Фантастика 2025-32 - Алексей Викторович Вязовский

с кухни. — Иди поешь! И холодильник твой я включила. Он чистый, не бойся. Как тетя Маша померла, я помыла его. Ты не волнуйся!

— Картошечка! — мой рот непроизвольно наполнился тягучей слюной.

— Зой, в последний раз! — я прижал руку к сердцу. — Не буду тебя объедать. Все куплю сегодня же.

— Объедать? — криво усмехнулась Зойка. Невесело так усмехнулась. — Уж чего-чего, а картошки у нас хватает. Витька из деревни привез два мешка. А вот больше ни хрена нет. Картошка только да огурцы соленые. Ну и бульонку еще на суп беру. В магазинах хоть шаром покати. У тебя талоны на продукты есть?

— Да откуда? — удивился я, уписывая картошку за обе щеки. — Когда бы я их получить успел?

— Беда прямо, — погрустнела Зойка и снова села напротив, по-бабьи подперев щеку. — Цены какие-то безумные стали. Потому и Витька пьет. Он же мужик, а приносит копейки по нынешнему времени. И у многих сейчас так…

— Благодарю, было очень вкусно, — вежливо сказал я и понес тарелку к умывальнику. Поддерживать разговор на эту тему я не хотел. Да и становиться жилеткой тоже. Не мое это.

— Зой! — повернулся я. — А где мама лежит?

— На Краснополянском, — и она махнула рукой куда-то вдаль. — Погоди! Я же записала все… Участок, место… Там пока просто колышек стоит с табличкой… Да вот же она!

Зойка достала из недр кухонного шкафа какую-то бумажку и подала мне. Восьмой участок, место сто десять. Я поблагодарил ее в очередной раз и пошел к себе. Действительно, она оказалась права. Между нами ничего не было, и никогда больше не будет. Как будто не эту женщину я терзал полночи со всем своим нерастраченным пылом. Как будто не она пришла ко мне в одном халатике, а потом искусала всего, чтобы криком не разбудить сыновей. По ней и не скажешь, что у нас вообще было что-то. Ведет себя так, что и мысли не возникнет повторить. Да наверное, и к лучшему оно…

— А где тряпку с ведром взять? — вспомнил вдруг я. — Прибраться хотел.

— Под ванной, — ответила Зойка. — Синее эмалированное ваше. Ты, Сереж, на работу ко мне сегодня зайди, я тебе перевязку сделаю. Ой! Мальчишек же будить! В сад вести нужно!

И она сорвалась в свои хоромы, чтобы растолкать пацанов, которые спали всем на зависть. Пушкой не разбудишь. А я пошел прибираться. В носу свербило просто отчаянно. Сначала прибраться, а потом зарядка. Я же спортсмен, хоть и бывший. КМС по боксу выполнил когда-то. Надо еще в зал зайти. Вдруг своих пацанов увижу…

* * *

Краснополянское кладбище было на другом конце города, за парком. Я надел новый пуховик, натянул вязаную шапку и пошел… нет, не на остановку автобуса. А в подвал дома. Здесь у каждой квартиры были небольшие кладовочки на решетке. Лазая тут пацаном, я еще в школьные годы сделал себе в потолке коридора небольшой тайничок. Если встать на выпирающий из стены кирпич и потянуть доску на себя, открывается небольшая ниша. Туда-то свой ТТ, аккуратно завернутый в платок, я и запихнул.

И сразу, быстрым шагом, подгоняемый кусачим морозцем, я пошел по Ленина в сторону кладбища. Идти туда полчаса, не больше, а двигаться молодому организму очень даже полезно. Я вздрогнул. Молодому! С ума сойти! До сих пор ведь не верю.

Мамина могилка нашлась не сразу. Много прибавилось их за этот год. Просто кучи земли, укрывшие дорогих кому-то людей.

— Прости, — шептал я, глядя на вытянутый заснеженный холмик.

Вот и все, что осталось от того, кто дышал ради меня. Она не стала делать аборт, как требовала бабка. Она дала мне жизнь, сломав взамен свою. У нее все покатилось под откос. Отвернулись подруги, укоризненно смотрели в институте, который ей пришлось бросить. Она пошла работать. Бабка-покойница не дала и рубля на выблядка. Нагуляла! И для бабки это стало трагедией всей жизни.

Я постоял так недолго. Памятник! Я поставлю ей памятник. Лучший из всех, что можно заказать здесь. Только вот на ноги встану. Я развернулся и пошел назад в центр. Там была ДЮСШ, в которой я несколько лет вполне успешно колотил грушу и таких же сопляков, как я сам. Я вымещал на них всю боль своей короткой жизни. Я бил кого-то, и мне становилось легче. Как будто я мстил тем, кто делал больно мне и маме. Я ведь и на первое дело пошел, чтобы ей новое платье купить. Никогда и никому в этом не признавался. Купил вот…

Этот район назывался Красная поляна, и по непонятному капризу властей именно здесь располагался горком партии и моя спортшкола. Тут не было площади с неизменным Лениным в центре, но зато на крыльце главного здания города сидела одинокая собака, что провожала тоскливым взглядом спешащих по своим делам людей. Пошел небольшой снег, и хлопья падали прямо на собачью грустную морду. Периодически песель трясся, сбрасывая с себя влагу, но не уходил. Видимо, он охранял горком, раз ни в какую не хотел оставлять свой пост. Я подошел поближе и погладил его по мокрой голове.

— Что, друг человека, неважнецкая у тебя жизнь?

Песель оказался худющим, ребра просто просвечивали сквозь шкуру. Глядя на животину, я обнаружил, что двери горкома были распахнуты, а внутри никого не наблюдалось. Ни души! Только документы валялись на полу. Даже привычного мента на входе не оказалось.

А ведь тут когда-то было главное средоточие власти, куда местные «боги» вальяжно подкатывали на черных Волгах. Я посмотрел наверх. И в грязных окнах не видно деловой суеты, какая была тут раньше. Удивительная картина, непривычная.

Я вошел внутрь, удивляясь разрухе, царящей здесь. Партию распустили 6 ноября, месяц назад, а тут валялись какие-то бумаги, рулоны плакатов, с которых на меня смотрели белозубые строители коммунизма, и папки с завязочками. Я пошел по пустым коридорам, поражаясь, как быстро рухнуло то, что казалось незыблемым, словно горы Памира. Как быстро перекрасились люди, которые еще полгода назад клялись в верности партии. Впрочем, я никогда не уставал удивляться человеческой подлости. А уж двуличности партийных чиновников — тем более. Все они одним миром мазаны. Хотя… Кажется, я немного ошибся. Не все.

— Выпей со мной, паренек, — хмуро сказал какой-то седовласый мужик весьма представительной внешности. Он сидел в разгромленном, как и все здесь,