Охотники за сокровищами. Нацистские воры, хранители памятников и крупнейшая в истории операция по спасению мирового наследия - Брет Уиттер

Причина была очевидна – для остальных просто не оставалось места. За участком «Юта» Роример обнаружил не тихую французскую провинцию, какой она была еще пару месяцев назад, но кишащий солдатами город. Картина, открывавшаяся в заливе, «ошеломляла и впечатляла», как выразился Джон Скилтон, офицер отдела по связям с гражданской администрацией и населением, позже ставший одним из хранителей. Вплоть до горизонта канал был забит кораблями, ожидающими своей очереди на швартовку. Берег кишел войсками, вода – солдатами, бредущими на берег. Тысячи серебристых истребителей защищали их от немецкой авиации. А сразу за пляжем начиналась пробка. «Никогда в своей жизни я не видел такого количества транспорта всех видов и размеров, – писал Скилтон. – Вся дорога, насколько хватает глаз, сливается в одну непрерывную череду машин».

Но только оказавшись в колонне, направлявшейся на передовую, к штабу, Роример осознал масштабы происходящего. Кругом открывался пустынный пейзаж из разбомбленных землянок, искореженных заграждений и изрезанной колеями земли. Гигантские эвакуаторы стаскивали в кучи раскуроченные машины, а останки орудий и укреплений тихо ржавели у дороги. Над головой не смолкал рев самолетов. Грохот от воздушной бомбардировки сливался с взрывами мин. Большинство мин обезвреживалось саперами, но на некоторых подрывались несчастливцы, военные или гражданские. «Вести учет культурному ущербу посреди зияющих воронок и обгоревших остовов домов, – описывал Роример свои первые впечатления от Нормандии, – это все равно что пытаться разливать вино по лопнувшим бочкам».

Командование передовой – несколько километров деревенских домиков и тентов – оказалось столь же неорганизованным, как и береговая линия. Казалось, что опоздавшего на день Роримера здесь никто не ждал. Чтобы найти, кому доложить о своем прибытии, ему пришлось прошагать несколько километров туда и обратно. Командир предупредил его о минах-ловушках, которые немцы прячут в шкафах, на церковных скамейках и даже на трупах, и вернулся к своим картам. И все. Теперь Джеймс Роример был предоставлен самому себе. Он сел и задумался о том, с чего бы ему начать.

Но долго размышлять он не стал. Одно дело быть восемнадцатилетним мальчишкой, которого отправили биться не на жизнь, а на смерть с такими же восемнадцатилетними. Даже сержанты и майоры знали, что сражаются не с монстрами, а с такими же профессиональными военными, как и они, только одетыми в форму других цветов. Для большинства солдат война была результатом стечения обстоятельств. Но другое дело, когда война становится делом всей жизни, как для Джеймса Роримера. Гитлер впервые напал на мировое искусство в 1939 году, после вторжения в Польшу, где специальные отряды занимались уничтожением памятников и кражей произведений искусства. Решающей стала кража и отправка в Нюрнберг алтаря Вита Ствоша – национального сокровища Польши. Затем нацисты украли «Даму с горностаем» Леонардо да Винчи – одну из примерно полутора десятков картин, несомненно принадлежащих кисти Леонардо, – а вместе с ней полотна Рембрандта и Рафаэля. Все эти произведения искусства, кроме алтаря Вита Ствоша, были частью знаменитой коллекции Чарторыйских, одной из крупнейших в Польше. И с тех пор никто об этих картинах не слышал. Спустя год пала Западная Европа, и факты уступили место слухам и домыслам. Но даже и тогда художественный мир узнавал, что музейные коллекции, как крупные, так и не очень, систематически демонтировались и вывозились в Германию. Для американских и английских музейщиков высадка в Нормандии стала первой возможностью не только узнать, что именно происходило за нацистским темным занавесом, но и начать исправлять причиненный ими вред. И Джеймс Роример не собирался протирать штаны за столом, пока у него на глазах творилась полная драматизма история искусства.

Однако ровно это и случилось.

Роример отправился в армию волонтером в 1943 году. Ему было 37 лет, и он был восходящей звездой в музее Метрополитен. Совсем недавно его сделали куратором «Клуатров», нового подразделения музея, посвященного средневековому искусству и архитектуре. Но, как и многие другие выдающиеся специалисты, Роример был зачислен в армию простым солдатом и отправлен в 4-й тренировочный батальон пехоты на базу Уилер, штат Джорджия. В феврале 1944 года родилась его дочь Анна. «Вот я и стал счастливым отцом, – писал он своей жене Кэтрин, которую называл Кей. – Эти фотографии – самое дорогое, что у меня здесь есть». Вскоре после этого его отправили в Англию. Пройдет еще два года, прежде чем он увидит дочь.

Роример получил направление в учебный лагерь отдела по связям с гражданским населением в Шрайвенхеме. Но он был настроен решительно и вскоре добился перевода в отдел памятников. «День за днем я встречаю здесь все больше “искусствоведов”, – писал он своей жене после назначения в ПИИА. – Нас держат в запасе, чтобы призвать к службе, когда она понадобится. Я остаюсь в тени, пока остальные ведут политические игры».

Роример ожидал, что его, превосходно знающего французский язык и искусство, привлекут к планированию вторжения в «его любимую страну Европы». Но в ПИИА царила полнейшая неразбериха. Так что к апрелю у Роримера все так же было назначение, но не было задачи, и он принялся искать для себя настоящую работу. И уже 9 апреля нашел – преподавателем на офицерских курсах по вождению армейских грузовиков. Проявив присущие ему трудолюбие и упорство, Джеймс Роример вскоре стал профессионально разбираться в грузовиках и вел занятия по восемь часов в день. Хотя он признавался Кей, что «старается посвящать работе в отделе памятников каждую свободную минуту».

И все же когда 30 августа в другом подразделении для него нашлась должность историка и офицера по связям с общественностью, он немедленно ухватился за эту возможность. Но его не отпустил глава ПИИА Джеффри Уэбб. «Мое назначение зависит от обстоятельств, настроений, политики и Уэбба», – жаловался Роример жене. Он понимал необходимость охраны памятников, но, как и Джордж Стаут, потративший годы на то, чтобы эта служба действительно возникла, не особенно верил, что идея способна воплотиться в нечто существенное. «Передай Саксу, что случилось как раз то, чего я боялся, – писал он всего за месяц до высадки, – и что я получил отличную работу: обучаю солдат управлять транспортными средствами и ухаживать за ними». Прошла всего неделя, и уже 7 мая им владели совсем другие настроения: «Бывают иногда часы или дни, когда думаешь, что отдел по связям с гражданским населением – лучшее назначение на свете… Нам [хранителям памятников] предстоит удивительная работа, и я счастлив, что все пока складывается наилучшим образом».

Правда была в том, что Джеймс Роример никак не мог приспособиться к бюрократическим проволочкам в армии. Его карьера в музее Метрополитен была стремительной. Несмотря на молодость, он сумел преодолеть все трудности, создать «Клуатры», заручиться покровительством Рокфеллера-младшего и стать хорошим руководителем. В армии же Роример оказался в самом низу иерархической цепочки. У него не было никакой власти – даже когда его повысили до младшего лейтенанта, он оставался офицером с минимальными полномочиями как в армии, так и в ПИИА. «Война может многое разрушить внутри тебя, – писал он жене в апреле, – особенно когда после долгих лет успешной гражданской карьеры ты становишься младшим офицером. Я надеюсь, что ничтожные людишки, которые только и делают, что ведут политические игры и рисуются перед начальством, не смогут уничтожить во мне желание честно выполнить свой долг».

Через четыре недели после вторжения союзников в Нормандию Роример наконец получил назначение – и вскоре оказался на континенте. Теперь, осуществив свою мечту и вырвавшись из пут британской бюрократии, Джеймс Роример решил любой ценой добиться успеха – неважно, насколько сложной и неопределенной была его задача.

В Нормандии каждый хранитель был приписан к какой-либо зоне боевых действий. Большинство подчинялось непосредственно боевым подразделениям: 1-й армии США, 3-й армии США или британской 2-й армии. Роримеру досталась зона коммуникаций: прифронтовая область, где строились дороги и через которую осуществлялись поставки для армии. К сожалению, границы этой зоны менялись так стремительно, что уследить за ними – как иногда и за самой линией фронта – было невозможно. Вся Нормандия была пересечена заграждениями и гигантскими баррикадами из деревьев и кустов, которые разделяли поля и защищали дороги. Каждая баррикада – а их могло приходиться по десять штук на полтора километра – закрывала вид на лежащую спереди равнину и на гигантское ограждение сразу следом за ней. Преодолев две-три такие ограды, построенные под причудливыми углами друг к другу, командиры и сами не знали, ведут свои войска назад или вперед.