Ночной Странник - Ярослав Гжендович

Мог бы сделать все что угодно. Убить Грисму, править вместо него. Управлять толпой обезумевших, завшивленных, надышавшихся галлюциногенными испарениями дикарей. Или поубивать их всех и отправиться дальше. Не было над ним ни закона, ни религии – ничего. Был он здесь один. Мог делать все или ничего. Обе возможности казались достаточно скучными и ни к чему не приводили. Мир нигилизма.

Он взглянул в ее широко открытые коровьи глаза, раскрытые губы, мелкие зубы.

Королева…

Ему захотелось смеяться.

Это непрофессионально.

– Иди сюда… – простонала она.

Во дворе внезапно раздался какой-то шум. Стук дверей, топот множества ног, крики, что-то с шумом рухнуло, собаки взорвались яростным лаем.

Они отскочили друг от друга. Драккайнен схватил штаны, впрыгнул в сапоги, кое-как охватывая голенища ремнями, воткнул голову в шлем и с одними наручными щитками в зубах взглянул на королеву, что сжалась на помосте, глядя на него влажными глазами, словно перепуганная крыска.

За дверьми загремел яростный растущий рев. Протяжный, от которого по спине бежали мурашки. Точно такой, как издавал княжич во время поединка.

– Безумный Крик… – прошептала она. А потом ее зубы обнажились в сумасшедшей ухмылке. – Идут мои дети! Ты их призвал! Близится холодный туман!

Драккайнен смерил ее тяжелым взглядом, все еще сжимая наручные щитки в зубах, и дернул дверь.

На площади царил полный хаос. Можно было увидеть воинов в шлемах, но без штанов или полностью одетых, но без оружия. Люди бессмысленно метались во все стороны, то и дело сталкиваясь. Зажгли факелы вдоль частокола, и теперь площадь была залита нервным, как при пожаре, светом. Мокрые факелы сыпали искрами и коптили, кто-то споткнулся о бочку и упал, кто-то орал неясные приказания, но его никто не слушал. Над всем этим вставало понурое ворчание рога.

Драккайнен нашел невымощенный кусок площади и воткнул меч в землю, после чего сунул пальцы в отверстия кожаной перчатки, соединенной с наручами.

– Что за бардак… – пробормотал невнятно по-хорватски, затягивая зубами ремешки. Ударил ладонью по доспеху, вынул меч и сунул его под мышку. – Среди ночи… А у меня свиданка в самом разгаре… С королевой, piczku materi…

Кто-то выскочил из-за его спины. Вуко ударил его в грудь раскрытой ладонью, прихватил в горсть кольчугу, притянул к себе:

– Что происходит?! Куда летишь?!

– Пробужденные… – проблеял тот, дыша запахом старого пива. – Пробужденные…

– Все уже и так пробуждены, баранья голова! – рявкнул Драккайнен. Оттолкнул его на стену бани и двинулся к воротам.

Дикий боевой вопль раздался снова, замораживая кровь в жилах. Воины останавливались и стихали на миг-другой.

Княжич стоял под дождем с мечом и щитом в руках. Полуголый, только в меховых сапогах и исподнем. Драккайнен не узнал его в первый момент, потому что Грисмальфи нарисовал себе на лице и груди черные широкие зигзаги. Стоял и издавал загробный рев, от которого звенело в ушах. Ответ был хоровым, словно отзывалась шакалья стая.

Видать, я его изрядно долбанул, подумал Драккайнен с сочувствием.

– Грисмальфи, нет! – пискляво надрывалась какая-то девица, захлебываясь пронзительным плачем.

– Встану в руинах живым последним, – крикнул княжич. – Не отступлю и слез не сроню! Мир пусть рыдает, враги пусть бегут. Умершие встанут со мной пусть. Пусть помнят живые. Бога разбудит пусть песнь о последнем живом! Плачь, Хинд, над неотступившим! Иду я! Тот, кто путь преградит! Не пройдете!

Это какой-то обряд, подумал Драккайнен. Остальные расступились, дав Грисмальфи пройти. Стражники морочились с засовами на малых дверях в центре ворот – деревянных дверок размером с человека, снаружи щетинившихся железными шипами. Они чуть приотворились, Грисмальфи протиснулся в щель и растворился во тьме.

Они столпились над главными воротами, чтобы увидеть, как героический сын владыки станет смывать позор вчерашнего поражения. За ужином над ним смеялись, а теперь в их глазах стояли слезы – когда он жертвует собой в припадке мужества. Будет он там стоять и отгонять наркотические видения, размахивая своим прямым мечом. Будет колоть туман и разгонять испарения.

Герой.

Странник протиснулся сквозь испуганно сбившуюся группку воинов на ступенях и вышел на настил из мокрых брусьев над воротами.

Ничего не было видно. Даже тумана.

Только Грисмальфи, стоящего во тьме, с телом, изукрашенным черными зигзагами, высекающего снопы искр клинком о край щита.

– Там ничего нет, – сказал громко Драккайнен. – Нет чудовищ. Это мороки. Туман ядовит.

Горелый Гнев, стоящий рядом, схватил его за руку и молча указал на лежащий на навесе безголовый труп стражника. Того самого, с которым Драккайнен разговаривал несколько часов назад. Над воротами торчало обломанное копье, лапы чудовища на нем не было.

Вуко открыл рот, но ничего не сказал.

Сперва показалось испуганное стадо оленей. Самец, самка и четыре штуки молодняка. Выскочили из леса и погнали в сторону крепости, игнорируя Грисмальфи, будто он их совершенно не интересовал.

Туман внезапно затопил деревья и залил поляну, словно приливная волна. Захлестнул бегущих зверей и, прежде чем они исчезли, Драккайнен в остолбенении заметил, что мчащийся вперед рогач распадается на идеально квадратные кусочки – как проскочив сквозь сетку лазерных лучей. Встряхнул головой.

– Там ничего нет, – повторил.

А потом вспомнил существо, которое зарубил. Туман или нет, но тварь была реальна и дьявольски опасна. Царапины на коже все еще горели, словно муравьиные укусы.

Сделалось холодно. Вуко взглянул сквозь термический фильтр и увидел, как перед стоящим с обнаженным мечом Грисмальфи густеет столп тумана, как мелькает в нем нечто кривоногое, большое и человекообразное, будто разъяренная горная горилла.

Кто-то вскрикнул. В обычном зрении тварь была сгустком тьмы. Косматым мраком, в котором лишь посверкивали раскаленной краснотой глаза да палисад мощных зубов.

– Там ничего нет, – сказал Драккайнен в третий раз. – Это морок. Смотрите, это пролетит насквозь.

Вырвал из держателя факел и метнул прямо в чудовище. Рыкающий пламенем снаряд перекувыркнулся и отскочил от груди твари, рассыпая искры. Существо чуть присело и издало раскатистый инфразвуковой рык почти на границе слышимости, от которого дрогнул воздух.

Драккайнен выругался, метнул меч за стену и перескочил через барьер, стараясь не напороться на заостренные колья.

Ускорение пало на него, как завеса, превращая полет в сонное парение – словно спуск на парашюте. Он выставил ноги, напряг мышцы, стиснул зубы и подобрал язык. От настила до земли было не больше четырех с половиной метров. Он помнил также, что напротив ворот нет никаких кольев.

Земля плыла ему навстречу. Он самортизировал падение кувырком через плечо и вырвал свой меч из земли.

Поднял оружие сбоку от головы, глядя сквозь ползущие к земле капли дождя: каждая переливалась в свете факелов, словно бриллиант. В заторможенном мире гиперадреналина туман казался плотным, словно занавес. Крик Грисмальфи превратился в китовый стон.

Тварь внезапно материализовалась и двинулась вперед, как косматая гора. Напоминала пещерного медведя, чья мама покуролесила с йети. Сучковатая лапа с кривыми когтями прошла мимо его головы, разгребая загустевший воздух, словно реактивный самолет. Он ушел полуоборотом, кувыркнулся меж ногами чудовища и, встав по другую его сторону, двукратно рубанул там, где должны были оказаться бедра.

Рык боли звучал низко, вибрирующе – задрожали барабанные перепонки. Тварь повернулась, грохнула по-горилльи обоими гигантскими кулаками, взбивая фонтаны грязной воды, но Драккайнена там уже не было. Мокрая рукоять прекрасно лежала в руке, а клинок был остер, словно бритва. Слава заводам «Нордланда», выпускающим лучшие мечи во Вселенной.

Это всего лишь животное, подумалось Вуко. Большое, но животное.

Огромная голова рванулась вперед, челюсти щелкнули, словно капкан. Полетели липкие, тянущиеся нитями капли слюны; дохнуло тяжелым, почти минеральным смрадом. Драккайнен уклонился полуповоротом и рубанул одной рукой обратным хватом сразу за мощными челюстями. По глотке.

Смотрел, как из шеи твари брызгает пульсирующий поток черной крови и распадается круглыми каплями.

И тогда – огреб по корпусу.

Только когда рухнул после длинного, идиотского полета, что в замедленном времени тянулся бесконечно, понял, что у него проблемы. Боль вытекала откуда-то из костей длинной обморочной волной, но не исчезла, а осталась.

Я недооценил эту тварь, мысленно обругал он себя. Расслабился, надутый я дурак.

Попытался встать, но снова упал на мокрую траву. Сменил позу, но в этот миг корявая лапа, черная, словно кожаная перчатка, упала ему на грудь, пригвождая к земле.

Как глупо, подумалось Драккайнену. – Жаль.