Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

И в воскресенье дверь не отворил,

Лежал в своей постели, пил и ел

И про себя тихонько песни пел.

И растревожился миляга плотник:

«Как, он не выходил весь день субботний?

Наверняка, клянусь святым Томасом,

Недоброе случилось с Николасом!

А вдруг пожрал его огонь геенны?

Во всем, глядишь, такие перемены.

Гроб отнесли сегодня на погост.

А мы с покойником рубили мост

Еще в четверг. – И приказал мальчишке: -

Иди, пострел, к светлице, там, на вышке,

Кричи, стучи, хоть камнем, хоть ногою,

Тогда жилец, наверное, откроет,

Коль жив еще, ну, а коль умер он…»

И тут такой раздался стук и звон,

Что и в гробу проснулся бы покойный.

А в горнице все тихо и спокойно,

И все сильней дубасил озорник:

«Да напились вы, что ли, мистер Ник?

Ну можно ль спать без перерыва сутки?

Хозяин сердится на эти шутки».

Опять молчание, ну как в гробу.

Он приналег, тряхнул рукой скобу, -

Не поддается. Тут нашел лазейку

Кошачью он. Но поглядеть посмей-ка!

Все ж, наконец, мальчишка осмелел,

Прилег на брюхо, в дырку поглядел

И видит: Николас сидит в кровати,

Он в колпаке и в вышитом халате,

И вверх глазеет он, разиня рот,

На гребень крыши, где мяучит кот

И месяц новый рогом зацепился

За край трубы и набок покосился.

Все рассказать сбежал мальчишка вниз,

И плотник с горя тут совсем раскис

И принялся и ахать, и дивиться,

И уверять: он знал, что так случится.

«Спаси его, святая Фридесвида! [95]

Такой был скромный и пригожий с вида,

Вот астроломия [96] к чему приводит:

Всегда с ума она безумцев сводит.

Нет доступа нам к божиим секретам.

Благословен, кто не мечтал об этом,

Кто входит с верою в господень дом.

Вот и другой когда-то астролом [97]

Ходил вот этак ночью, в небо пялясь,

И хвастал, что, мол, тайны раскрывались

Ему небесные. Ходил, ходил,

Да в темноте в овраг и угодил.

Туда же, тайны раскрывать хотел он,

А ямы-то как раз недоглядел он!

Но видит бог и пресвятой Томас,

Меня печалит бедный Николас.

Пойду скажу, что это лжеученье

Его лишит надежды на спасенье.

Скорее, Робин, и тащи-ка шест,

Ведь он, бедняга, там не пьет, не ест».

И Николас им снова не ответил;

Шестом подперли дверь они, и с петель

Дверь сорвалась и рухнула в покой.

А Николас в кровати, как немой,

Сидел недвижно и глядел на небо.

Его напрасно пичкал мясом, хлебом

Добряга плотник: нем и недвижим

Студент сидел, как статуя, пред ним.

И за плечи старик его схватил,

Затряс его и в ухо завопил:

«Очнись! Меня послушай, Николас!

Не пяль ты в небо неразумных глаз,

И что это тебе, бедняк, заметило?

Чур, чур тебя, и сгинь, лихая сила!»

Он все углы подряд перекрестил,

Три раза плюнул и окно открыл

И произнес вечернее заклятье,

Которое всегда читают братья:

«О Христос пречистый! Бенедикт-угодник!

Дом наш сохраните ото зла сегодня!

Отче наш, спаси нас нынче до утра,

Утром осени нас, преславная сестра».

И Николас сказал тогда со страхом:

«Ужель весь мир пойдет так скоро прахом?»

Тут вздрогнул он и глухо застонал,

И плотник с ужасом ему внимал.

«Брось ты дурить! Побойся, милый, бога!» -

Сказал ему старик довольно строго.

«Дай мне воды! – несчастный попросил. -

Мне надо подкрепиться, нету сил

Тебе поведать, другу дорогому,

Чего я не поведал бы другому».

Спустился плотник и, принесши пива,

Стал тормошить юнца нетерпеливо.

Вот Николас полкварты враз отмерил,

Пришел в себя, приладил снова двери

И старику стал на ухо шептать:

«Тебе лишь, Джон, хочу я рассказать,

Но поклянись, что не нарушишь тайны,

Которая открылась мне случайно.

Страшнее этой тайны в свете нет!

Коль разболтаешь важный сей секрет,

Ты в наказание ума лишишься.

Клянись сейчас же, если не страшишься».

«Клянусь Христовой кровию! – простак

Ему ответил. – Но к чему ты так?

К чему все эти клятвы и условья?

Когда ты слышал, чтоб я празднословил?

Свидетель мне Христос, кем попран ад!»

«Ты знаешь, Джон, я сам теперь не рад.

Я ход ночного проследил светила,

И астрология беду открыла.

Ты думаешь, чудак я и бездельник,

Мне ж звезды говорят, что в понедельник,

В тот час, когда потухнет месяц хилый,

Такой свирепой и безумной силы

Польется ливень, что поглотит нас.

Для всех людей придет последний час,

Никто не сможет даже помолиться.

Все это в одночасье совершится».

Взмолился плотник: «Как? Ну, а жена?

Ужель погибнуть Алисон должна?

Ужели нет спасенья никакого?»

«Внемли велениям господня слова, -

Ответил Николас, – и будешь цел,

Как некогда в ковчеге уцелел

Отец наш Ной. Но не надейся, друже,

Спастись от бед и дом спасти к тому же.

Что говорил об этом Соломон?

Какой наказ всем нам оставил он?

«Внемли советам – и не пожалеешь».

Прочти сам в Притчах, коль читать умеешь.

Но если ты послушаешь меня,

То, жизнь свою от ливня сохрани,

С женою вместе будешь мной спасен

И выше всех людей превознесен,

Как новый Ной, которого всевышний

Сберег от кары, для него излишней».

«Что ж делать надо?» – плотник возопил.

«А ты не слышал, – Николас спросил, -

Что весь ковчег пойти бы мог ко дну,

Так трудно было Ноеву жену

В него втащить? И Ной, наш праотец,

Последних отдал бы своих овец,

Чтоб для нее иметь ковчег особый,

Тогда б без драки уцелели оба. [98]

Поэтому теперь же должен ты,

Без промедления, без суеты

(В серьезном деле вредно это крайне),

Пророчество храня в глубокой тайне,

И в однодневный срок, никак не дольше,

Достать в пекарне три квашни побольше

Иль три бродильных чана поновей,

Чтоб в них могли мы, как в ладье своей,

Лишь сутки над волнами продержаться:

Потоп не может дольше продолжаться.

И запаси в квашнях ты провиант,

Я ж захвачу с собой в ладью секстант.

Но никому, прошу тебя, ни слова!

Спасти нельзя мне никого другого,

Ни Робина, как ни люблю его,

Ни Джиль, служанку. Спросишь – отчего?

Ответить не могу. Запрет господень.

Воздай хвалу, что богу ты угоден.

Запретной только не нарушь черты,

Иль обезумеешь сейчас же ты.

Теперь иди и заготовь бадьи те,

И вместе с Алисон их укрепите

На чердаке, но так, чтобы про то

Не догадался из друзей никто.

И про еду запомни уговор.

И каждому ты заготовь топор,

Чтобы веревку нам перерубить

И беспрепятственно на волю всплыть

Через отверстия, что надо в крыше

Заранее устроить, да повыше.

И лучше прорубить их над амбаром,

Чтоб новой крыши нам не портить даром.

Тогда всплывем мы без помехи в сад.

И вот, когда все люди завопят

От смертной муки, в лодочке своей

Ты поплывешь и не утонешь в ней.

За селезнями утицей пригожей

Всплывет и Алисон в бадейке тоже.

И крикну я: «Эй, Алисон! Эй, Джон!

Потоп прошел, нас не поглотит он».

И ты ответишь: «Отче Николае,

Ты прав, я вижу, что вода сбывает».

И будем мы владыками земли,

Какими не были и короли.

И будем править миром мы с тобою,

Как правил миром старый Ной с женою.

Еще хочу тебя предупредить:

В тот вечер постарайся не забыть,

Что лишь войдем в ладьи – конец, ни слова,

Ни шепота, ни знака никакого.

Молитвою займи греховный разум,

Так божьим мне повелено наказом.

Бадью свою подальше от жены

Повесишь ты, чтоб козни сатаны

Вас не склонили мыслью или делом

К греху, что порожден несытым телом.

Жене ни взгляда, так гласит наказ.

Ну, кажется, и все на этот раз.

Беги! Спеши! И завтра поздно ночью

Увидишь, друг мой, чудеса воочью.

Как все уснут, усядемся в бадьи

И будем ждать. И грозный бич Судьи

Не тронет нас, и вознесем хвалу мы,

Что не причислены Судьей ко злу мы.

Но не к чему тебе и назиданье:

«Послу разумному наказ – молчанье», -

Сказал пророк. Тебя ли мне учить?

Но поспеши, иль нам в живых не быть».

Едва держась на гнущихся ногах

И под нос бормоча «увы» и «ах»,

Спустился плотник и тотчас жене

Все рассказал, лишь умолчав о дне.

Она же, зная, что все это значит,

Как закричит притворно, как заплачет!

Мол, до смерти ее он напугал.

«Беги скорей, ведь раз он обещал,

Спасемся мы. И ты спасешь нас, милый,

От ранней, незаслуженной могилы.

Иди, иди и делай, что велел он».

И за бадьями тут же полетел он.

Подумать только, что воображенье

Такое может вызвать потрясенье.

От выдумки ведь можно умереть,

И плотника нам надо пожалеть.

Он представлял себе господень суд,

Как Алисон, голубку, унесут

Потопа волны. Плакал он, дрожал

И горестные вопли испускал.

Кой-как купил он чан, квашню, бадью