Делион. По следам древней печати - Владимир Михайлович Сушков

Последнее, что почувствовал орущий от неимоверной боли сенешаль, так это запах мускуса, перемешавшийся с металлическим запахом крови и гнилью изо рта этого существа. В глазах быстро потемнело, у Аувина не осталось сил, чтобы противоборствовать своему недругу. Было только лишь одно слово от цирюльника, которое Аувин услышал сквозь агонию и хрустящие звуки собственной шеи.

— Вкусно.

Глава 4

Мифы и легенды повествуют о том, что Двенадцать светлоликих богов еще в Первую эпоху заковали своего главного врага в кандалы и навсегда спрятали его за вратами в самых ужасных уголках Бездны. Имя их врагу — Скованный, именно он является объектом для поклонения Тьмы. Он и есть Тьма. Говорят, что боги использовали камень из двух лун — Мольвии и Анулы, чтобы создать магические печати, запиравшие врата. Но боги и сами удивились собственному могуществу — они не смогли сломать эти печати, поэтому решили захоронить их в самых разных уголках Делиона.

(с) Путеводитель по Делиону.

В пояснице саднило, копчик готов был развалиться на тысячи мелких осколков, а на руках, промеж больших и указательных пальцев появились свежие кровоточащие мозоли. Флавиан мог только с большой натяжкой назвать себя всадником, он редко ездил на лошадях, только в случаях крайней необходимости и не умело с ними обращался. Если так подумать, то только крепкая дружба с Аргием, чей отец был конюхом, заставила Флавиана научиться править лошадью. В детстве он боялся этих верховых животных, считая их опасными и всегда остерегался их задних копыт. Но эта ночь изменила все.

Они ехали молча. С галопа на аллюр они перешли только тогда, когда были уверены, что погони за ними нет. Аргий был встревожен и напуган, Флавиан ехал позади своего друга и в его голове просто бурлило жерло вулкана из сотни мыслей. Однако ни одна мысль не задерживалась больше, чем на мгновение. Перед его глазами до сих пор стояла фигурка взволнованной матери, прогоняющего своего сына из Утворта.

— Я вас догоню. Бегите на север, там встретимся у поймы Изгила, — говорила мать, и Флавиан, вспомнив эти слова, увидел в своих воспоминаниях слезы, сочащиеся из глаз его матери.

Позади них бежал Снежок, который нередко пропадал из виду, видимо рыская по лесу в поисках добычи, однако, как только где-то вдали начали завывать волки, собака возвращалась в их редкий строй и семенила позади двух несчастных наездников, словно выставляя на показ то, что она сможет защитить своих хозяев. На самом деле Снежок и сам часто поджимал уши, но все же скалился на вой голодных после зимовки диких хищников.

Пастух осознавал, что за один только день случилось событий больше, чем за всю его жизнь. Умеренная размеренная жизнь развалилась, словно соломенный дом и понеслась бурным потоком снежной лавины. Но куда приведет этот поток? Есть ли у него конец? Сетьюд верил в богов, но уж очень редко им молился и теперь, после всего приключившегося, он шевеля губами умолял каждого из Двенадцати богов помочь ему. Он старался молиться Пантеону беззвучно, чтобы эту слабость не заметил его спутник, но Аргий редко оборачивался назад, словно боясь увидеть за их спинами ту самую Тьмы, что накрыла Утворт.

— Фонарщик, освети мне путь в лесу полного тьмы, — шепотом молился Флавиан, косясь на своего друга, дабы тот не заметил слабости пастуха. — Ткачиха, спряди мне благочестивую нить судьбы, да не оборвется она по прихоти сил Тьмы.

Сетьюд думал о печати, и о том, что именно она навела гибель на весь Утворт. Если это так, то Рими был повинен в гибели всего поселения.

«Что же ценного в этой печати?»

Его мысль постоянно возвращалась к тем черным всадникам, которые ехали впереди этой опасной темной пелены, уничтожившей его родную деревню. Матушка назвал их Павшими… Нет, конечно, Павшие это миф, который Флавиан вычитал в нескольких дядиных книгах. Говорят, что Павшие жили несколько тысяч лет назад и именно они стали повинны в гибели цивилизаций Второй Эпохи.

Пастух надеялся, что его матушка спаслась, но это надежда умирала под атаками внутреннего голоса Флавиана.

«Оттуда нельзя было выбраться живым. Я видел собственными глазами, что делала с людьми эта Тьма»

Единственной вещью, которая могла бы пролить свет на эти события было послание от дяди, которое Флавиан так и не дочитал. Теперь он об этом жалел, ведь в такую непроглядную темень будет непросто разобрать буквы, к тому же, нужно было найти реку, или какой-нибудь водоем, чтобы расшифровать письмо. Дядюшка… Ведь частично это было его вина за произошедшее. Если он действительно отправил эту печать племяннику, то он навлек беду не только на свою родню, но и на целый Утворт. Сетьюд прикоснулся к этим двум камням, которые барахтались у него в кармане. Холодные. Гладкие, с древней резьбой, кто-то умело обработал их, но что же они значили для его дяди и тех странных черных всадников? Рука пастуха медленно провела по одному из камней, казалось, что камень начал быстро нагреваться и чуть было не обжог пальцы Флавиана. Сетьюд отдернул руку и вскрикнул, но скорее не от обжигающей боли, а от неожиданности. Аргий обернулся на своего приятеля, но ничего не произнес. Нет, все это казалось Флавиану просто вымыслом и дикой выдумкой, потому, кто будет следовать из Морского Востока за этими двумя камнями? Это ни золото, ни оружие и ни драгоценная книга, что же было в этих двух странных печатях?

Проверив, на месте ли послание от дяди, Сетьюд поравнялся с Аргием, который весь этот путь проехал молча. Однако, Флавиан не знал, что сказать своему другу, как заговорить с ним, как подступиться.

«Он тоже напуган, и, как и я в этом же болоте неведения.»

Все случившееся было гнусным чудовищным кошмаром. Флавиан до сих пор не мог поверить в произошедшее и часто в голову приходила мысль о том, не могло ли быть это частью весеннего празднества?

"Нет, ты и сам видел, как они гибли."

Картина умирающих людей и завывающих собак, прощание с матушкой — все эти яркие образы запечатлелись в его голове и не ходили выходить оттуда. Слезы текли по его щекам непроизвольно, он не хныкал и не хлюпал, но вся горечь утраты сжимала в тиски его грудь. Сейчас Флавиан проклинал ночь, потому что ничего не было видно. Но проклинал он ее не из страха, а потому, что в этой темноте, в каждом кусте он видел свою собственную мать с влажными