Военная история русской Смуты начала XVII века - Олег Курбатов

Лишь немногие из них пережили зиму: похоронено, по словам Авраамия Палицына, за время осады было 2125 человек, «кроме женска полу и недорослей и маломощных и старых»[82]; к 15 мая в строю оставалось 102 сына боярских, около 20 стрельцов, 40 казаков, 40 престарелых монахов. Но и они были полны решимости стоять до конца, отвергая все новые предложения Сапеги о капитуляции. Более того, воеводы не могли совсем предотвратить вылазки: ратники отпрашивались за стену под разными предлогами: за водой, дровами, травами и кореньями, — и по два-три человека «порознь бродяще смерти искаху». Поляки, видя легкую добычу, бросались на них, и тогда все вышедшие собирались вместе и неизменно побеждали. Нам трудно понять дерзновение этих простых людей, такое их упование на помощь Божью и уверенность в покрове преподобного Сергия…

Летом 1609 г. враг предпринял еще два штурма, но и они окончились неудачей. Обстоятельства отражения последнего из них, в котором принял участие тушинский полковник Зборовский, наиболее поразительны не только для современников, но и для потомков. Менее 200 защитников монастыря приготовились 28 июля принять смерть в бою с 12 тыс. «тушинцев», однако бой для них даже не начался. В предутренней темноте разноязычные (польские и русские) штурмовые колонны, перепутав время выступления, вразнобой двинулись к монастырским стенам, но столкнулись между собой и приняли друг друга за врагов. Началась сумятица, в которой погибли многие «тушинцы», а приступ был сорван. Пораженные невероятной неудачей и грозными видениями, стан Сапеги покинули несколько атаманов со своими станицами.

Вместе с тем однажды «троицкие сидельцы» нашли осадный лагерь полностью оставленным: Сапеге на время пришлось увести свое войско против Скопина-Шуйского, шедшего на помощь Москве из Новгорода. А в октябре из полков князя Михаила привел в Троицу свежий отряд (ок. 300 человек) воевода Давыд Жеребцов.

Ясачное знамя с двуглавым орлом. Фрагмент гравюры второй половины XVII в.

Авторитетный полководец навел свой порядок со снабжением ратников монастырскими запасами и активизировал вылазки из монастыря. Впрочем, поначалу его обученные «премудростям немецкого ратного строя» отборные воины испытали конфуз. На первой же вылазке они попытались показать свое ратное искусство, но были с позором опрокинуты «тушинцами» и спасены только помощью старых троицких защитников. Эти-то «простецы» и поведали Давиду Жеребцову свою воинскую науку: «Мы, государь болярин, прежде сего прося у чюдотворца Сергиа помощи, малоурядно исхаживали… Яко овцы исходихом, пастырь же наш сам промышляя и не погуби нас николи же»[83].

Через несколько месяцев, в январе 1610 г., приблизились войска Скопина-Шуйского, и враг в панике бежал, так и не сумев сокрушить ни стен обители, ни тем паче духа ее защитников. Многими чудесами прославилась обитель во время этой бедственной осады, показав пример всей России и заронив надежду на преодоление Смуты.

Ситуация, когда обе стороны в войне состоят из соотечественников и единоверцев, не имеющих отличий во внешнем виде и образе боя, вынуждает искать новые способы опознавания «свой — чужой». В Смуту для этого не годились даже хоругви: и Лжедмитрий I, и законный царь давали своим подчиненным знамена с двуглавыми орлами, а, к примеру, полковой стяг князя Пожарского содержал тот же сюжет, что и одно из знамен гетмана Сапеги («Иисус Навин на коленях перед архангелом Михаилом»). Столкнувшись с такой проблемой в первых же боях, Лжедмитрий I накануне битвы при Добрыничах (1605) приказал своим всадникам из числа «москвитян» надеть поверх доспехов белые рубахи, для отличия от бойцов Годунова[84]. Однако такое свидетельство о боевом внешнем знаке отличия является единственным для всей эпохи Смуты.

Гораздо более распространенным в то время на Руси являлось отличие по звуковому сигналу — «ясаку»[85], характерному для всего войска или отдельных его частей. В целом ясак — это система звуковых (как правило) сигналов, служащих для передачи каких-либо важных команд и сообщений. Накануне похода воеводы уговаривались об этих сигналах, отдававшихся посредством набатов и менее крупных барабанов, литавр, труб и сурн (духовой инструмент), а также стрельбой из пищали[86]. Кроме того, многие сигналы подавались просто голосом. В последнем случае сигнал превращался в своего рода боевой клич, присущий всему войску или отдельным его подразделениям, который и помогал им ориентироваться, где свой, а где враг. Зачастую это было слово, отвечавшее на вопрос «Ты чей?» («Царёв», «Царёв-Государев», «Сергиев»). Таким образом, «ясачный крик», или, в просторечии XVII в., ясак, сочетал в себе свойства пароля и боевого клича, воодушевлявшего ратников. Нечто подобное тогда же существовало и на Западе — под обозначением «полевое (то есть боевое) слово».

Естественно, подобная система держалась в глубокой тайне, чтобы враг не смог подать ложный сигнал. Поэтому и уточнение ее происходило перед самым выступлением в поход, а ясачный крик, как и «полевое слово» на Западе, зачастую выбирали прямо накануне боя[87]. Понятно, что к столь заветному слову, с которым воин шел на смерть, и отношение было трепетным — по этой же причине и историкам ясаки почти неизвестны. Однако по мере долгого употребления ясак, становясь известным противнику, мог превратиться в грозное предупреждение об атаке уже знакомого ему отряда и стать даже средством морального давления, воодушевляя своих и внося робость в сердца чужих воинов[88].

Вероятно, обычным кличем царского войска был «Царёв!». Но в Смуту обе стороны воевали за царя — только за своего. Возможно, в связи с этим в битве при Добрыничах русские всадники царя Бориса предпочли кричать «полевое слою» служилых немцев своего войска — «Hilf Gott!»[89]. Когда под Кромами служилые люди подняли мятеж против царя Федора Годунова (7 мая 1605 г.), они стали восклицать «Да здравствует царь Дмитрий!». Мечась по лагерю, заговорщики собирались с возгласами «Да хранит Бог Дмитрия!», а их противники: «Да хранит Бог нашего Федора Борисовича!», или же просто: «Федор!» и «Дмитрий!»[90]. Имя «своего» царя становилось ясаком, боевым кличем в гражданской войне.

Особым образом эта проблема была решена при обороне Троице-Сергиева монастыря (1608–1610). Готовясь к решающей вылазке на лагерь «тушинцев», защитники условились взять за ясак «Сергиево имя» — называть себя по принадлежности к святому покровителю монастыря (ноябрь 1608 г.)[91]. Вылазка оказалась успешной, и пароль для ночного боя превратился в религиозный символ борьбы со лжецарями, которых церковные власти приравнивали к антихристам. После знаменитой обороны Троицы даже простые путники, назвавшие себя «Сергиевыми», пропускались по дорогам разбойными шайками невозбранно[92]. А на второй день московской битвы с Ходкевичем (1612) клич «Сергиев!» стал сигналом для общей атаки войск Первого и Второго ополчений — и дворянских сотен, и казачьих станиц — бывших «тушинцев», некогда осаждавших Троицу[93]. Случай этот стал широко известен на Руси по печатным книгам 1640-х гг., и ясак вновь зазвучал в походах царского войска 1650-1670-х гг.[94]

5.2. Действия «земских ополчений» на севере России

С признанием власти Лжедмитрия II в Верхнем Поволжье и в ряде других, более северных городов, гражданская война разразилась и здесь. Прежде, в 1604–1607 гг., участие посадских и крестьянских «миров» этой области в борьбе с самозванцами выражалось в систематическом сборе и посылке в армию «посошных людей», использовавшихся для инженерных работ, а также небольших отрядов местных стрельцов и «охочих людей». Эти-то «земские рати», совершенно не предназначенные для участия в боях, но сильные своей крестьянской спайкой, и начали первыми очищать родную землю от «воров».

Восстанию предшествовала долгая переписка посадских «миров» между собой, в которой они обменивались информацией, сообщали о своей позиции и советовались или убеждали в своей правоте соседей. Первой в конце ноября сбросила власть «тушинцев» Вологда, а следом сильная галичская рать (даточные, дети боярские и двинские стрельцы) освободила Кострому и двинулась на Ярославль[95]. Сапега оперативно отреагировал на столь болезненные для Лжедмитрия потери и послал на север полковника Лисовского с казаками, а также польские роты. Благодаря измене детей боярских галичская рать была рассеяна на подходе к Ярославлю[96], после чего Лисовский вернул Кострому, а в начале января 1609 г. — и Галич. Одновременно «земская рать» жителей Устюжны Железнопольской и Белоозера (до 1 тыс. человек) выдвинулась против другого польского отряда. Не послушав московского воеводу, А. П. Ртищева, устюжане вступили в полевой бой с конницей противника при деревне Батнеевке (5 января 1609 г.) и были «посечены, как трава» — спастись удалось немногим[97].