Кристина - Кэтрин Куксон

и хотела сказать ей, что мне не хочется, чтобы за мной ходили ни они, ни кто-то другой и что я люблю бывать в одиночестве, но мать строгонастporo приказала мне никогда не дерзить никому — и особенно тете Филлис. Когда мать говорила о ней, она всегда добавляла: «Ее тарелка и так полна до краев».

И вот я отправилась в лес со Стинкером, который следовал за мной по пятам. Казалось, и он чувствовал, что нашим прогулкам приходит конец, потому и не носился, как обычно, по зарослям, а бежал, опустив голову и поджав хвост, как будто и ему передалось мое настроение. Я проходила одну «гавань» за другой и, достигнув последней из них, «заросшей», как мы ее называли, повернула назад. Как раз в этот момент я увидела Фитти Ганторпа.

После того случая с кроликом, едва завидев Фитти, я со всex ног бросалась прочь, но сейчас я не побежала, потому что как и в то утро, когда мое внимание было приковано к несчастному зверьку, не могла отвести от Фитти глаз: он рассматривал что-то лежащее на его ладони. Это была маленькая птичка. Голая птичка, начисто общипанная. Будь она побольше, я бы решила, что Фитти убил голубя для пропитания, но это была совсем маленькая птица, есть нечего.

Она лежала на его большой ладони тонкими паучьими лапками кверху.

Словно выходя из транса, Фитти оторвал взгляд от птицы и посмотрел на меня, потом бросил ее на землю так быстро, будто ее сбили с его ладони выстрелом. Затем отряхнул руки, словно хотел избавиться и от ощущения того, что только мгновение назад было там. Он направился ко мне медленным шагом, его взгляд метался от меня к заворчавшему Стинкеру.

— Я не… послушай… послушай… — невнятно забормотал он. — Я нашел ее. Это не я, я ей ничего не делал… Ты та девочка, которая с…сказала о к…кролике… правда?

Я не могла говорить и лишь не мигая смотрела в его лицо. Фитти стоял от меня на расстоянии вытянутой руки, и ужас поразил меня. Потом он напугал меня еще больше: раскинув руки, он закричал:

— Ты… ты должна выслушать меня! Говорю тебе, я нашел ее, она была еще теплой. Кто-то ощипал ее — не я, не я. Клянусь Господом Богом, это не я! — потом его поведение изменилось: голос упал до завывающего шепота, и он умоляюще произнес — Не говори никому ничего, хорошо? Все скажут, что это опять я. Но это не я. Пожалуйста, ради Бога, не говори ничего.

Я попятилась, и он закричал надломившимся голосом, как будто готовый вот-вот расплакаться:

— Не говори, ладно?

Ошеломленная, ощущая тошноту, я кивнула и прошептала:

— Нет, нет, не скажу.

Потом я повернулась и направилась из леса — не бегом, но все же и не шагом. Когда я достигла начала улицы, то с трудом сдержала себя, чтобы не броситься к нашему дому с криком: «Бедная птица! Бедная птица!»

Я никому ничего не сказала об этом происшествии — не потому, что я думала о Фитти, а потому что вспомнила, как смотрел на меня его отец тогда, много лет назад…

На следующее утро без четверти девять я была в магазине миссис Турнболл. Отец проводил меня до моста, потом, глядя на меня сверху вниз, усмехнулся и сказал:

— Ну что ж, девочка, теперь ты самостоятельная — с этого утра для тебя начинается новая жизнь. Иди, — и он подтолкнул меня в сторону моста. И вот теперь я готовилась встретиться с миссис Турнболл и той девушкой Молли Поллок.

Хозяйка магазина оказалась низенькой и очень толстой женщиной. Мне показалось, что она состоит из одних только массивных выпуклостей. Как ни странно, Молли Поллок тоже была коротенькой и толстой, однако ее фигура не напоминала мне скопление выпуклостей — скорее, расплавленную плоть, непрерывно стекающую из некоей центральной точки ее тела и находившуюся в непрерывном движении.

Миссис Турнболл коротко и безо всякого вступления сообщила, что нам следует многому учиться и что лучше начать прямо сразу. Магазин имел два отдела, но лишь один вход. Хозяйка провела меня во второй отдел, затем выставила на прилавок многочисленные коробки — очевидно, приготовленные заранее, — в которых лежали картонки с пуговицами, перепутанные разноцветные ленты, катушки ниток. Мое первое задание заключалось в том, чтобы все рассортировать, посчитать и наклеить на коробки новые ценники. Коробки хранились в высокой каркасной конструкции, служившей перегородкой между двумя частями магазина.

Окон во втором отделе не было, имелась лишь застекленная крыша, и время от времени я непроизвольно поднимала глаза к небу. Первый час показался мне вечностью. Я прилагала немалые усилия, чтобы не броситься со всех ног из этого магазина — мне было трудно дышать в нем. Воздух был густым, и запах был густым — я называла такой запах «миткалевым».

В одиннадцать часов дня миссис Турнболл принесла мне кружку какао. Оно тоже оказалось густым, и я не смогла пить его. Все утро я сортировала пуговицы, ленты, нитки. подписывала ценники. Их качество не удовлетворило миссис Турнболл: буквы выходили слишком большими и размашистыми, и некоторые ярлычки мне пришлось переписывать. К тому же вместо «пуговицы» я написала «пуговитсы», за что хозяйка сделала мне резкое замечание.

Обеденный перерыв продолжался с четверти первого до часу дня; до дома я добралась почти за двадцать минут, так что на еду осталось совсем мало времени. Мать с некоторым беспокойством спросила, как у меня дела, и глаза ее светились такой надеждой, что мне не захотелось разочаровывать ее и говорить, что этот магазин вызывает во мне чувство ненависти. Поэтому я только вяло ответила:

— Все в порядке.

Отец погладил меня по голове и сказал: — Да, девочка, это новый мир.

Это и правда был новый мир.

К концу недели родители решили, что мне лучше оставаться на обед в городе, поэтому мать стала давать мне пакет с бутербродами. Я сказала ей, что могу сидеть и есть в задней части магазина. Два дня я так и делала, но потом Молли, проходя мимо, шепнула:

— Я тоже беру с собой обед из дома, но я буду есть в парке. Хочешь со мной?

Я машинально кивнула и ощутила, как меня охватывает волнение: перспектива посидеть в парке без кого-либо из мальчишек представлялась мне очень заманчивой.

С тех пор магазин миссис Турнболл перестал казаться мне таким уж мрачным, и произошло это исключительно благодаря Молли, которая, несмотря на свои шестнадцать лет, уже была личностью. Хотя если