Подземная непогода - Георгий Гуревич

И он ходит из угла в угол, заложив руки за спину. Наступает вечер, в комнате постепенно темнеет, но Дмитриевский забывает зажечь свет.

- Что же делать? - спрашивает он себя.

И вот, повернувшись на каблуках, профессор подходит к телефону, набирает номер...

- Телеграф? Запишите телеграмму. Срочную: "Камчатская область. Село Гореловское. Начальнику вулканологической станции. Прошу тщательно собрать все материалы, связанные с работой Виктора Шатрова, и переслать в Московский университет на имя профессора Дмитриевского. Прошу также, не откладывая, сообщить биографические сведения для большой статьи в "Университетском вестнике" о Шатрове и значении его исследований для советской вулканологии".

3

Тася получила эту телеграмму на почте вечером после работы и не поленилась вернуться на станцию, хотя до нее было шесть километров. Но Грибова не было дома. Он измерял толщину пепла на ближайших холмах. Спицына увидела надпись "срочная" и решила вскрыть телеграмму.

- Конечно, нужно собрать все бумаги, даже черновики расчетов, - сказал Петр Иванович. - Об этом мы Тасеньку попросим. А восковую модель запакуем и отвезем в Москву. Она должна стоять в музее. Это хорошо, что там интересуются. Значит, работа не останется без внимания, каждую букву проверят.

- По-настоящему не проверять, а продолжать надо! - сказал Ковалев. Аппараты у нас есть, как они ставятся, я знаю, видел тысячу раз, помогал, сам ставил. Пожалуй, аппарат я настрою. Но что и как снимать, не знаю. Какие-то расчеты были у Виктора. А расшифровка - совсем темное дело.

- Он смотрел на пятнышки и сразу диктовал, - вставила Тася. - Этому надо учиться в институте. Может быть, вы могли бы разобраться все вместе?

Но Спицына не поддержала ее:

- Трудно сейчас разбираться, самое горячее время. Да и Грибов не даст. У него свой план наблюдений.

- А мы не позволим ему ставить палки в колеса! Он все время мешал Шатрову, теперь радуется небось! - запальчиво сказал летчик и быстро обернулся.

Дверь отворилась, в столовую вошел Грибов.

- О чем речь? - спросил он отрывисто. - Телеграмма? Покажите!

Грибову совсем не нужно было измерять пепел - он уходил, чтобы подумать наедине. В жизни его произошла катастрофа. Именно катастрофа - не ошибка, не оплошность, а глубокое поражение. Грибов лежал на обеих лопатках и сознавал это. Погибший Виктор победил его. Был ли Виктор умнее? Нет. Способнее? Нет. Больше работал? Нет, нет, нет! Не Шатров победил Грибова, а метод Шатрова победил. Искусный ямщик отстал от самолета.

Жгучий стыд терзал Грибова. Как получилось, что он не оценил Виктора, он, гордившийся своей проницательностью! Тысячу двести научных работ взялся он взвесить, но просмотрел самую главную, ту, что делалась у него под носом. Не только просмотрел - ведь он мешал Шатрову, третировал его, одергивал, высмеивал. Люди скажут: "В трудной борьбе с Грибовым Шатров сделал свое открытие". Правда, потом Грибов поздравил Виктора. Да, поздравил задним числом, когда только слепой упрямился бы. Эх, если бы Виктор был жив, Грибов сумел бы исправить положение! Он бы сделал работу Виктора главной, помогал бы ему ежечасно. Ведь тот был неопытным ученым, знал теорию недостаточно глубоко. Но исправлять положение поздно. Виктор ушел. Сколько он совершил бы еще открытий после такого удачного начала!..

А что делать теперь Грибову? Бросить свою теорию, сжечь записи и расчеты, идти за Виктором? Нет, в его работе есть своя ценность. Круговорот тепла в природе надо понять и описать математически. Но для предсказания извержения это уже не имеет значения.

Грибов честно старался найти новый, правильный путь, а в голове его еще всплывали какие-то уточнения, убедительные примеры, доводы, выводы, относящиеся к прежней, работе. Мысленно он начинал отстаивать свою правоту. И вдруг вспомнил: не нужно, поздно, извержение уже предсказано.

Часа два Грибов бродил по черным от пепла сугробам, под конец замерз и решил идти домой. Он вернулся на станцию и в сенях услышал нелестное высказывание о себе. "

Неприятный тип этот Ковалев, - подумал Грибов. - Давно надо было поставить его на место. Предлагает то, что я хочу предложить, и меня же хулит..."

Но эти мысли тотчас же подавила привычная педагогическая: как должен держать себя начальник - обрезать или не заметить? Пожалуй, лучше не заметить.

Он трижды медленно перечел телеграмму, обдумывая, как распределить работу.

- Материалы мы отошлем, - сказал он наконец. - Тася упакует бумаги, Ковалев отвезет их в Петропавловск. Но статью о Шатрове я предлагаю написать здесь. Я знаю профессора Дмитриевского. Дмитрий Васильевич добросовестный человек, но очень занятой. Начатая статья может пролежать в столе у него полгода. Мы сделаем быстрее. Статью я беру на себя. Кроме того, пока не прислали заместителя Шатрову, нужно кому-то изучить аппараты и продолжать его работу. Это я тоже беру на себя, поскольку у всех других определенные обязанности.

- А может быть, лучше мне взяться за это? Я технику знаю и видел, как Виктор работал, - возразил Ковалев.

- На аппаратах могут самостоятельно работать только геологи! - бросил Грибов с раздражением. - Что ты будешь снимать? Все равно тебе нужна нянька.

- Ну, тогда установим сроки, когда мы обсудим статью, - не унимался Ковалев.

В его прищуренных глазах Грибов увидел глубокое недоверие.

- Допустим, на аппараты десять дней, на статью еще десять, - сказал Грибов, не повышая голоса, и вышел в лабораторию.

- Десять дней - невелик срок. Посмотрим, как он возьмется за дело, сказал летчик за его спиной.

В тот же вечер, разбирая вместе с Тасей папки Виктора, Грибов неожиданно спросил:

- Скажите, Тася, довольны мной товарищи?

Тася смутилась. Кажется, это был первый вопрос Грибова, не относящийся к математике. Отвечать честно или щадить Александра Григорьевича?

- С вами трудно, - тихо сказала она. - Вы... отделяете себя. Про вас говорят: "Его прислали сюда служить, а он держится, как будто станцию подарили ему".

- Кто говорит? Ковалев?

Тася почувствовала, что перед ней приоткрылась дверка в сердце Грибова. Можно было сказать "да", ругнуть Ковалева и вступить в союз с начальником, польстив его самолюбию. Но нет, Тася не хочет дружбы, основанной на слабостях. Она не унизит Грибова, потакая ему.

- Все так думают, - сказала она громко. - И я тоже, если хотите знать! Она высоко подняла голову, но не видела ничего, слезы туманили ей глаза.

- Хорошо, - отозвался Грибов сухо. - Можете идти. Мы закончим завтра.

4

Грибов лежал на спине. Глаза его были широко раскрыты. Он глядел на синий прямоугольник окна. Начинался рассвет. Из тьмы проступили пазы бревенчатых стен, тумбочка, спинка кровати. За перегородкой ворочался и скрежетал зубами во сне Ковалев. Прежде в соседней комнате спал и Виктор... О нем, ушедшем, и раздумывал Грибов сейчас.