Нож великого летчика (Седой и Три ботфорта - 1) - Алексей Биргер

Седой словно бы пропустил эту угрозу мимо ушей. Да эта угроза ведь сама по себе говорила: Клим признает, что без дополнительной помощи ему с Седым не справиться, даже всю эту свору мелкой шпаны на него выпустив, и готов идти на попятный.

- Давай поговорим, - спокойно повторил Седой. - Просто поговорим, так, чтобы все они нас не слышали. Чтобы у тебя потом неприятностей не было.

- Неприятностей?! - расхохотался Клим. Но были в его смехе дребезжащие нотки, которые показывали: он начал поджимать хвост.

- Угу, - кивнул Седой. - Ты сам не представляешь, во что влип. Давай, отойдем в сторонку.

И пошел к дальнему краю пустыря, не оглядываясь и не сомневаясь, что Клим потащится за ним следом. И Клим потащился.

Не доходя до края пустыря, Седой остановился, повернулся и заговорил с Климом. Нам было видно, что позы у обоих достаточно напряженные - у Клима, в первую очередь, но и заметно было, что Седой старается вести беседу в довольно дружелюбном тоне, стараясь вложить в голову этому придурку какие-то важные мысли, а не запугивая его.

Пока они говорили, семеро шпаненков приблизились к нам.

- Ты гляди, двое джинсовых! - сказал один из них.

- Сейчас Клим с Седым договорится, джинсы с них снимем, в трусах домой побегут! - загоготал другой.

- И ранцы у них классные, тоже пригодятся, - заметил третий.

У меня и у Юрки были роскошные чешские ранцы - из крупнозернистой грубой кожи, на медных заклепках. У Димки ранец был похуже, но тоже из натуральной кожи.

Эта сволочь потихоньку брала нас в кольцо. Один из них протянул руку и пощупал материал Юркиных джинсов. Юрка отпихнул его руку, и тот тут же вскинул кулак:

- Ты!.. Борзый!.. Урою!..

Седой вдруг повернул голову и гаркнул:

- Эй, вы! Отойти друг от друга на двадцать метров и не приближаться!

Шпаненки заколебались, выжидая, что скажет Клим. Клим еле заметно кивнул им - таким кивком, как будто он по собственной воле велит оставить нас в покое, а не подчиняясь Седому - и вся шобла нехотя отошла от нас.

Седой и Клим разговаривали ещё минут десять, и эти десять минут мы ждали в таком напряжении, что мускулы начало спазмами сводить, и в животе будто кто-то все кишки в тугой узел завязывал. Потом Седой кивнул Климу, будто благодаря его, и неспешно направился к нам. Проходя мимо нас, он не стал притормаживать, а лишь коротко бросил:

- Пошли.

Мы заспешили вслед за ним, переводя дух с таким облегчением, как никогда в жизни. Ничего сказано не было, но ведь и без всяких слов мы понимали - без Седого нас бы сейчас измордовали так, что мы бы, как говорится, полгода кровью харкали.

- Здорово ты их... - сказал Димка, когда прошло, наверно, минут десять, и мы были уже далеко.

- Да, пустяки, - буркнул Седой. - Вот сейчас задача потрудней будет.

- Какая? - спросили мы.

- Нож отобрать.

- Так нож не у него? - спросил я.

- Разумеется, нет. Вы ж видели, он мне ничего не отдавал. Но он сказал мне, у кого нож.

- У кого-то, кто покруче Клима и всей этой мелкой шпаны? - обеспокоено спросил Димка.

- Вот именно, - Седой хмыкнул и вытащил на ходу мятую пачку своей кубинской отравы. - Так что это была только службишка, служба впереди. Так ведь в сказках говорится?

- Кто же это? - вырвалось у меня.

- Узнаете... Хотя, думаю, вам бы лучше не ездить со мной, а разбежаться по домам.

- Ни за что! - с горячим возмущением воскликнули мы. Хотя на душе у нас опять стало тягостно и нехорошо: что же это за люди, с которыми сам Седой опасается связываться?

А он привел нас к метро, и ещё спросил, есть ли у нас пятаки на проезд. Пятак у каждого нашелся, и мы проехали до Библиотеки Ленина - то есть, до "Арбатской", а на "Библиотеку Ленина" мы сделали пересадку. Мы несколько раз пытались выяснить у Седого, куда мы едем, но он отмалчивался.

В итоге, мы сошли на станции "Ленинские горы", под стеклянным куполом над Москвой-рекой, и два выхода с этой станции вели на два берега реки. В общем, над нами было пространство стекла, в которое светило небо, а под нами - широченная асфальтовая платформа над водой. Я никогда не видел ничего подобного. От нас, если пройти не до "Курской" или "Бауманской", а до "Пролетарки", и поехать в сторону "Кузьминок", был участок пути, где метро проходило над землей. Но одно дело - просто над землей, а другое дело - просторная станция над рекой, с обеих сторон которой пути уходили в туннели.

Седой быстро сориентировался и повел нас к нужному выходу. Мы вышли на Ленинские горы и пошли по утоптанной дорожке между зеленых холмов над Москвой-рекой и над приречными прогулочными аллеями, с их лавочками и красивыми оградами. По мере того, как мы шли, народу становилось все больше, народ оживленно переговаривался, рассматривал что-то, передаваемое из рук в руки.

К нам подскочил мальчишка с ищущими глазами - приблизительно нашего возраста, ну, может, чуть постарше.

- Жвачка не нужна? - быстро спросил он, протягивая упаковку мятной жевательной резинки.

- Сколько? - на ходу прищурился Седой.

- Пять рублей пачка, - и торопливо добавил. - Но можно отдельными пластинками, по рублю пластинка.

Мы, что называется, "тихо прибалдели". Пять рублей! Да это ж больше двух недель школьных обедов!

Но Седой не смутился.

- Возьму, пожалуй, - сказал он, доставая пять рублевых бумажек. Кстати, - осведомился он, когда парень вручил ему жвачку, - ты Пучеглазого, случайно, не видел?

- Кого-кого? - недопонял парень.

- Пучеглазого. Неужели не знаешь, кто это такой?

Парень моргнул, задумался.

- Погоди... - проговорил он наконец. - Это такой толстомордый, с пузом? Ну, и глаза навыкате, все точно...

Седой небрежно кивнул. Парень поглядел на него с каким-то новым уважением.

- Вообще-то... Вообще-то он так не вертится, как другие. Ты вон у того спроси, у Кривого, они ж с Пучеглазым по одному и тому же товару спецы. Он, наверно, знает, появился Пучеглазый или ещё нет. А если появился, то в каком пивняке с покупателем переговоры ведет.

- Угу, - кивнул Седой и направился в сторону того, кого парень назвал Кривым. Мы пошли за ним, несколько оробело оглядываясь вокруг и держась метрах в двух позади: мы так поняли, Седому надо пока действовать самостоятельно, чтобы мы не висели на нем лишним грузом.

Да, мы попали на одну из крупнейших "толкучек" - или "черных рынков" Москвы, в одно из тех мест, где правили свои законы. Не могу передать, как мы были ошеломлены этим первым свиданием с совершенно неведомым нам миром. Мы, вроде, и не так спешили, тащась вслед за Седым, но, казалось, все проносится мимо нас на огромной скорости и вертится бешеной каруселью, сливается в огромный калейдоскоп, где не успеваешь схватывать целое, привлеченный то одним, то другим цветным осколком, меняющим весь узор.

Вот пристроился чуть в стороне от основного движения инвалид, на тряпице разложивший ценные значки и медали - и, кажется, даже ордена. Рядом с ним стояла сумка, из которой он извлекал пиво, бутылку за бутылкой, и потихоньку потягивал. Вот мужик в застегнутом наглухо пиджаке, он двигался навстречу главному потоку, с каким-то почти болезненным тщанием шаря по лицам - пытался угадать покупателей. Время от времени - видимо, решив, что именно этот человек может клюнуть - он быстро отгибал полу пиджака, показывал товар, что-то бормотал, а то и просто вскидывал вверх несколько пальцев, и, убедившись, что опять промашка, двигался дальше.

Мы, из любопытства, стали подбираться поближе к нему, и только успели разглядеть брелки в виде черепов, гробиков и скелетов, как рядом с нами возник другой тип и протянул нам кляссеры:

- Марки, пацаны! Танзания по тридцать копеек штука!

А наше внимание уже привлек другой мужик, державший под мышкой стопку новеньких книг. Одну из книг - "Марсианские хроники" Рея Бредбери - держал в руках покупатель и внимательно просматривал.

Нам и это было интересно, но Седой уже исчезал вдалеке. Он успел перехватить Кривого - насколько мы поняли, Кривого прозвали Кривым не из-за того, что у него не было одного глаза или что его глаза косили (оба глаза у него были на месте, и смотрели вроде бы нормально), а из-за того, что вся его худая высокая фигура была какой-то искривленной, будто кочерга - и теперь Седой и Кривой удалялись на одну из боковых аллеек, беседуя о чем-то.

- Скорей! - поторопил я друзей. - Нам нельзя их потерять!

И мы заторопились мимо всего, что ошарашивало изобилием и казалось сказкой, пещерой Али-Бабы: мимо потрясающих "дисков" - по-моему, и у Юрки, со всеми его "битлами" и "роллингами", таких не было - мимо американских сигарет, японских магнитофонов, ярких целлофановых пакетов с эмблемами иностранных фирм, женской косметики, футболок и водолазок с иностранными надписями, цветастых журналов, продавцы которых предпочитали свой товар показывать очень исподтишка, лишь порой, на уголке журнала, специально выставленном из-под полы, можно было различить обнаженную женскую грудь, мимо "объемных" открыток, мимо шариковых ручек с фигурками - паровозиками и русалками - плавающими в прозрачном корпусе ручки вверх и вниз, мимо всего, о чем мы только слышали, но никогда не видели.