Легенды и боги древних славян - Александра Баженова

Ашвины нетерпимы к чужим. Они выступали против злых духов, скупцов, завистников, болезней. Самые юные из богов и, вместе с тем, древ., они – могучие, здоровые, яростные, быстрые, ловкие. Их цвет – золотой, несколько раз они названы красными. Ашвинов сравнивали с птицами (орлами, гусями), быками, буйволами. Ушас или Ашвины назывались конями, кониками. Кобыла у некоторых слав. называлась «коника» – самка коня; у иных и.-е. народов – богинякобыла. Например, фригийская Кибела, ее эпитеты «госпожа коней», «хозяйка коней», «мать коней», а мы знаем, что мать коней – Ушас, заря года и заря дня; северно-сирийская Кибаба одновременно и кобыла, и баба.

Авсень-Овсень-Просинь-Усень воспринимались как троица (мать и сыновья), комплексно. На Руси они ассоциировались еще с синим цветом. В др. – русск. слово «синь» означало темно-красный. В «Слове о полку Игореве» уп. «синее вино», то есть – красное. Слово «синь» употреблялось и в значении «светлый», «яркий», например в применении к молнии или огню. Часто Авсень-Усинь-Просинь-Овесень воспринимали и как обозначение малой степени качества (света). Это – светлое, чуть яркое, синеющее, лиловеющее, краснеющее. Просинец – декабрь (одно из его названий). «Про», как и «у», здесь обозначает небольшую степень качества. С Авсень-Усинь-Овесень-Просинь связано начало прибавления дневного света, овесенивание – приближение к весне. Этот период наступает после зимнего солнцестояния, после 25 декабря. Но было время, когда новый г. начинался весной; и в декабре-январе, и весной чествовали Авсень-Овсень-Просинь-Таусень-Усень, встречающиеся в обрядах русск. и слав. вплоть до кон. XIX в. В Рязанской, Симбирской, Владимирской, Нижегородской, Пензенской, Тверской, Ярославской, Московской, Тульской, Оренбургской, Воронежской, Курской и др. губ. России. Во время колядования благопожелатели, приходя в дом, бросали зерна (символически: семя будущего г.) в углы (куты, закутки) дома (их затем собирали старухи и хранили до весенних посевов), припевая песенки про Авсеня. «В святки ходят таусить»; «в Новый год ходили усенькать девушки», – говорили нижегородцы; а рязанцы: «Авсень кликати под Новый год»; «ходили мы авсеньками (т. е. ряжеными) на авсеньки под Новый год»; «давайти нарижацца в авсеней!»; «как авсеньки – нада блины испечь, авсеньки будут ходить». В Рязанской обл. исполнителей овсеневых песен, благопожелателей, одаривали «авсеньками» – печеными колбасками. В др. местностях: «под Новый год ходили таусеньки петь»; «девушки ходили под Новый год под окнами кричать таусеньки»; «дети ходили по дворам таусеньку кричать»; «детям подавали таусеньки – кренделя»; «под Новый год ходили таусень собирать». Все песни такого рода имели сходные типовые рефрены: «Ой Овсень, ой Овсень!», «Авсень, Авсень!», «Бай Авсень!», «Таусеень, Таусень!», «Та-аосин!» и т. п. По принципу овсеневые песни ничем не отличались от среднерусск. колядок. Встречались даже песни со сдвоенным рефреном: «Ой Авсень, ой Коляда!». Одна из особенностей исполнения песен-овсеней – громкое пение, громкий крик. По некоторым источникам, «усень – не песня, усень кричат». Участники новогоднего обхода обычно спрашивали у хозяев: «Можно ли овсень кликать?», «Кричать ли усеньку?», «Тетка, кому усенькать?», «Авсень кликать?», а те отвечали: «Кличьтя!». В XII в. в «Златоструе» обличали русск.: «А сами въ враны и въ дятелы… и в Усеница… божие существо въводятъ». Это зафиксировано и в грамоте XVII в. к царю Алексею Михайловичу, осуждавшей московский обычай: «В навечерии Рождества Христова кликали многие люди Каледу и Усень…». Царь Алексей Михайлович в 1648 г. в своей грамоте осуждал веру русск. в своих богов: «Кличут – Коледу, и Таусен, и Плугу…». В 1649 г. христ. констатировали: «А в навечерие Рождества Христова, и Васильева дни… кличутъ Коледу и Таусень и Плугу». В грамотах и церковных документах Руси чаще употреблялся вариант Усень (но он и ближе к Ушас). Попы предписывали: «На вечери Рождества Христова и Богоявления Колед, Плуг и Усений (Овсень) не кликати». Даже из этих нескольких скупых цитат о богах Авсень-ТаусеньУсень явствует, что их чествование связано с Новым г., с рождением и прибавлением света.

Авсень-Овсень-Усень чаще в народном представлении – кони (у лтш. Усиньш – покровитель лошадей), «кобылки», пара (тройка) коней или всадников. Они защитники и хранители огня небесного. А. поют обрядовые шуточные песни в сочельник, посвящают трапезу с кутьей, печивом и сочивом. Афан. писал (3.366): «Одна из обрядовых песен заставляет доброго молодца Овсеня выезжать на свинье:

На чом ему ехати?На сивинькой свинке…

Черта в высшей степени занимательная, ибо она указывает на тождество нашего Овсеня с светоносным богом германцев – Фрейром, который в период зимнего солнцеворота выезжал на небо на златощетинном борове и которому в это время совершались обильные жертвоприношения. Являясь в сей мир, Овсень открывает путь новому лету (новому году), несет из райских стран щедрые дары плодородия…»

Несмотря на утрату санскритских имен богов («Ушас», «Ашвины»), Ашвинов-Авсеней в славянском мире, на Руси трогательно чтили, любили, о чем свидетельствуют мириады дошедших до нас их изображений. Рыбаков обратил внимание на то, что самый древ., любимый, наиболее частотный сюжет русск. вышивок: прямостоящая женщина с широко расставленными ногами или в широкой юбке, по бокам ее – кони, всадники (или олицетворяющие их в христ. период, когда отеческие боги были запрещены, – птицы, цветы, кусты, растения, ростки). Их вышивали на подзорах, оплечьях женских рубах, на полотенцах, занавесках и т. д. Затруднение расшифровки этого наиболее древ. сюжета вышивки лежит в забвении (в связи с христ. запретами на отеческую культуру, мировоззрение) первичной семантики сюжетов самими вышивальщицами, разбросанными по отдаленным друг от друга обширным регионам слав. мира. Мн. перепуталось, целостная устойчивая композиция, в иных случаях, распалась на ч. Появилось сочетание элементов, первоначально принадлежавших разным сюжетам, зато возросло количество комбинаций ритуальных вышивок. Сила традиции и красочная декоративность старинных композиций выезда на небо троицы Ушас и Ашвинов позволили сохраниться древ. сюжетам, которым более трех тыс. л. настолько, что они дошли до нас в неимоверно большом количестве и вариациях и позволяют пополнять сведения о наиболее устойчивых верованиях пращуров.

В Средние вв., при христ., Авсень-Овсень-Усиньш помнили, но народная молва все больше связывала этого бога (в трех лицах; троицу) с покровительством лошадям и животным. В 1606 г. иезуит И. Стрибинг сообщал, что латыши называли Усиньш богом лошадей; ему приносили в жертву, в частности, два хлеба и кусок жира, бросаемые в огонь. Понятно, почему хлеба два, ведь Ашвины – два близнеца, а масло, жир, по РВ, приносили в жертву богам света (каковыми были и троица – Ушас-Ашвины) и богу огня. В источниках 1725 г. Усиньш именуется «господином лошадей» (эта формулировка явно архаическая, в РВ богов часто именовали «господин», например, Праджапати – «господин потомства»). В народных песнях Усиньш называли «отцом лошадей», он выращивал, охранял (вместе с пастухами) прекрасных коней. Люди верили, что он (бог в трех лицах; троица) открывает по утрам загон, конюшню. Сам он едет на девяти конях (или его конь бежит по девяти дорогам; при этом цифровая формула символизировала троицу: три по три – девять). У слав., балтов Усеню-Усиньшу был посвящен особый день (в христ. совпадал с Юрьевым), когда лошадей в первый раз после зимы выгоняли на пастбище. У балтов известен особый танец Усиньш (или танец коня), который сопоставим с мотивом танца «играния» солнца. Усиньш у балтов связан с золотой росой, с медом. Существует поразительная икона XVIII в. «Медост патриарх» (от слова «мед») сельского богомаза из Карелии. Святой из Сицилии изображен на ней в окружении животных (коров, овец, кур), это священномученик Модест, ничего о животных в его «житии» нет. Так отеческая традиция проникла в малопонятное христ., приближая последнее к народному мировоззрению.

Когда отеческие древ. боги Авсень (и все варианты), Род и роженицы были запрещены христ. режимом, о Заре, Зорях, Зирке в народе не забыли, имя Зари часто уп. в заговорах и молитвах. Зарю, Зирку связывали со светом и счастьем, с рождением и началом.

Заря – световое явление в атмосфере, связанное с восходом (время ок. ¾ часа перед восходом) и заходом солнца. С древ. времен известный, очаровывающий людей вид зари определялся сложным сочетанием явлений поглощения, рассеяния, отклонения, искривления световых лучей в различных слоях атмосферы, особенно в нижних, где содержатся в большом количестве твердые и жидкие частицы (пыль, капельки воды и т. д.). Как голова – важнейшая ч. тела, так Заря – важнейшая ч. дня. Заря прекрасна! При безоблачной погоде перед заходом солнца западная ч. неба у горизонта принимает золотисто-желтый оттенок, а у самого горизонта – красный. Над солнцем небо кажется прозрачным, в момент захода золотистый оттенок усиливается, становится оранжевым… Продолжать описание оттенков зари можно долго. Тем более что в разную погоду они разные… А восходящая заря – все это в обратном порядке. Утром заря со своими сыновьями открывала «ворота» неба, а вечером «запирала», почему в областных говорах сохранилось выражение «Зоря замыкается». В поздневедийское время архаические космические функции троицы забывались, их все больше считали покровителями коней, животных вообще. На широко известной киевской фибуле (металлической застежке для одежды) изображена богиня в широкой юбке с руками, переходящими в головы коней; рядом с женской фигурой изображен мужчина, руки которого переходят в головы женские, возле его ног расположились два коня. Это Ушас и ее дети Ашвины, а рядом – Род, оплодотворяющий землю. Афан. замечал (1, 93), что «у греков Зоря называлась Протогенея – перворожденная и солнце рассматривалось, как сын, рождаемый Небом и Зорею». Заря – одолительница ночи и длинной ночи полярной, спасительница людей от тьмы, связанных с нею страхов, с боязнью появления, победы нечистых сил, с тяготами, налагаемыми на души людей мраком, – в древнейшие «северные» времена бытия наших пращуров играла большую роль. Люди молили богов, чтобы они дали сил «пережить долгий мрак». Когда, наконец, появлялась заря – люди радовались и ликовали.