Собрание сочинений - Иосиф Бродский

1

– Нет действия томительней и хуже,медлительней, чем бегство от любови.Я расскажу вам басню о союзе,а время вы подставите любое.Вот песенка о Еве и Адаме,вот грезы простолюдина о фее,вот мадригалы рыцаря о дамеи слезы современного Орфея.По выпуклости-гладкости асфальта,по сумраку, по свету Петроградагони меня – любовника, страдальца,любителя, любимчика разлада.Гони меня, мое повествованье,подалее от рабства или властикуда-нибудь – с развалин упованьяна будущие искренние страсти.Куда-нибудь. Не ведаю. По свету.Немногое на свете выбираяиз горестей, но радостно по следу,несчастие по следу посылая.Как всадники безумные за мною,из прожитого выстрел за спиною,так зимняя погоня за любовьюокрашена оранжевою кровью.Так что же нам! Растущее мерцанье,о Господи, как яростно и быстро.Не всадника ночное восклицанье,о Господи, а крик Мотоциклиста.Так гонятся за нами не по следу -по возгласу, по выкрику, по визгу,все вертятся колесики по светуи фарами выхватывают жизни.Разгневанным и памятливым окомоглянешься – и птицею воскреснешьи обернешься вороном и волкоми ящеркой в развалинах исчезнешь.И вдруг себя почувствуешь героем,от страха и от радости присвистни,как будто домик в хаосе построилпо всем законам статики и жизни.

2

– Бежать, бежать через дома и реки,и все кричать – мы вместе не навеки,останься здесь и на плече повисни,на миг вдвоем посередине жизни.И шум ветвей как будто шорох платья,и снег лежит, и тишина в квартире,и горько мне теперь твое объятье,соединенье в разобщенном мире.Нет-нет, не плачь, ты все равно уходишь,когда-нибудь ты все равно находишьу петроградских тарахтящих ставнейцветов побольше у ограды давней.[20]И только жизнь меж нас легко проходити что-то вновь из наших душ уносит,и шумный век гудит, как пароходик,и навсегда твою любовь уносит.Бежит река, и ты бежишь вдоль брега,и быстро сердце устает от бега,и снег кружит у петроградских ставень,взмахни рукой – теперь ты все оставил.Нет-нет, не плачь, когда других находят,пустой рассвет легко в глаза ударит,нет-нет, не плачь о том, что жизнь проходити ничего тебе совсем не дарит.Всего лишь жизнь. Ну вот, отдай и это,ты так страдал и так просил ответа,спокойно спи. Здесь не разлюбят, не разбудят,как хорошо, что ничего взамен не будет.

37. Комментарий

Любовник-оборотень, где же ты теперь,куда опять распахиваешь дверь,в какой парадной сызнова живешь,в каком окошке вороном поешь.Все ерунда. Ты в комнате сидишьс газетой, безучастный к остальному.Кто говорит, что вороном летишьи серым волком по лесу ночному.Все ерунда. Ты, кажется, уснул,ты в сердце все утраты переставил,ты, кажется, страданья обманул,послушному уму их предоставил...И нет тебя как будто бы меж нас,и бьют часы о том, что поздний час,и радио спокойно говорит,и в коридоре лампочка горит.Но всякий раз, услышав ночью вой,я пробуждаюсь в ужасе и страхе:да, это ты вороной и совойвыпрыгиваешь из дому во мраке.О чем-нибудь, о чем-нибудь ином,о чем-нибудь настойчиво и нервно,о комнате с завешенным окном...Но в комнате с незапертою дверьюрост крыльев в полуночные часыи перьев шум. И некуда мне деться,Любовник-оборотень, Господи спаси,спаси меня от страшного соседства.Проходит в коридоре человек,стучит когтями по паркету птицаи в коридоре выключает свети выросшим крылом ко мне стучится.Явление безумия в ночи,нежданность и испуганность простится,не прячься, не юродствуй, не кричи, -никто теперь в тебе не загоститсяподолее, чем нужно небесам,подолее, чем в ночь под воскресенье,и вскоре ты почувствуешь и сам,что бедный ум не стоит опасенья,что каждому дано не по уму.Да, скоро ты и в этом разберешьсяи к бедному безумью своемупривыкнешь и с соседями сживешься.Прекрасный собеседник у меня!Вот птичий клюв и зубы человека,вот, падая, садясь и семеня,ко мне, полуптенец, полукалека,скачками приближается на миги шепчет мне и корчится от боли:– Забавный птенчик в городе возникиз пепла убывающей любови,ха-ха, а вот и я, и погляди,потрогай перья на моей груди,там раньше только волосы росли,татуировки розами цвели,а вот глаза – не бойся, идиот...

38

Вот шествие по улице идет,поэма приближается к концу,читатель рад, я вижу по лицу.А, наплевать. Я столько говорил,прикидывался, умничал, острили добавлял искусственно огня...Но кто-то пишет далее меня.Вот пешеход по улице кружит,и снегопад вдоль окон мельтешит,читатель мой, как заболтались мы,глядишь – и не заметили зимы.Пустеть домам, и улицам пустеть,деревьям, не успевшим облететь,теперь дрожать, чернеть на холоду,страдать у перекрестков на виду;а мы уже торопимся, живем,при полумраке, полумрак жуем,не отличая полночь от зари,и целый день не гаснут фонари,и солнце багровеет в небесах,[21]и все, кто мог, уехали давно.По вечерам мы ломимся в кино,но выходя – мы снова в лапах вьюг.И птицы унеслись на юг,и голоса их в Грузии слышны;одни вороны северу верны,и в парках, и в бульварах городскихтеперь мы замечаем только их,и снова отражается в глазахих каркающий крестик в небесах,и снежный город холоден и чист,как флейты Крысолова свист.Вот пешеход по городу кружит,в простом плаще от холода дрожит,зажав листок в комочек кулака,он ищет адрес. Он издалека.Пойдем за ним. Он не заметит нас,он близорук, а нынче поздний час,а если спросит – как-то объясним.Друзья мои, отправимся за ним.Кого он ищет в городе моем.Теперь на снежной улочке вдвоемостались мы. Быть может, подойти.Но нет. Там постовые впереди.Так кто же он, бездомный сей юнец....Кто хочет, тот послушает конец!Из Гаммельна до Питера гонецв полвека не домчится, Боже мой,в дороге обзаводится семьейи умирает в полпути, друзья!В Россию приезжают Сыновья.

39. Романс для Крысолова и Хора

Шум шагов,шум шагов,бой часов,снег летит,снег летит,на карниз.Если слы-шишь приглу-шенный зов,то спускай-ся по лест-нице вниз.Город спит,город спит,спят дворцы,снег летитвдоль ночныхфо-нарей,Город спит,город спит,спят отцы,обхвативживотыматерей.В этот час,в этот час,в этот мигнад карни-зами кру-жится снег,в этот часмы ухо-дим от них,в этот часмы ухо-дим навек.Нас ведетКрысолов!Крысолов!вдоль па-не-лей и цин-ковых крыш,и звенити летитиз угловсветлый хорвозвратив-шихся крыс.Вечный мальчик,молодчик,юнец,вечный мальчик,любовник,дружок,бер-нисьогля-нись,наконец,как вита-ет над на-ми снежок.За спи-нойполусвет,полумрак,только пят-нышки, пят-нышки глаз,кто б ты нибыл – подлециль дурак,все равноздесь не вспом-нят о нас!Так за флей-той настой-чивей мчись,снег следыза-метет,за-несет,от безумьязабвеньемлечись!От забвеньябезумьеспасет.Так спаси-бо тебе,Крысолов,на чужби-не отцыголосят,так спаси-бо за слав-ный улов,никакихвозвраще-ний назад.Как он вы-глядит – бритили лыс,наплеватьна при-чес-ку и вид,но счастли-вое пе-ние крыскак всегданад Россиейзвенит!Вот и жизнь,вот и жизньпронеслась,вот и городзаснежени мглист,только пом-нишь безум-ную властьи безум-ный уве-ренный свист.Так запомнилишь несколькослов:нас ведетот заридо зари,нас ведетКрысолов!Крысолов!Нас ведетКрысолов -повтори.

40. Романс принца Гамлета

Как быстро обгоняют насвозлюбленные наши.Видит Бог,но я б так быстро добежать не смоги до безумья.Ох, Гораций мой,мне, кажется, пора домой.Поля, дома, закат на волоске,вот Дания моя при ветерке,Офелия купается в реке.Я – в Англию.Мне в Англии не быть.Кого-то своевременно любить,кого-то своевременно забыть,кого-то своевременно убить,и сразу непременная тюрьма -и спятить своевременно с ума.Вот Дания. А вот ее король.Когда-нибудь и мне такая роль...А впрочем – нет...Пойду-ка прикурю...Гораций мой, я в рифму говорю!Как быстро обгоняют насвозлюбленные наши.В час безумьямне кажется – еще нормален я,когда давно Офелия моялепечет языком небытия.Так в час любови, в час безумья – вы,покинув освещенные дома,не зная ни безумства, ни любви,целуете и сходите с ума.Мне кажется, что сбился мой берет.Вот кладбище – прекрасный винегрет,огурчики – налево и направо,еще внизу,а сверху мы – приправа.Не быть иль быть – вопрос прямолинейныймне задает мой бедный ум, и нервныйвсе просится ответ: не быть, не быть,кого-то своевременно забыть,кого-то своевременно любить,кого-то своевременно... Постой!Не быть иль быть! – какой-то звук пустой.Здесь все, как захотелось небесам.Я, впрочем, говорил об этом сам.Гораций мой, я верил чудесам,которые появятся извне.Безумие – вот главное во мне.Позор на Скандинавский мир.Далеко ль до конца, Вильям Шекспир?Далеко ль до конца, милорд.Какого чорта, в самом деле...

41. Чорт!

Новобранцы, новобранцы, новобранцы!ожидается изысканная драка,принимайте новоявленного братца,короля и помазанника из мрака.Вот я снова перед вами – одинокий,беспокойный и участливый уродец,тот же самый черно-белый, длинноногий,одинокий и рогатый полководец.Перед веком, перед веком, перед Богом,перед Господом, глупеющим под старость,перед боем в этом городе убогомпомолитесь, чтобы что-нибудь осталось.Все, что брошено, оставлено, забыто,все, что «больше не воротится обратно»,возвращается в беспомощную битву,в удивительную битву за утраты.Как фонарики, фонарики ручные,словно лампочки на уличных витринах,наши страсти, как страдания ночные,этой плоти – и пространства поединок.Так прислушивайтесь к уличному вою,возникающему сызнова из детства,это к мертвому торопится живое,совершается немыслимое бегство.Что-то рядом затевается на свете,это снова раздвигаются кровати,пробуждаются солдаты после смерти,просыпаются любовники в объятьях.И по новой зачинаются младенцы,и поют перед рассветом саксофоны,и торопятся, торопятся одетьсяновобранцы, новобранцы, солдафоны.Как вам нравится ваш новый полководец!Как мне нравится построенный народец,как мне нравятся покойники и дети,саксофоны и ударник на рассвете!Потому что в этом городе убогом,где отправят нас на похороны века,кроме страха перед Дьяволом и Богом,существует что-то выше человека.

42

Три месяца мне было что любить,что помнить, что твердить, что торопить,что забывать на время. Ничего.Теперь зима – и скоро Рождество,и мы увидим новую толпу.Давно пора благодарить судьбуза зрелища, даруемые намне по часам, а иногда по дням,а иногда – как мне – на месяца.И вот теперь пишу слова конца,стучит машинка. Смолкший телефони я – мы слышим колокольный звонна площади моей. Звонит собор.Из коридора долетает спор,и я слова последние пишу.Ни у кого прощенья не прошуза все дурноты. Головы склоня,молчат герои. Хватит и с меня.Стучит машинка. Вот и все, дружок.В окно летит ноябрьский снежок,фонарь висячий на углу кадит,вечерней службы колокол гудит,шаги моих прохожих замело.Стучит машинка. Шествие прошло.

сентябрь – ноябрь 1961, Ленинград

Рождественский романс [22]