Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики - Сергей Иванович Реснянский

христианского культурного типа, выражая два полюса единого исторического пути, в котором каждая из сторон не могла существовать без своего антипода. Современный мондиалистский безальтернативный мир исторически ущербен, он есть абсолютизация одного из полюсов, что делает его нежизнеспособным и грозит вырождением либо реваншем противоположной стороны. При отсутствии коммуникаций и экономических связей, распыленности территории и населения, образ врага, внедряемый зачастую искусственно, являлся идеологической квинтэссенцией центростремительных сил, обеспечивающей государственное единство Евразийского пространства.

Девиз «Карфаген должен быть разрушен» был актуален для российской истории не менее, чем для римской. Но разрушение Карфагена или отказ от воплощения данной сверхзадачи (как, например, при выдвижении доктрины «нового мышления») приводили к распаду государственной системы, потерявшей атрибуты боевого лагеря и утратившей смысл своего бытия. Неприятие вражеского приобретало зачастую черты гротеска: в XVII веке запрещали пользоваться вилкой, используемой католиками, при Павле I срывали с прохожих одежду французского покроя и запрещали произношение политических терминов французской культуры, при Сталине осуждалась научная терминология, представленная в основном понятиями из иностранных языков, как воплощение «безродного космополитизма», в последующие годы провозглашалась борьба с музыкой «буржуазного декаданса» – роком и джазом. Как при Сталине вводились разнарядки разоблачения иностранных шпионов, так и при Иване Грозном шпиономания выражалась в поиске литовских агентов. Отсутствие торжества над внешним противником объяснялось наличием врага внутреннего. Для русского мифотворчества был необходим не только «Вавилон» (= Запад), но и персонифицированное воплощение Иуды – Олег Рязанский, Андрей Курбский, Лжедмитрий, Мазепа, Троцкий, Горбачев. «Теория малого народа» придавала образу врага черты коллектива («имя его легион»), в качестве которого указывались немцы, поляки, евреи, кулаки, масоны, коррупционеры, либералы[67].

Идея античности, как и ренессанса, заключалась в антропоцентризме, что обусловило развитие политического либерализма и частного права в культуре западного мира. Бунт против античности выражался в 1) коммунистическом и 2) патерналистском характере русской ментальности. Коммунизм являлся не западной инновацией XX века, а русской национальной традицией. Русское социокультурное восприятие было общинным, в качестве ее структурной единицы выступал не индивид, а социум. Даже при формальном отрицании коммунистического мировоззрения не удавалось выйти за его рамки. Идею либерализма в России не понимали даже при титульном провозглашении его принципов. Частное право не только не признавалось, но считалось угрозой интересам общества. Крестьяне полагали, что земля Божья, т. е. ничья в человеческом смысле. Мечта о «черном переделе» являлась неотъемлемым атрибутом русского национального сознания. Метафора Н. В. Гоголя «Вся Россия наш монастырь» являлась одной из наиболее точных формул русской национальной самоидентификации[68].

Индивидуальное безличие являлось самоотрицанием во имя персонифицированного воплощения всего народа в сверхличности царя (= вождя, генерального секретаря, президента). Во время путешествия царского эскорта народ бросался под колеса императорской коляски, почитая за честь пострадать за царя. «Один Бог на небе, один царь на земле». Принципы олигархии и аристократии противоречили русскому национальному домостроительству, предполагавшему одного хозяина при абсолютной эгалитарности для прочих. Царь всегда радеет за народ, а зло и неправды исходят от бояр, министров, советников. Слухи о казне декабристов народ встретил с ликованием, как расправу царя-заступника с господами. Десакрализация царской персоны приводила к рождению мифов об узурпации царской власти и к феномену самозванства[69].

Исторический опыт формирования

государственной идеологии России

Государство, претендующее на значимую роль в мире, не может существовать без государственной идеологии. Идеология – это прежде всего собрание основных ценностей, лежащих в основе культуры и практически всех проявлений жизнедеятельности социума. Для государств-цивилизаций, таких как Россия, наличие идеологии, номинирующей высшие ценности соответствующей цивилизации, имеет особое значение. Идеологическая рефлексия прослеживается на всем протяжении российской истории. Наиболее системно государственная идеология России была сформулирована в рамках концептов «Москва – третий Рим», Христианской империи (выраженной уваровской триадой «православие – самодержавие – народность») и советского коммунизма (с опорой на ленинское антиимпериалистическое прочтение марксизма). Помимо них в разное время выдвигались и другие идеологические проекты – Нового Константинополя (Ярослав Мудрый), Нового Иерусалима (Никон), Государства всеобщего блага (Петр I), Всемирной христианской империи (Павел I) и др. Однако все они имели вторичный характер и не обладали тем уровнем доктринальной завершенности, как три вышеперечисленные модели, образующие идеологии[70].

Анализ содержания основных российских идеологических концептов показывает сохранение единой смысловой парадигмы. Менялся в соответствии с духом времени только политический язык. В этом отношении можно говорить о едином российском идеологическом проекте и его множественных исторически конкретных воплощениях. Анализ исторических воплощений государственной идеологии России позволяет утверждать, что эсхатологическая компонента оказывалась всякий раз фундаментом российского идеологического строительства. Эсхатология в разных ее модификациях являлась основой, производной которой являлось видение содержания конкретных политик. Вероятно, и новая идеология России, если она будет сформулирована, окажется основана на некой футурологической проекции, видении будущего в его эсхатологической перспективе.

Исторические воплощения государственной идеологии России

Учение о христианском государстве

Религиозная идеологическая модель формирования государства принципиально отличается от секулярной модели. Главный функционал религиозного государства – спасение души человека. Такая функция совершенно отсутствует в современной либеральной модели сервисного государства. И более того, вмешательство в приватную сферу мыслей и чувств человека считается для государства недопустимым, тогда как для государства религиозного в таком вмешательстве состояла прямая обязанность.

В религиозной историософии рассматривались три различаемых по функциям модели государства, соотносимых с прошлым, настоящим и будущим временем. Идеальное государство прошлого времени относилось к «золотому веку». Под ним понималось первозданное государство, созданное праотцами. Для христиан таким государством являлся библейский Израиль. Возникновение его не только легитимизировалось свыше, но и инициировалось прямым божественным участием. Через государство праотцов людям передавались религиозные откровения. Религиозное предание описывало личный опыт отношений первых государей с Богом. В различных мифологических традициях создавался образ мудрого первогосударя, заложившего праведные законы и культурные нормы государственного бытия. От первогосударства выводились сакральные традиции. Однако сам факт отнесения первогосударства ко времени праистории подразумевал его историческую гибель, нереализованность принципов, отступление от изначальных норм. В результате такого отступления и пал Израиль. И это падение означало актуализацию вопроса о преемственном в сакральной традиции государстве, о Новом Израиле.

В преломлении к настоящему времени религиозное государство раскрывалось через учение об «удерживающей силе». Задача такого государства состояла в удержании мира от окончательного мирового торжества сил зла. Именно для противоборства с наступающим мировым злом и нужна была сконцентрированная в праведном государстве сила. Категории добра и зла, таким