Сказочное наказание - Богумил Ногейл

Вот, значит, какие они, графские сыновья, думал я про себя. Он напоминал мне комика из одного немого американского фильма.

— Короший тен, was? — сказал он, показывая на солнце. — Сдес ошен красифо, eine herrliche Landschaft. Красифый местност.

— Ага, — кивнул я, продолжая заглатывать ягоды.

— Красифый… э-э-э Schloss, also camok, was? — Он показал на замок. — Она принадлежал мой папенка. Ja [4]. — Немец задумчиво вздохнул. — Папенка умирал, и я хотел фидет unser Schloss. Только посмотрет, нишефо полше. Ja.

— Угу, — промычал я, не поднимаясь с места. Меня очень забавляло, как ужасно он говорит по-чешски.

Графский отпрыск пересел поближе ко мне.

— Ты там пыл, на самок?

— Да, я живу в замке и сплю в графской постели. Граф Лойза, — представился я, скорчив серьезную мину.

Немец растерянно кивнул.

— Ja, ja. — Он посмотрел по сторонам, как будто желая убедиться, что нас никто не слушает. Потом вытащил из кармана несколько дрянных американских жвачек и предложил мне: — Bitte… брать себе…

— Спасибо, — поблагодарил я, качая головой. — У меня такие есть там, в замке. — И я почуял, что это не за красивые глаза.

— Also bitte [5], — стоял он на своем и, хотя жвачки были мне ни к чему, сунул их мне за пазуху.

Я хотел их вернуть, но он придерживал рукой край рубашки, настаивая:

— Это нишефо, eine Kleinigkeit [6], тля молотой трук.

«Интересно, что ты попросишь за этот пустяк?» — подумал я, но мой собеседник не заставил меня долго ждать ответа на этот вопрос.

— Понимаю, пришлось уехать в Германию, — подсказал я.

— Ja, ja, — поспешно подтвердил он, — und… папенка сдес запыла meine Dokumenten, мой токумент, verstehst du… ты поняла… мой бумаги…

Пан Гильфе цедил какую-то чешско-немецкую мешанину, из которой я уразумел, что его папа забыл в замке какую-то железную шкатулку с их графскими бумагами.

— Вы же были в замке, так что же вы сами не взяли эти бумаги? — напрямик спросил я.

— Я не мок найти, — он с досадой всплеснул руками. — Папенка умирал, кокта я маленкий малшик, а маменка не снал, кте папенка шкатулка покласть.

— Я ни о какой шкатулке не знаю, — сказал я, вытаскивая жвачки из-под рубахи. — Вот они, возьмите, я ничего искать не буду.

— Aber nein [11]. — Он затолкнул мою руку назад под рубашку. — Это нишефо, остафлят это тепе. Я тумал, ты эта шкатулка нашел, я ошен рата. — Он поспешно встал, собираясь уходить. — Но ты не запил, што я тават тва тисач штуки за шкатулка. Если ты хотел, я каштый тен сдес в тесят часов.

Пан Гильфе скрылся.

Какое-то время я сидел в земляничнике, уставившись в одну точку. Сразу же наобещал две тысячи жвачек за какую-то шкатулку. Должно быть, она ему страшно нужна, он, может, и три тысячи дал бы, если бы я захотел…

Но я не захотел. Во-первых, я ни о какой шкатулке ничего не знал, а во-вторых, даже если бы удалось ее найти… Возможно, ее содержимое имеет гораздо большую ценность, чем две тысячи жвачек, раздумывал я.

Из-за ограды послышался свист Станды, и я побежал обратно.

18. Ни к чему не прикасаться!

Подтащив чуть ли не полсотни запыленных книжных стопок к чердачному окну, где Тонда затягивал их петлей и спускал на веревке во двор, Мишка принялся ворчать:

— Больше всего обидно, что мы этих двух мерзавцев упустили. Легко они отделались. Я бы их как лягушек раздавил.

Но никто из нас не разделил его ярости вслух, только Тонда буркнул: «Хорошо бы», а Алена, ничего не говоря, махнула рукой. Что эта месть могла изменить в нашей судьбе?

У меня из головы не шел разговор с графским потомком. Его интерес к шкатулке с бумагами и обещанное высокое вознаграждение не давали думать ни о чем другом. От этого разговора язык у меня горел, как от острого перца, меня так и подмывало с кем-нибудь поделиться.

Из задумчивости меня вывел зов Станды. За моей спиной Мишка язвительно заметил:

— Опять какая-нибудь лафа. А мы знай вкалывай.

Я проигнорировал его намек и с достоинством стал спускаться вниз. Сознавая важность своей тайны, я не снисходил до таких разговорчиков.

Станда устроил на постели выставку найденных фотографий. Они уже были чистые и давали прекрасное представление о нашей теперешней резиденции.

— Посмотри и скажи, нет ли в них чего-нибудь необыкновенного?

Присев на край кровати, я погрузился в созерцание снимков. С первого же взгляда мне показалось, что замок на снимке красивее, чем тот, который я привык видеть. Больше всего бросалась в глаза светящаяся белизна фасада, наполовину закрытого густоразросшимся диким виноградом.

Я поделился своим наблюдением со Стандой, и он согласно кивнул.

— Ты прав, но нужно иметь в виду, что этой фотографии по меньшей мере лет двадцать, и с тех пор никто о замке по-настоящему не заботился. Я обнаружил и кое-что еще. У каждого снимка на переднем плане фонтан — чугунный цветок; хотя всякий раз он снят с разных точек, но всегда так, чтобы его видно целиком. А здесь смотри повнимательней. — Станда сунул одну из фотографий мне под нос: — В том месте, где основание цветка скрыто под водой, нарисован крестик. На всех трех снимках. — Станда повернул фотографии обратной стороной. — Сзади на каждой фотографии написано какое-нибудь имя: Карл, Вольфганг, Губерт. А теперь слушай. Я съездил в деревню и расспросил об этой знаменитой графской семье. И выяснил, что семья была довольно многочисленная, ведь у Ламбертов было четыре сына: двое из них — Вольфганг и Губерт — эсэсовцы, следующий, Карл, — полковник вермахта, и был еще младший, Герберт, школьник.

— Пан Гильфе!

— Совершенно верно. Первые трое сгинули во время войны: Вольфганг и Губерт якобы пропали без вести на Восточном фронте, а пан полковник исчез накануне революции, как в воду канул. Соображаешь, к чему я клоню?

— Да, немного, — сказал я, видимо, не слишком уверенно, потому что Станда понимающе кивнул и продолжал:

— Я знаю, для тебя все это вроде китайской грамоты, я и сам о тех временах знаю только из уроков в школе да из книг, но мы должны эти факты осмыслить. В этом замке было настоящее фашистское гнездо.

— Ага, — кивнул я.

Станда помолчал и начал с другого конца.

— К чему я тебе это рассказываю? Видишь ли, мне пришла такая мысль — Ивана, правда, считает это безумством, но я не могу от этого избавиться. Не идут у меня из головы эти три фотографии с крестиками под фонтаном. Я думаю, что эти крестики поставлены не случайно и сыновьям графа Ламберта должны что-то подсказать. Может, в этом фонтане что-нибудь спрятано…

— Шкатулка, — вырвалось у меня.

— Какая шкатулка? — наморщил лоб Станда. — Почему именно шкатулка?

Мне пришлось выложить все начистоту. Я описал свою утреннюю беседу с паном Гильфе, и с каждым моим словом лицо Станды прояснялось.

— Я это знал! — воскликнул он, когда я кончил. — Я это чувствовал!

Оставив меня сидеть на постели, Станда вылетел из замка. Не успел я сообразить, куда это он помчался, как он выскочил из фонтана и бросился в сарай, где стоял мотоцикл. А потом, не говоря ни слова, прыгнул через каменный бортик внутрь бассейна и давай шуровать какими-то инструментами.

Тут я вспомнил о своих приятелях, которые пыхтели над старой бумагой на раскаленном чердаке, и меня стала мучить совесть: опять Мишка заведет речь о том, что для меня везде лафа, а когда узнает, что за дела творятся в замке, будет шипеть, как разъяренный кот.

В один момент я поднял всех на ноги, и вот мы уже все собрались около фонтана.

Станда пыхтел, отвинчивая болты и гайки, которыми цветок крепился к бетонному основанию. Нам пришлось раздобыть кусок старой водопроводной трубы, с ее помощью он удлинил рукоятку ключа и вывинтил одну гайку за другой. Всего двадцать шесть штук — сделано было на совесть.

Из окна кухни выглянула Ивана.

— Да что вы, совсем с ума сошли? — кричала она. — Станда, ты хуже ребенка.

Но Станда только хитро посмеивался и продолжал работать. Вот укатилась в примятую траву последняя заржавевшая гайка, и наш предводитель облокотился о бортик бассейна. Он покраснел, на шее выступили жилы, а мускулы на руках дрожали от напряжения. Но цветок приподнялся не больше чем на сантиметр. Мы сбегали за веревкой, на которой спускали бумагу, подыскали кусок железа для рычага и позвали Ивану, которая в ответ обозвала всех нас идиотами, свихнувшимися на детективах.

Станда накинул петлю на цветок, отошел на противоположную сторону, к его основанию, и вставил рычаг.

— Посмотрите-ка на них! Вандалы! — раздался визгливый голос пани Клабановой. — Вот она, современная молодежь! — голосила она из окна комнаты. — Только и умеют, что портить, этому ли мы их учили! Боже правый, как только ты допускаешь это!..

Крик внезапно оборвался, и окно с треском захлопнулось. За стеклом мелькнуло лицо пана Клабана, и все стихло.