Граница нормальности - Чингиз Цыбиков

— Ух ты, — сказал наконец Тоха. В общем-то, он легко, если не считать вытаращенных глаз и возбуждённого состояния, принял тот факт, что Альберт разговаривает.

— Слушай! — сказал Тоха. — Отдай его мне!

— Бери, — сказал я, ощущая, впрочем, некое смутное недовольство тем обстоятельством, что Тоха хочет забрать Альберта. Значит, видит, что в этой ситуации что-то такое… я-то ведь кроме неудобств ничего не вижу.

— Иди сюда, — сказал Тоха Альберту и зачем-то добавил: — Кис-кис-кис!

Альберт искоса посмотрел на Тоху, потом посмотрел на меня.

— Но-но, — сказал он, — полегче.

Я подавился слюной.

— Я не хочу к нему.

Позднее Тоха говорил мне, что в этот момент почувствовал себя оскорблённым. Я всё-таки разбираюсь в собаках, говорил он, Лорда вот воспитал, а он тут — хочу, не хочу.

— Тебя и спрашивать никто не будет, — сказал он.

Альберт же пристально смотрел на Тоху, и под этим взглядом Антон Валерьевич неожиданно пустился в объяснения.

— Он — твой хозяин, — показал Тоха на меня. — Я его друг, — Тоха стукнул себя кулаком в грудь. — Как мы решим, — Тоха развёл руки в стороны, описав полукруг, — так оно и будет.

Это очень походило на разговор белого человека с аборигенами.

— Я тоже друг, — сказал Альберт.

— Друг? — спросил Тоха с сомнением в голосе.

— Друг же? — Альберт смотрел на меня.

— Друг, — сказал я, сам себе не веря. Было ощущение, что я делаю очень важное дело, но исполнение при этом хромает на обе ноги.

— Ладно, — сказал Тоха. — Иди на балкон, линяешь ты. Чего ждешь, там открыто.

И Альберт послушно ушел на балкон.

— Ну давай, рассказывай, — потребовал Тоха.

— Сначала кофе, — сказал я.

Я сидел на банкетке. Банкетка была хорошая, европейская такая была банкетка, под стать всему, что её окружало. Видимо, дело лечения живности у нас поставлено на широкую ногу, думал я, оглядывая убранство клиники.

Альберт лежал у меня в ногах и помалкивал. Тоха справедливо рассудил, что в клинике ему лучше помолчать, во избежание лишних и неприятных хлопот. На мой вопрос, зачем при таком раскладе мне вообще идти в клинику, Тоха немного туманно ответил, что осмотреть Альберта не помешает. Вдруг он псих? сказал Тоха. На мою робкую реплику, что, дескать, Альберт вполне нормален, Тоха выразительно посмотрел сначала на меня, затем на пса, и заявил, что говорящая собака — это ненормально, а от ненормального до психа дистанция невелика.

По-моему он просто мстит Альберту, за то, что тот отказался к нему идти, подумал я, и тут в коридор выглянул Виктор.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — сказал я.

— Заходи.

И мы зашли.

Виктор сразу взял быка за рога, в смысле Альберта за морду, потаскал его туда-сюда, заглянул ему в пасть, потрогал лапы ну и так далее в том же духе.

— Нормальная собака, — сказал он наконец.

Ага, конечно, подумал я. Видимо, скептицизм этот отразился на моём лице, потому что Виктор добавил.

— Да я помню, что ты говорил тогда. Собака тупая, плохо дрессируется (за его спиной Альберт, вопросительно склонив голову набок, уставился на меня). Но должен сказать тебе — тупых собак не бывает. Тебе надо научится его понимать (морда Альберта приняла отчётливо задумчивое выражение). Собака хоть сказать ничего не может, но эмоции свои выражает вполне отчётливо. Виляет хвостом, к примеру, значит довольна.

Я тут же посмотрел на Альберта. Мой пес сидел за спиной у Виктора и вилял хвостом.

— Я же тебе книжку давал, — совсем уже недовольным голосом закончил он. — «Не рычите на собаку». Прочитай уже, что ли.

Прошла неделя.

Это была очень насыщенная неделя.

Теперь по утрам Альберт будил меня, не облизывая, а тыкал носом под рёбра, всё настойчивей и настойчивей, пока я не вставал. За эти дни усвоил, что собаки хотят есть всегда, но кормить их всё же лучше два раза в день. Объяснил Альберту, почему он должен закапывать свои какашки (Альберт сначала возражал, говорил, что собаки так не делают, но я уверил его в том, что говорящие собаки только так и делают).

Нечаянно поинтересовался его отношением к кошкам, и неожиданно получил в ответ целую тираду.

Оказывается, ничего против «них» в целом Альберт лично не имеет, и относится с пониманием. Ну и любой нормальный здоровый пёс тоже. Ну кошки и кошки, всё нормально, пока они не начнут лезть ко всем со своей кошковостью — гадить в тапки, драть мебель и ковер. На моё замечание, что немногие кошки так делают, Альберт почти с горечью сказал, что вот, из-за меньшинства страдают нормальные коты и кошки. Когда же я сказал, что с точки зрения человека домашние собаки и кошки по функционалу почти одно и то же, Альберт строго ответил, что мысль о том, что собаки похожи на кошек, неверна, и что собаки и кошки разные в принципе. Я спросил тогда, как отличить нормального кота от плохого. Альберт туманно пояснил, что нормальные — они вообще нормальные, кошки и кошки, почти как собаки, а ненормального сразу видно. Он, сказал Альберт, может даже и нормальный, но вот у него в башке сдвинуто что-то, и он считает шиком вести себя как «настоящий» кот. Эта, как её, мода, горько сказал Альберт.

Я же ответил на кучу вопросов относительно человеческого поведения. Вопросы были самые разные. Например, зачем я хожу на работу. Или почему ушла Лариса. И почему потом ушла Лена. И почему от меня все уходят.

Или зачем телевизор.

Кстати, о телевизоре. Я смотрел по кабельному футбол. Мне нравится смотреть английский футбол, есть в нём что-то первородное, игра как она есть. Тут звякнула на кухне микроволновка, сообщая миру, что фаршированная курица согрелась.

Когда я вернулся в зал с подносом, по телевизору уже вещал «National Geographic». Какие-то хищники прыгали по экрану, валя с ног резвых антилоп, и внимательный Альберт смотрел на это дело, не отрываясь.

Я подобрал с пола валявшийся подле Альберта пульт, переключил на футбол и положил пульт возле себя на диван, и вот тут-то до меня и дошло, что пока меня не было в комнате, кто-то включил «National Geographic». Пока я в тяжком изумлении осмысливал произошедшее, Альберт подошёл к дивану, взял пастью пульт, положил его на журнальный столик, подталкивая носом, нацелил его на телевизор, и носом же переключил канал. Остолбенение моё как рукой сняло.

— Эй, — сказал я, — собака наглая! А ну отдай пульт!

Альберт тут же взял пульт в пасть, и, косясь на меня, боком отбежал в сторону.

Я разозлился. Стянул с ноги тапок и, резво шагнув к псу, с силой шлепнул его тапком по спине.

— Я же, гав, друг! Гав! А друзей, гав, не бьют!

От возмущения Альберт обильно пересыпал свою речь лаем, пульт при этом однако из пасти не выпустил, из-за чего говорил немного невнятно.

Я наладился стукнуть его снова, и тогда он выпустил пульт и с тихим рычанием обнажил клыки.

— Ты смотри, — сказал он, — я ведь и цапнуть могу.

— Не дотянешься, — ответил я.

— Недооценка собачьих возможностей — большая человеческая ошибка — сказал он. — Собаки очень быстрые.

Ешкин кот! То есть пёс. Как сильно изменилась за эту неделю его речь.

— Вот ты, значит, как. Кусаться надумал. Всё, паразит, — сказал я, чувствуя собственное бессилие. — Я с тобой не разговариваю.

А что прикажете делать? Бить его, видимо, стало опасно. Не кормить, так он чего доброго меня самого на харчи пустит.

И тогда я выдернул из розетки шнур телевизора.

Так сказать, ни себе и ни людям. То есть собакам.

Вечером, часов в семь, Альберт пришёл извиниться.

Я сидел на балконе, этаж третий — всё видно, всё слышно, и не так высоко, как, к примеру, пятый, что при наличии отсутствия лифта фактор весьма существенный.

Во дворе, на лавочке курили девочки. Впрочем, какие они девочки, вон какие вымахали. Зрелище было свойства сомнительного, но приятное тем не менее. И вот я, значит, сидел, наслаждался этим сомнительным зрелищем и неторопливо думал о том, как я теперь буду жить. Сильно удручало то обстоятельство, что всё происходящее меня особо не впечатляло. Нет, я понимал, чем мне может всё это дело грозить, но — как-то не трогало. Но мысли о том, что вот такая бесчувственная дубина, навевало.

Не совсем полноценен, так сказать.

Рядом со мной тихо возник Альберт.

— Пойдём гулять, — сказал он просительно. За последние два дня он стал довольно выразительно интонировать.

Я Альберта проигнорировал.

Тогда он легонько потянул меня зубами за штанину.

— Пойдём, а? — сказал он, не разжимая зубов.

— Да пошёл ты, — сказал я.

— Я бы с удовольствием, — отпустил штанину Альберт. — Но без тебя у меня не получается.

Скотина какая, подумал я, хоть бы притворялся немного.

— Кусаться он вздумал.

— Я же пошутил!