоломни дерутся двое одетых в белое людей. Они яростно дубасят друг друга, но в конце концов усталость берет свое: постепенно движения их становятся более медленными, и спустя еще некоторое время они просто падают без сил друг возле друга — на самом краю обрыва. И тут гремит второй выстрел…

Ядька и Витя на секунду останавливаются. Девушка испуганно прижимается к своему милому.