Большевики - Михаил Алексеев

Вся площадь загремела в ответ:

— Здрав–жлаем, ваш–прев–дит–ство!

Мило улыбнувшись молодцам казакам, генерал, потирая руки, подошел к пленным. Остановился. Выставил вперед правую ногу и снова пропетушил: «Здорово, оборванцы!»

Пленные молчали.

Генерала взбесило молчание. Он сразу затопал ногами, задрожал весь, заставляя свою уродливую тень выплясывать на золотом песке причудливый танец. Уже совсем визгливым, пронзительным голосом стал выкрикивать желчные ругательства:

— А, краснопузые дьяволы, молчите? Не хотите отвечать, подлецы? Вышли из повиновения? Я вас!.. Я вввввам!.. Десятого расстреляю, а спесь сгоню. Пятого расстреляю. Голодом уморю. Я вам покажу Ресефесерию, Совдепию. Я вам, черти, вместе с вашим Троцким своими руками кишки выпущу, а очищу матушку Россию от негодяев. Будете знать у меня, как бунтовать!

— Эх, опоздал я. Опоздал, — шептал пересохшими губами Федор. Эта мысль жгла его голову. Он то бегал по темной клети, то вновь припадал к щели окна.

Генерал, нахмурив седые брови, подошел к пленным ближе на два шага. Вся его свита, поблескивая на солнце, продвинулась за ним.

— Ты кто такой? — вкрадчиво, мягким тоном обратился генерал к белокурому и простолицему парню, стоящему первым в ряду пленных, понурив голову.

— Красноармеец Иван Федоров, — ответил пленный. Не успел красноармеец закончить ответ, как упал спиною на землю от сильного удара в лицо. Все лицо у него залилось кровью, хлынувшей из носа и изо рта. А генерал, быстро бегая вдоль ряда пленных, принялся кричать так дико, точно у него горели внутренности.

— К‑рррасноармеец! Я вам, перетак вашу мать, покажу красноармейца! А ну–ка, кто еще кррасноармеец? Что, нет? Молчите? Кто доброволец? Тоже нет! Мобилизованные есть? Небось все, как один мобилизованные? Хе–хе. Нет. Дудки. Вам меня, старого волка, не обмануть. Сию минуту выдавайте коммунистов, добровольцев и жидов. Иначе никому из вас не будет пощады. Всех рррастреляю. Ну, смелей говорите.

Генерал делал усилия, чтобы успокоиться.

Кто первый скажет, того прощу, освобожу и награжу по–царски. Ну… — Генерал замер в ожидании.

И Федор замер в ожидании, впившись в щелку.

Пленные молчали, еще ниже склонив к земле свои взлохмаченные головы.

— Говори ты, — повелительно обратился генерал к правофланговому, худому загорелому южанину.

— Не знаю, — смело ответил пленный и вскинул головою. — Мы разных частей.

— А! Не знаешь? Скрываешь. Расстрелять подлеца, выведите его из строя. Ну, теперь ты скажи, — повернулся генерал к следующему по порядку. Тот тоже не знал.

— Рассс–стрелять, — коротко приказал генерал, и следующего пленного вывели из строя.

Но через минуту эту затею пришлось отбросить. Генерал опросил больше половины пленных, но результат опроса был один и тот же. Генерал взбесился до последнего предела. Его худощавое, остроконечное, седоусое и сероглазое лицо стало пунцовым — до того оно залилось кровью.

— А–а–а! А–а–а! А–а–а‑а–а–а! — Только один звук кричал он долгое время. От этого звериного крика побледнели даже адъютанты. Все офицеры вытянулись по–военному. Со страхом и тревогою смотрели на своего начальника. Наконец горло генерала охрипло от крика, а ноги перестали бешено топтать землю. Он затих. Прошло несколько мучительных минут.

И вдруг среди полного молчания слышит Федор, как весело и громко засмеялся генерал.

— Ага, нашел! Узнаем, — сквозь смех закричал на всю площадь генерал. — Адъютанты, осмотреть у пленных руки. Ха–ха! Кто между ними окажется со свежими мозолями на руках, тех мы всех и расстреляем. В последнее время у них мобилизации не было вовсе — кроме партийных. Следовательно, кто окажется с мозолями, тот или доброволец или коммунист. Не так ли?

Вся свита улыбалась генеральскому хитроумию: «Необычайно. Непостижимо».

— А выборку сделают мои верные казаки. Они это умеют делать запросто. Итак, приступайте. Ну!

И точно в кошмарном сне видит Федор из своей щели небывалый воинский смотр. Расфранченные адъютанты ходили вдоль ряда пленных и внимательно осматривали у них ладони рук. На выхоленных лицах расплывались пьяные улыбки. Пошлые шуточки и циничные грубости сопровождали этот смотр. Красноармейцев, у которых как видно были свежие мозоли на руках, тотчас же выводили из строя. И видит Федор, как многие пленные падали, как подкошенные, на землю. Они были не в силах выстоять на ногах до своей очереди. А адъютанты били упавших по чем попало ногами. — Эй, сволочь, поднимайся — кричали они при этом. У Федора кружилась голова от гнева и ненависти. «Скорей бы вечер» — шептал он.

И видел Федор дальше… Смотр окончен. Жатва оказалась тучной. Больше половины пленных было выведено из строя. Доложили генералу. Тот, не прерывая веселого разговора с офицером, небрежно махнул рукою.

— Начинайте, — сказал он и не спеша стал раскуривать толстую сигару.

Обреченных отвели к штабу и присоединили к ним санаторцев.

— Неужто расстрел? — молнией промелькнула мысль у Федора. Он как то весь окаменел. Притих.

Обреченных, на виду остальных пленных, по пять человек начали уводить за угол штабной избы. Скоро оттуда раздались ружейные залпы. Стоны и вой раненых и умирающих. Многие из обреченных стали плакать и молить о пощаде. Но на них никто не обращал внимания.

К очередным жертвам генерал выслал дивизионного священника. Священник, высокий длинноволосый человек в серой рясе, быстро подошел к пленным, сверкая большим золотым крестом, висевшим у него на груди, на массивной цепи. В руках священник держал толстую книгу. Священник что–то стал говорить обреченным, часто показывая на книгу. Ни слов, ни голоса священника Федор не слышал — расстрел шел бурно. Выстрелы и стоны умирающих наполняли воздух. Священник снял крест с груди и протянул его к лицу ближайшего красноармейца. Тот отвернулся. За ним отказались еще несколько. Из середины толпы потянулись руки за крестом, но их священник не заметил. Он с ненавистью уставился на несколько кулаков, грозивших ему из толпы. Потом быстро одел на грудь крест и в свою очередь сразу двумя руками погрозил в сторону осужденных. Изгибая свое худое тело, он два раза сплюнул туда же. Подобрав подол своей рясы и все время отплевываясь, быстрыми шагами пошел к штабу.

Во время затишья вдруг несколько голосов из толпы осужденных громко запели «Интернационал», но им казаки не дали окончить гимна. Их сразу же вывели из толпы товарищей и быстро повели за штабную избу. Их было шестеро. Между ними Федор увидел Стрепетова и Ветрова. Они как ни в чем ни бывало шли обнявшись и пели:

«Весь мир насилья мы разрушим до основания,

А затем мы наш, мы новый мир построим»…

Вот скрылись они за углом, раздался залп, и отдаленное пение прервалось криками и стонами.

Федор до крови закусил губы. Со страшной силой сжал кисти рук. Закачалась стена — расплылась щелка и последнее, что видел Федор — это был генерал.

Генерал стоял неподалеку от штаба. Фуражка у него откинута на затылок. Он гордо подбоченился. Держал во рту дымящуюся сигару. Лицо его самодовольно улыбалось. Дальнейшего Федор не помнил.

Глава пятая

Благополучно отправив Михеева на чердак; Феня быстро сошла с лестницы. Побежала по темному коридору в свою комнату. С трудом нашла замочную скважину. Открыла дверь и тотчас же закрыла ее на ключ. Быстро разделась и юркнула под одеяло. За дверью в коридоре была слышна беготня. Крики. Шли минуты. Кто–то подбежал к ее дверям и крепко постучался.

— Феня! Феня! — закричал грубый женский голос. — Скорее откройте.

По голосу Феня узнала его обладательницу, больничную фельдшерицу. «Старая ведьма» — прошептала она и продолжала притворяться сонною.

Еще громче раздался стук в двери. Стучали и руками и ногами.

— Сестра Феня! Феня! — уже ревел за дверьми грубый женский голос. Феня точно спросонок сердито спросила: — Кто там стучит, что нужно?

— Ах, милая Феничка! Откройте скорее! У нас такое несчастье!

— Сейчас милая. Вот зажгу свет.

— Нет! Не зажгете! — сказал голос из–за дверей. Электричество испорчено.

— Разве? Давно?

Наконец Феня открыла дверь.

— На самом деле темно, — сказала она, глядя в коридор. — А у меня свечей нет.

— Ах, душенька, — затараторила вошедшая, — просто что–то невообразимое. У нас несчастье.

— Да что же такое? — не пугайте меня, Розалия Алексеевна, — тревожно сказала Феня. — Говорите скорее!

— Понимаете. Провода перерезали. И опять один тяжело больной убежал. Понимаете, голубушка — из политических. Мы все взволнованы. Сам доктор хватается за голову. Но ничего не поделаешь. Ах, как это неприятно, душенька. Как больно! — говорившая тяжело дышала. — Я сейчас бегала, бегала и все напрасно, милая. В дверях торчит отмычка. Искали, все искали и нигде не могли отыскать беглеца. Как тяжело!.. Решила к вам забежать. Ах, ведь это так ужасно!.. Так дерзко… Представьте, Феничка — второй случай на этой неделе. Просто хоть вешайся.