Главная роль (СИ) - Смолин Павел

Так и вижу, как Александр отговаривает меня классическим: «Эти мерзавцы сразу же начнут читать безбожника-Маркса», но мне есть чем крыть — через прессу нужно кормить народ пропагандой, которая заборет пропаганду социалистическую. Ленин и его ближайшие соратники умницы не мне чета, но опыта жизни в крайне насыщенном инфополе у меня больше. Маргинализация, «фейки» — которые в эти времена физически на достоверность проверить нельзя — подкупы, ловля на компромат, аккуратные ликвидации — вот основа моего успеха в борьбе с «оппозицией». Ну и решение многих застарелых социально-экономических проблем — сытый и довольный царем народ про конституции, думы и прочую мерзость и думать не будет. Здесь сложнее — попытка влезть в некоторые вещи закончится табакеркой, и не в висок Никки, а в мой. Ладно, при недостатке информации планировать укрепление вертикали власти нет смысла, нужно Питерского воздуха понюхать сначала.

Дождавшись условленного времени, мы усилились казаками и добрались до лифта. Сэр Уоллес уже был здесь, а Николая пришлось подождать две вежливые минуты. Должность такая, опаздывать обязующая, но я человек пунктуальный, поэтому буду требовать от других уважать свое и чужое время. Никки, понятное дело, исключение.

Люди попроще поклонились цесаревичу, и мы поехали вниз.

— Евпатий, случившееся с тобой в высшей степени неприемлемо, — заявил оживленный от предвкушения «приключения» Николай. — Как наследник Престола, я не могу дозволить спустить такое отношение к честному купцу.

— Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество, — низко поклонился купец. — Всю жизнь Господа за вас молить буду, и домочадцам своим накажу!

— Много ли домочадцев? — спросил Никки.

— Двоих сыновей Господь даровал, Ваше Императорское Высочество, — ответил Евпатий. — Да трех девок. Старшой в Екатеринбурге остался, за хозяйством пригляд держать, а младшенький во Франции, наукам обучается.

— Добро, — одобрил Николай. — Достойное семейство. Савелий, — обернулся к своему секретарю. — Когда будем в Екатеринбурге, вели купцов Первой гильдии Мухиных на прием у городского голавы пригласить.

Не перестаю поражаться, насколько счастливыми становятся люди, когда на них падает Высочайшая милость. Буквально от счастья плачут, и от этого — уж такого я от себя не ожидал — хочется делать больше добра. Нет, так ни времени, ни эмоций, ни казны не напасешься, нужно вводить лимиты. Например — одно сильное «облагодетельствование», три средних и пять малых в неделю.

— Чудо господне, как есть чудо, Ваше Императорское Высочество, — перекрестился купец. — Век за вас Господа молить буду.

Однообразненько, но что он еще ответит? «Спасибо, царь-батюшка»? Его за такое панибратство выпорят.

— За Императора молись, Евпатий, — перенаправил благодать повыше Николай. — Только его заботами Империя и живет. Трудно ему.

— За Его Императорское Величество всякий верный подданый молится истово, — покивал Евпатий. — Он один у нас, защитник и помазанник божий.

— Поповцы? — спросил Николай, заметив недостаток пальца при крещении.

Точно, старообрядцы на два больших течения делятся — одни попам своим молятся, что затруднительно и даже рискованно — алтари старообрядческих церквей в Москве запечатаны, и «беспоповцы» — в их глазах после Раскола церковь утратила благодать, и теперь остается ждать гибели мира и Страшного Суда.

— Белокрини́цы, Ваше Императорское Высочество, — поклонился Евпатий.

Разобраться с монополией действующей Церкви на окормление паствы, он, конечно, не попросит — риск навлечь на себя гнев Николая таким запросом велик, но что-то с этой проблемой надо делать: у нас всегда тут многонациональная и многоконфессиональная страна была, и бороться с этим глупо — свобода вероисповедания у нас быть должна, хотя бы назло социалистам. Кроме того — любая монополия, в том числе на оккультные услуги, автоматически вызывает стагнацию и лень. Церковь наша, прости-господи, в алчности да попустительстве порокам погрязла — не просто так же народ массово попов на колокольнях вешал?

Глава 8

Добираться до плантации пришлось поездом. Пустая трата рейткнехтов, которым даже билеты купить не обломилось — транспортные расходы на себя берет принимающая сторона.

В полицейском участке нас встретили с огромным почтением и даже извинились перед Евпатием, которого пару дней назад прогнали взашей. Тоже понять можно — пришел избитый вонючий бомж в дерюге и требует на целого плантатора дело завести. А ты, собственно, кто, чтобы такое требовать?

Хреново без консульства. Ладно, если ты хотя бы дворянин или представитель «больших» Мухиных — тогда местные до исполнения обязанностей снизойдут, и, может быть, даже поверят в долг, оплатив телеграмму родственникам и какую-нибудь халупу. Но когда ты уездный купец, пусть даже с неплохим капиталом, при этом выглядящий оборванцем, тебе хрен кто поможет. Консульство должно быть таким, чтобы даже распоследний бомж, если он подданный Империи, мог получить миску похлебки, моральную и юридическую поддержку и билет до дома.

Вагон у нас (имею ввиду принцев, английского писателя, некоторую охрану, камердинеров и Главного Инспектора местной полиции, люди попроще едут в другом вагоне) отдельный. Не Императорский уровень, но за неимением можно прокатиться и в первом классе. Удобные кожаные кресла, позолоченные светильники, резная мебель — в мои времена первый класс выглядел похуже. Быть богачом в любые времена приятно, но здесь и сейчас социальное расслоение такое, что оторопь пробирает, и невольно хочется записаться в коммунисты. Столик по цене десятка деревень — это что, нормальная экономическая модель?

В мои времена, впрочем, тоже все не так однозначно — тот же дорогущий столик можно разменять на резкое увеличение уровня жизни в десятке деревень, но настолько нищие деревни искать придется в условной Африке. Словом — нет в мире совершенства, есть только долгая и опасная — потому что царский сын из мяса сделан, а это материал хрупкий — работа по улучшению уровня жизни податного населения.

Сэр Уоллас тем временем делился очередной порцией этнографических наблюдений, в этот раз — об англичанах нижнего социального слоя:

— Наша Империя велика и многообразна. Порою черни удается сколотить капитал и купить землю — как в нашем случае, Ваше Императорское Высочество. Здесь — колония, вокруг — дикари, и человеческая жизнь, к огромному моему сожалению, стоит дешево. Лишенный воспитания, уверовавший в собственную исключительность от свалившегося богатства вчерашний крестьянин или лавочник может потерять голову от мнимой вседозволенности.

— Полагаете, мотивом преступника была уверенность в том, что его не накажут? — поддержал беседу Николай.

Сэр Уоллас взглядом переадресовал вопрос генеральному инспектору Эдвардсу, который, узнав о нашем с Никки визите в участок, прибыл туда сам, решив на всякий случай возглавить расследование. Как и почти любой важный чиновник этих времен, имеет на лице пышные, связанные усищами в единое целое, бакенбарды.

— Преступники — все равно что животные, Ваше Императорское Величество, — ответил сэр Эдвардс на английском.

У нас тут русскоязычное большинство, поэтому инспектор пользуется переводчиком — мы-то его понимаем, а он нас — нет.

— Преступник ставит себя над Законом, то есть — считает себя лучше, умнее и сильнее общества. Ваш замечательный писатель Достоевский много об этом писал. Порой преступнику даже не нужен мотив — достаточно желания совершить преступление и уверенности в отсутствии наказания. Следствие обязано оперировать установленными фактами, однако я позволю себе предположить, что в этом прискорбном инциденте мотивом послужила жадность — пятьдесят тысяч рублей немалая сумма.

— Безусловно, мистер Эдвардс, — глубокомысленно кивнул Николай. — Установить факты — это самое главное.

Думаю о преступности этих времен, и натурально руки опускаются. Дактилоскопии или нет, или она в зачаточном состоянии. Генетическая экспертиза вообще фантастика. Камер нет, телефоны только в крупных городах и не в каждом доме, «межгород» только телеграфом или почтой. Как вообще в этих условиях полиция умудряется кого-то ловить? В моих глазах это какое-то волшебство.