Лик Черной Пальмиры - Владимир Николаевич Васильев

вина, хотя алкоголя там намного больше. Для Иных – да и для людей тоже – наиболее приемлемо равновесие. Именно поэтому Киев так люб нам всем – он удивительно гармоничен. Там Тьма не мешает Свету, а Свет не слишком теснит Тьму. В Виннице этот баланс нарушен в сторону Тьмы, поэтому приезжим сначала делается не по себе.

– А в Москве? – поинтересовался Арик.

– Москва непостоянна. И слишком, слишком велика. Баланс тут, во-первых, разный в разных частях города, а во-вторых, из-за большого количества Иных и из-за их активных действий то и дело меняется. Переменный баланс в свою очередь заставляет Иных много перемещаться и много действовать, что еще сильнее искажает общую картину. Понимаете? Москва – это котел, где бурлит и варится Сила. По сути дела, это самоподдерживающаяся система – город будоражит Иных, а Иные будоражат город.

За окном давно уже мелькали городки ближнего Подмосковья, деревеньки, платформы.

– А о Питере что скажешь? – поинтересовался Швед, одновременно спроваживая пустую бутылку под стол и беря со стола новую.

Тут Лайк насупился и ненадолго замолчал. То ли обдумывал то, что собирался сказать, то ли прислушивался к ощущениям.

– Питер… Питер – это, братцы, вообще жуть. Винница по сравнению с ним – оазис.

Симонов многозначительно хмыкнул:

– А что ты хотел – Питер на костях стоит!

– Не в одних костях дело, – покачал головой Лайк. – Ингерманландские болота сами по себе довольно мрачное место. Идеальное для жертвоприношений. Знали бы вы, сколько там жизней загублено, сколько энергии выпито… Питер ненавидит всех – он просто иначе не умеет. Это город-зомби и город-вампир, он жрет всех без разбору: Темный – Светлый, Иной – не Иной. И как истинный вампир, он умеет очаровывать, чтобы жрать. Питерцы теряют душу с улыбкой на устах и с глубокой любовью к городу, который душу из них день за днем высасывает. Неспроста там мало Иных и совершенно нет старых и сильных Иных. Вы видели эти улицы, лишенные деревьев? Вы видели эти дворы – ни травинки, ни былинки, сплошной асфальт? Мертвые каменные колодцы, в которых душа стынет? Знаете, как Питер звали полтораста лет назад… в определенных кругах? Черная Пальмира. Не Северная – Черная. Не завидую тому, кто отважится увидеть истинный лик этого прóклятого города.

– Занятно, – прокомментировал человек, который, как оказалось, уже некоторое время стоял напротив купе в проходе и вслушивался в разговор. – И довольно поучительно.

Ефим вознамерился нырнуть в сумрак, дабы прощупать незнакомца, но Лайк тотчас остановил его жестом.

Незнакомец, разумеется, человеком не был. Да и кто, кроме Иного, смог бы войти в этот вагон и задержаться тут? Обычный человек просто сомнамбулически протопал бы от тамбура до тамбура, начисто потеряв память о лишнем вагоне.

– Входи, Хена, – пригласил Лайк. – Что так долго стоял?

– Хотелось послушать, – лаконично ответил Хена, вошел и присел рядом с пододвинувшимся ближе к столу Ефимом.

Хена был оборотнем. Типичным низшим Темным. Но… только на первый взгляд. Арик чувствовал в нем что-то еще, что-то скрытое, глубинное, могучее и необъяснимое.

– Привет, брат-Темный! – поздоровался Симонов. – Пиво будешь?

Хена улыбнулся – но так, что это было еле-еле заметно. Скала могла бы так улыбнуться – тому, кто умеет видеть.

– Хена никогда не отказывался от пива.

Симонов немедленно вручил ему откупоренную бутылку и покопался на столе.

– Тут у нас вот кальмары какие-то… Фисташки… Не стесняйся, словом.

– Хена никогда не стеснялся.

Краем глаза Арик заметил, что Лайк наблюдает за происходящим с немыслимым удовольствием. Лайк вообще сейчас напоминал театрала в ложе на хорошо знакомом спектакле.

– Куда путь держишь? – попытался поддержать разговор Симонов.

– Да туда же, куда и вы, – спокойно, очень спокойно сказал Хена и потянулся к кальмарам.

– Хм… – Ефим, подражая шефу, прищурился. – Ты, что ли…

– Да, я наблюдатель, – подтвердил Хена с некоторым упреждением.

– Наблюдатель? – удивился Ефим. – А зачем Темным наблюдатель от Темных?

На это Хена только неопределенно пожал плечами – снова еле-еле заметно. Складывалось впечатление, что он осознанно экономит на движениях.

– Ну ладно, ладно, – Ефим тоже хлебнул для храбрости и со свойственной молодости непосредственностью поинтересовался: – В кого оборачиваешься, коллега?

Хена меланхолично дожевал желтоватое щупальце, приложился к бутылке и только после этого повернул голову к Ефиму.

– В смилодона.

– Хм… А это кто? – не понял Ефим.

– Кот такой. Большой.

– А наш коллега – он сейчас в соседнем купе книжку читает – в медведя. Только он не чистый оборотень, еще и маг, – зачем-то рассыпался в объяснениях Ефим.

Хена оставался невозмутим.

– Погодите, – встрял Симонов и привычным жестом поправил на переносице очки. – Если я ничего не путаю, смилодон – это разновидность саблезубого тигра?

Выдержав паузу, Хена подтвердил:

– Не путаешь.

– Но они же вымерли! Одновременно с мамонтами!

– Все когда-нибудь вымирают, – философски заметил Хена. – Медведи тоже когда-нибудь вымрут. И волки.

В купе повисло озадаченное молчание. Арик украдкой покосился на Лайка – тот все еще напоминал театрала на любимом, досконально, назубок изученном спектакле.

– Стоп, стоп, – дошло наконец до Симонова. – Получается, что, когда ты родился, смилодоны еще не вымерли?

Арик невольно вздрогнул и похолодел. Швед едва не подавился очередным глотком пива. Ефим озадаченно хлопал глазами. Лайк сиял и лучился. Ираклий улыбался – чуть снисходительно, чуть печально.

Хена слопал кусочек очередного головоногого и в прежних интонациях развил мысль Симонова:

– Угу. А те, кто оборачивается в ящера, получается, родились во времена динозавров?

Большинству в купе стало немного легче. Как оказалось – зря. Потому что Хена как ни в чем не бывало добавил:

– Но в данном случае ты прав. В свое время я общался и с дикими смилодонами тоже. Примерно в том месте, где сейчас Оренбург.

Холод навалился с новой силой. Арик вспомнил свои недавние рассуждения о возрасте Иных – перед ним сидел живой пример. Реликт ушедших эпох. Почему-то Арик уверился: Хена не лжет.

– Тьма, сколько ж тебе лет? – дрогнувшим голосом спросил Симонов.

– Не знаю, – похоже, Хену не слишком занимал собственный возраст. – Когда я родился, людям уже пришла в головы идея считать прожитые сезоны. Вот только известные им числа быстро закончились, и долгое время мне было просто «много» лет. Но смилодонов и мамонтов я прекрасно помню. Впрочем, это все вздор. Итак, коллеги, я выполнил свой долг перед миссией, показался вам. Честь имею, Хена, наблюдатель от Инквизиции. Спасибо за пиво и кальмаров. Лайк, Ираклий, удачи вам.

– Спасибо, Старший, – очень серьезно ответил Лайк, вставая. Вид довольного зрителя он мгновенно утратил. Ираклий тоже встал, хотя и ему, и Лайку мешал столик.

Хена с достоинством кивнул, встал и,