Жена офицера - Самсон Агаджанян

— Ну что, моя дикая козочка? Поиграли в кошки-мышки, хватит! Сама разденешься или помочь?

Настя оттолкнула его от себя, рванулась к двери, но он схватил ее за волосы, силой бросил обратно на кровать и навалился на нее. Он пытался целовать ее губы, но та, мотая головой, не позволяла это делать. Подогнув ее руки за спину, придавив всем корпусом, он свободной рукой дернул замок спортивного костюма, обнажил ее грудь. Когда его руки коснулись ее груди, Настя пронзительно закричала:

— Не…ет! — и, непомерным усилием освободив руку, ногтями вонзилась ему в глаза.

Он отпрянул от нее, руками хватаясь за лицо, глухо зарычал. Со страхом глядя на него, она увидела кровь, выступающую сквозь пальцы. Пошатываясь, он подошел к зеркалу, разжал пальцы. В правом глазу увидел сгусток жидкости, дико зарычал и, бешено глядя на Настю здоровым глазом, двинулся на нее. Настя, с силой оттолкнув его, выбежала из комнаты. Стремительно сбежав с лестницы, выскочила во двор, побежала к калитке. Собака, спокойно дремавшая возле своей будки, приподняв голову, посмотрела в сторону убегающей, потом вскочила и огромными прыжками пошла на преследование. В последний момент, когда казалось, что собака настигала ее, Настя успела захлопнуть калитку. Собака со всего размаха грудью налетела на калитку.

Не разбирая ничего на своем пути, стремительно мчась по дороге, окруженной домиками, не помня себя Настя выскочила на грунтовую дорогу. Позади себя увидела свет фар, поняла, что ее преследуют, и, отбежав от дороги, упала на землю. Машина на большой скорости пронеслась мимо. Выждав еще несколько минут, поднялась и побежала. Пройдя с километр, впереди увидела огни движущихся машин. «Трасса», — промелькнуло в голове и она ускорила шаг.

На попутной машине Настя доехала до своей гостиницы и спустя час была на железнодорожном вокзале. Об участии в конкурсе она уже не думала, было только одно желание: как можно быстрее уехать из города. Купив билет, стала ждать поезда. Боясь, что грузин будет искать ее, села в конце зала ожидания и с напряжением наблюдала за входными дверями. Утром, когда объявили посадку на поезд, озираясь по сторонам, поближе держась к рядом идущему мужчине, села в вагон. Со страхом вглядывалась в лица проходящих по вагону пассажиров. Ей казалось, что вот-вот появится Готадзе, и лишь тогда она свободно вздохнула, когда поезд тронулся.

На следующий день к обеду Настя приехала на свою станцию. На автобусе доехала до дома. По дороге решила, что надо молчать о том, что случилось, и придумала историю, что к конкурсу не допустили из-за отсутствия предварительной заявки на ее участие.

Войдя в дом, Настя увидела бабу Нюру. Та, сидя рядом с матерью, что-то рассказывала. Елена Николаевна, увидев дочь, тихо прошептала:

— Настенька…

На следующий день Настя пошла на ферму. Доярки окружили ее. Когда она сказала, почему ее не допустили к конкурсу, возмущению не было границ.

Потекли однообразные будничные дни и та же неизменная дорога: ферма — дом и наоборот. Матери становилось все хуже, и когда в очередной раз, даже после сильнодействующего укола, ей стало совсем плохо, Настя повезла ее в районную больницу. Елену Николаевну оставили там, но спустя несколько дней Настю вызвали к главврачу. Тот, стараясь не смотреть в ее сторону, тихо произнес:

— Настя, твоя мать требует, чтобы я выписал ее из больницы.

Та удивленно посмотрела на него.

— Андрей Андреевич, но она же в вашей помощи нуждается! Я уже бессильна ей помочь.

Врач, опустив голову, молча смотрел перед собой. Он мучительно думал, как сказать этой простой скромной девушке, которая верила, что мать встанет на ноги, что дни той сочтены. Настя, словно прочитав его мысли, тихо спросила:

— Андрей Андреевич, я хочу знать правду. Что с мамой?

Тот посмотрел ей в глаза.

— Ты догадываешься, чем она больна?

— Да. Вы говорили, что у нее больной желудок.

— У нее рак и жить ей осталось максимум два-три дня.

Некоторое время Настя пыталась осмыслить услышанное, слова врача еще не доходили до сознания, а когда дошли, она тихо прошептала:

— Мамочка…

Он усадил ее за стол.

— К сожалению, это горькая правда. Все время она молча переносила адскую боль, делала это ради тебя. Не хотела, чтобы ты знала, чем на самом деле она больна.

Он замолчал, подошел к сейфу, достал коробку с ампулами морфина, положил перед ней.

— Возьми. Будешь поддерживать оставшуюся жизнь.

Настя, по-прежнему дрожа всем телом, тихо плакала.

Доктор налил в стакан воды, из стеклянного флакончика вылил зуда несколько успокоительных капель, протянул ей. Настя отсутствующим взглядом посмотрела на врача, неожиданно вскочила и побежала к двери. Он успел перехватить ее. Вся дрожа, она пыталась вырваться. С большим трудом он посадил девушку, поднес стакан к ее губам.

— Выпей!

В кабинет вошла медсестра.

— Укол, — мельком взглянув на нее, приказал врач.

Та поняла без слов, выбежала из ординаторской и спустя минуту вернулась.

После укола, немного погодя, уже осмысленно глядя на врача, Настя спросила:

— Почему молчали?

— Я уже тебе сказал: твоя мать не хотела, чтобы ты знала о ее болезни.

После обеда Настя забрала мать и на «скорой помощи» увезла домой. Днем и ночью она не отходила от ее постели. Та почти не приходила в себя. С Настей в доме постоянно находились люди, но она, кроме матери, никого не видела. На третьи сутки, под утро, Настя увидела, как у матери открылись глаза. Она пыталась что-то сказать, Настя наклонилась к ней.

— Мама, что ты хочешь сказать?

— Прости… — прошептали губы матери.

Настя поняла, что это значит, и громко крикнула:

— Ма…ма!.. Не смей! Ты слышишь? Не смей!..

Веки матери медленно закрывались. Последние силы покидали ее. Света становилось все меньше и меньше, приближалась черная мгла. Становилось очень страшно и одиноко.

— Ма…мочка!.. Родненькая! Не уходи…

Словно во сне прошли похороны. Несколько дней Валентина Петровна не отходила от Насти. За все дни Настя не проронила ни слова, словно онемев. Валентина Петровна хотела забрать ее к себе домой, но Настя отрицательно покачала головой. Оставшись одна, на работу больше не выходила. С утра уходила на кладбище и целыми днями безмолвно сидела у могилы матери. Лишь с наступлением темноты возвращалась домой, ложилась на кровать матери и, обнимая подушку словно мать, жалобно плакала. Мать для нее была источником света, тепла и самой надежной подругой.

Валентину Петровну ни на минуту не покидали мысли о судьбе девушки. После работы, возвращаясь домой, заглядывала к Насте и каждый раз видела одну и ту же картину: неподвижно лежавшую на кровати девушку. Все попытки добиться от нее хотя бы одного слова ни к чему не приводили. Словно набрав в рот воды, Настя по-прежнему молчала. За несколько дней, прошедших после смерти матери, она так изменилась, что ее трудно было узнать. Былая красавица превратилась в постаревшую и сгорбленную женщину.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, как обычно, Валентина Петровна заглянула к Насте. Войдя в комнату, увидела ее в той же неизменной позе, лежавшей на кровати. На звук открывшейся двери Настя даже не повернула голову. Валентина села рядом, рукой коснулась ее плеча.

— Настя!

Но та не отзывалась.

Предчувствуя недоброе Валентина резко повернула ее к себе. Безжизненные глаза смотрели мимо нее. На постели валялись таблетки,

— О Господи! — простонала Валентина и, ударяя ее по щекам, громко закричала: — Настя!

Настя не подавала признаков жизни. Приложив ухо к ее груди, Валентина с трудом уловила слабое биение, выбежала на улицу. Спустя несколько минут на грузовой машине она доставила ее в больницу. До самого утра Валентина не отходила от Насти, хотя врач успокоил: просто девушка выпила большую дозу снотворного, но недостаточную, чтобы умереть. Проспала Настя больше суток. Открыв глаза, увидела рядом Валентину Петровну. Та хотела поругать ее, но, увидев слезы на глазах Насти, передумала и, словно ничего с той не случилось, будничным голосом произнесла:

— С сегодняшнего дня жить будешь у меня.

Прожила Настя у нее с месяц. Все это время Валентина Петровна осторожно вела разговор о том, что девушке надо готовиться к поступлению в институт. Вначале Настя не хотела об этом даже слышать, но та настояла на своем. Было решено, что Настя поедет поступать в Армавирский пединститут, чтобы было удобно в выходные дни приезжать домой.

За несколько дней перед отъездом в институт Настя пришла в свой дом и стала отбирать вещи. Комнату надо было сдать завхозу школы и необходимо было ее освободить. Перебирая учебники и методическую литературу матери, в одной папке увидела пожелтевший пакет. Неожиданно почувствовав волнение, вскрыла пакет и увидела групповую фотографию. В глаза сразу бросилось размытое лицо мужчины, словно его пытались стереть ластиком. Рядом с ним, счастливо улыбаясь, прижавшись к нему, стояла мама. Она быстро перевернула фотографию. На обратной стороне материнским почерком были написаны фамилии. Одна из них была стерта. Внизу фотографии подпись: «Пятый курс филологического факультета МГУ. 1952 год». Настя вновь посмотрела на стертое лицо и невольно произнесла: «Он!» Сомнения не было, рядом с мамой стоял отец. Отложив в сторону фотографию, задумалась. Мать ни разу не рассказывала, как училась в МГУ. Она вспомнила, как после окончания школы, когда сказала матери, что поедет поступать в МГУ, та запротестовала. Настя вновь посмотрела на стертое лицо и чем дольше всматривалась, тем сильнее разгоралось чувство обиды за мать. Главным виновником в смерти матери был он и, словно разговаривая с ним, Настя тихо произнесла: