Легко ли быть папой (СИ) - Гамаюнов Игорь Николаевич

Какое?

- ...А вот и берлога. Медведь обрадовался гостям, давай их угощать медом и малиной, сушеными грибами...

- Вареными, - поправляет меня Ксенька.

- Да, конечно, вареными, - соглашаюсь я. - Потом они пошли на соседнюю полянку и там...

Там разворачивается чуть ли не всеобщий лесной праздник.

Чум-Бурум, конечно, в центре внимания, он лучше всех поет, в танце выше всех прыгает. И, увлекшись, начинает смеяться над косолапым Медведем, у которого так не получается, потом над лопоухим Зайцем и над всеми остальными. Его увещевает Дятел, но Чум-Бурум и ему говорит обидные слова. Все отворачиваются от Чум-Бурума, убегают, он остается один, бредет домой по темной лесной тропинке, просит у Ветра: "Подуй, пожалуйста, мне быстрее домой надо!" Но Ветер тоже от него отвернулся. Заночевав под кустом, он утром отправляется дальше, прыгая с тропинки на травинку, с листка на куст, но трава и листья вдруг под ним желтели, сворачивались и осыпались.

А птицы улетали прочь. Вскоре весь лес вокруг него превратился в скопище голых молчаливых деревьев. Печальный ЧумБурум ходит меж них и думает: "Хоть бы кто-нибудь живой!"

Наконец, на пожухлом листке он видит ослабевшую замерзшую бабочку, отогревает ее, поит росой, рассказывает свою историю. Бабочка, ожив, летит, показывая ему дорогу, выводит его из мертвого леса на зеленую поляну, где он видит своих друзей, у которых, конечно же, просит прощения... И лес, зазвенев, оживает. Начинают петь птицы. Теплый Ветер подхватывает Чум-Бурума...

Я замолчал. Ксенька лежала тихо, не шевелясь. Я решил: уснула, не дождавшись конца. Но тут она спросила:

- А что было потом?

- Потом ветер принес его на березу.

- А Заяц и Медведь как же?

- Они простили его.

- А если бы не простили?

- Чум-Буруму было бы очень плохо. Одиноко.

Вздохнула, попросила:

- Папа, посиди возле меня.

Сел. Она взяла мою руку, положила ладонью вверх под щеку, прижалась к ней.

- А я не буду обидно смеяться ни над бабушкой, ни над дедушкой, ни над папой, ни над мамой и ни над кем... Никогданикогда!

Говорят, перед сном у человека "работает" долгосрочная память... Как же мне хочется, чтобы сейчас это было именно как! Пусть она запомнит свои слова на все предстоящие ей годы.

Запись 10-я

НЕ РАДИ ПОХВАЛЫ

О возрасте

больших возможностей,

"допинге самолюбия"

и ощущении

внутреннего движения

До сих пор не могу понять: как это случилось? Ведь постоянно отдаю себе отчет в том, что делаю.

А тут вдруг поддался всеобщему родительскому сумасшествию: определил Ксеньку в музыкальную школу, на фигурное катание, в бассейн. Организовал занятия английским языком.

Накупил ворох детских пластинок, кипу книжек, пластилин и фломастеры, краски и альбом, стол-парту, стул с регулируемым сиденьем, цветные мелки и коробку с пластмассовыми буквами. На стене укрепил небольшую доску со счетами и ватманский лист с латинским алфавитом.

Сейчас пытаюсь вспомнить, с чего началось. И - не могу.

Слышал, конечно, вокруг разговоры о раннем развитии: такойто в три года читать начал, этот-то в пять овладел английским.

Прикидывал: а Ксенька смогла бы? Однако делать оргвыводы не спешил. Пока не обнаружил, что она знает буквы. Оказывается, Вера Ивановна научила. Ни слова нам не говоря, проводила с ней по утрам десятиминутные уроки.

Я стал шире в плечах от родительской гордости, когда Ксенька тягуче, по слогам прочла мне газетный заголовок...

Значит, действительно это возраст больших возможностей!

И мы упускаем время!

Но все-таки началось не тогда - позже. На новой квартире.

Родительский азарт во мне входил в силу постепенно. Его стимулировали события, которые сейчас могут показаться смехотворными. Тогда же они воспринимались чуть ли не как трагедия.

Прихожу с работы. Из коридора слышу: в комнате идет напряженный разговор. "Не пойду в сад все равно!" - "Тебя кто-нибудь обидел?" - "Не обидел. Не хочу и все!" - "Давай спокойно разберемся- Вы чем сегодня занимались?" - "Ничем... Просто вырезали кружочки..." - "И у тебя хорошо получилось?" - "Хорошо. А мальчишки смеялись". - "Почему?" - "Потому что у меня позже всех вырезалось...".

Потом у воспитательницы Валя узнала подробности. Группа давно занимается вырезанием, Ксекька же ножницами до детсада "стригла" бессистемно, как вздумается. И вот-отстала.

Когда Людмила Павловна спросила: "Кто не успел вырезать кружочек?", мальчишки, показывая на новенькую, дружно завопили: "Чиброва!" И она заплакала.

Наверное, я был бы меньше уязвлен, если бы меня обличили в профессиональной несостоятельности... Все-таки твой ребенок - это самая незащищенная часть твоей души... Из-за каких-то примитивных кружочков - и такие страдания! Мы взялись с Ксенькой за бесконечное вырезание кружочков, квадратов, полосок, салфеток. Потом она инсценировала эти занятия с куклами. Когда кто-то из них "отставал", увещевала: "Не надо плакать, еще научишься!" Ей, наверное, легче становилось от того, что кто-то тоже отстал.

Ксенька впервые в жизни очутилась в несемейном коллективе, должна была как-то в нем самоутвердиться. Но в первые недели ей трудно было тягаться с теми, кто ходил в детсад не первый год. И случилось вот что. Валентина в тот вечер смогла зайти за Ксенькой пораньше. Заглянув в игровую комнату, увидела: вокруг Ксеньки и еще одной девочки водят хоровод.

Людмила Павловна, заметив Валю, подошла, сказала: "Мы вашу Ксеню с днем рождения поздравляем". "То есть как? - удивилась Валя. - У нее еще не скоро..." "А она нам сказала, что сегодня..."

Она в один из первых "детсадовских" дней видела, как очередной имениннице дарили рисунки и конфеты, водили вокруг нее хоровод. Ксене так понравилось, что она несколько раз вспоминала про это и, видимо, сжилась в воображении с представлением о том, как ее когда-то тоже будут поздравлять... Уже не смеяться, а поздравлять!.. Ей хотелось, чтобы это случилось быстрее. И вот сегодня, когда Людмила Павловна объявила, что у Марины день рождения, подошла и тихо сказала: "А у меня тоже". И хоровод завертелся вокруг обеих.

Она никогда до этого случая не обманывала. И не чувствовала сейчас обмана. Поверила в выдуманный день рождения, как однажды, глядя на своего папу, поверила, что это не папа, а медведь, не выпускающий ее из берлоги... Ей сейчас во что бы то ни стало нужны были и хоровод, и устремленные на нее дружелюбные взгляды, и упоминание ее имени. Для того, чтобы хоть на какое-то время не чувствовать себя отстающей.

Как же тяжело, наверное, было ей чувствовать себя неспособной немедленно встать вровень со всеми!.. Не слишком ли я своими "спортивными занятиями" развил в ней убеждение в том, что быть позади всех стыдно?! Но как оценить- "слишком" или не "слишком"? По каким признакам? Ведь человек должен быть достаточно самолюбив, чтобы не ронять достоинства, не позволять себе лениться... Кто может указать грань, за которой самолюбие становится чрезмерным?

На все эти вопросы я тогда так и не нашел ответа. Некогда было. Выяснилось, что Ксонька отстает еще в рисовании и лепке, хотя рисовала и лепила постоянно. Я не выдержал и попросил разрешения скромно в уголке посидеть на одном хотя бы занятии. Мне разрешили.

Рисовали Деда Мороза. Людмила Павловна показала на доске, из каких частей состоит его фигура, научила определять пропорции. И ходила потом "по рядам", как это делают учительницы в классе, подсказывала: "У тебя шапка слишком большая... А у тебя мешок..." "Это у него столько подарков," - заупрямился тот, кто изобразил большой мешок. "Но не может же он быть больше самого Деда Мороза!" - строго заметила воспитательница. "А Дед Мороз его на машине повезет!" - продолжал мальчишка. "Рисовать надо как следует", - прекратила спор Людмила Павловна. Затем она демонстрировала самые удачные рисунки. Удачно, по ее убеждению, нарисовали те, кто наиболее точно скопировал ее Деда Мороза. "Неужели детям нельзя пофантазировать?" - спросил я ее потом. "Нельзя".