Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

Целая страна агрессивных жестоких застрявших в развитии малолеток.

Страна, где классом-гегемоном являются гопники...»[47]

На мой взгляд, поэт Андрей Орлов очень точно описал душевное состояние человека, не включившегося в общий псевдопатриотический мейнстрим 2014 года:

«Ни кола, ни двора, ни друзей, ни родни.

Мы с тобою в России остались одни.

Гнутся крыши от веса сосулечных льдин.

Мы остались с тобою один на один.

Занавешены окна давно, чтобы нас

Не увидели страшные люди без глаз.

Перерезанный шнур не погасит экран,

Посыпающий солью зияние ран.

В каждом слове — зловещий кровавый кисель,

Заводных соловьев ядовитая трель.

<...>

Я болею душой, я по праздникам пьян,

Как любой из живущих вокруг «россиян»,

Но довольно давно уже в дней пустоте

Стали гости не те, да и тосты не те.

Иногда даже некому руку пожать,

А ведь мне с ними рядом в могиле лежать,

Среди тех, кто поет под шуршанье знамен

Есть хозяева милых мне с детства имен,

Но в последние дни изменились они.

Мы с тобою в России остались одни»[48].

Далее приведу фрагменты одного подробного интервью, взятого осенью 2014 года, отражающего динамику психологических переживаний человека в связи с процессами, происходившими в обществе после 2012 года (далее будем называть этого респондента М.)[49]. Он говорил о том, что процесс разобщения между теми, кто резко негативно воспринял фальсификации выборов 2011–12 гг., и основной пассивной массой населения нарастал постепенно, но кульминация отчуждения и разобщения наступила весной-летом 2014-го, и она имела характер внезапного, шокового воздействия. Вот как он описывал свое состояние:

«Весной и летом волна отчуждения накатила внезапно. Это наступило как стихийное бедствие. Конечно, отчуждение нарастало постепенно, но весной все резко, катастрофически усилилось... Произошел какой-то качественный скачок. <...> с весны доселе пассивная часть населения активно ополчилась на так называемых «либералов», то бишь людей, которые поддерживают идею демократического, правового государства, ценность прав человека и т. п. От некоторых знакомых я стал слышать, что слово «либерал» стало для них ругательством. Я сначала не понял, что эта волна агрессии не случайность, а новая реалия жизни.

Помню, что и агрессивную реакцию прохожих на пикет против вторжения России в Крым я воспринял сначала как случайность. Как выпады малообразованных, недалеких, да еще и подвыпивших людей... уже позже я понял, что именно эти недалекие подвыпившие люди как раз и отражали точку зрения большинства населения, а не мы, вышедшие на пикет за мир...»

М. говорил о том, что он сначала пытался сохранять позитивное отношение и поддерживать дружеские отношения с теми, кто оказался его оппонентами в отношении присоединения Крыма, но постоянно, сталкиваясь с агрессивными реакциями, понял, что это чрезвычайно трудно:

«<...> кажется, что людей просто обманули... а так-то они хорошие... им просто объяснить надо... Пытаешься относиться с юмором к тому, что недавние хорошие знакомые удаляют тебя из списка друзей в социальных сетях, узнав, что ты сочувствуешь Украине.

<...>

Но мало-помалу приходит осознание горькой правды... как будто ложку за ложкой глотаешь горькое лекарство... правды, что никто твоих соотечественников не обманывал... или точнее обманывал конечно, только нельзя до такой степени обмануть человека, если он сам этого не хочет... ведь нельзя человека даже в глубоком гипнотическом трансе убедить сделать то, что его нравственным нормам не соответствует.

<...>

И самая что ни на есть неприятная вещь, которая происходит в процессе этого постепенного разобщения, кроме ощущения нарастающего одиночества, — это чувства, которые вроде бы не пристало как-то к своим соотечественникам испытывать, да и вообще к людям. В 12–13 гг. негативные чувства вызывали у меня в основном представители власти — глава государства, депутаты, чиновники и пр., — ведь это же они на народе нашем бедном паразитируют, обманывают его... Но глядя на бездействие и радостную покорность народа, постепенно что-то начинает меняться... К представителям власти появляется скорее равнодушие, отношение примерно как в известной притче про змею: «Ведь ты сама виновата, ты же знала, что я змея». За что обижаться на вора, если ты знаешь, что он вор? Если раньше очередной принимаемый депутатами закон, направленный на очередное ограничение прав граждан, вызывал возмущение бесстыжестью и тупостью «избранников народа», то теперь возмущение, презрение и негодование перемещаются на «безмолвие» самого народа».

М., как и многие другие респонденты, разделявшие его позицию, говорил, что сначала пытался разговаривать с оппонентами и доносить им свою точку зрения:

«Поначалу <...> я пытался переубеждать «крымнашистов-путинцев». Сначала старался это делать вежливо, чтобы не обидеть. В ответ получал агрессию. В конце концов понял, что «крымнашиста» лучше не переубеждать, себе дороже будет... Особенно печально, когда «крымнашистами» оказываются друзья, или коллеги, которых ты уважал, или родственники... Это похоже на отношения с тяжело больным, например, шизофреником или наркоманом, но который близок тебе... Сначала кажется, что можно что-то объяснить, договориться, и возникнет взаимопонимание... Но каждое новое усилие приводит к одному и тому же тупиковому результату, к новому очередному разочарованию и чувству безысходности... и в какой-то момент понимаешь всю безнадежность усилий и надежд на лучшее. И в отчаянии говоришь: “Да иди ты на хуй! Я больше не буду тратить силы на тебя и на попытки установить взаимопонимание!”»

М. говорил, что постепенно у него нарастали чувства презрения и обиды. Однако они вступали в конфликт с чувством вины и видением того, что сторонники присоединения Крыма, если абстрагироваться от их политических взглядов, нередко обладают положительными человеческими качествами:

«Рефлекторно приходят такие (негативные) мысли, а в следующий момент приходит осознание, что вот те же самые люди, которые вызывают у тебя ненависть своей безропотной пассивностью и зашоренным взором, и которых ты непроизвольно называешь “быдлом” и “ватниками”, в большинстве своем по отдельности, каждый сам по себе, скорее всего умные, добрые и хорошие, и не виноваты они в своем воспитании и в том, что оказались в такое время и в таком месте, и что озлобление на них ни к чему не приведет. И тебе самому только хуже станет, и им глаза не откроет. И говоришь себе что-нибудь, вроде: “Ну не обижаешься же ты на инвалида за то, что он не может бегать! Не обижаешься же ты