Аргонавты 98-го года - Роберт Сервис

― Что же вы можете сделать? Если бы мы могли идти туда вместе, все было бы иначе. Когда я впервые встретила вас, я начала надеяться, о, как я надеялась. Впрочем, неважно, на что я надеялась. Но поверьте мне, со мной не случится ничего дурного. Вы не забудете меня. Неправда ли?

― Забыть вас? Нет, Берна. Я никогда не забуду вас. У меня сердце разрывается от того, что я не в силах помочь вам сейчас, но мы встретимся там. Не может быть, чтобы мы расставались надолго. Ах, вы должны идти? Хорошо, хорошо, Берна.

― А я желаю вам счастья и успеха, мой дорогой друг.

Ее голос задрожал, как будто что-то душило ее. Она постояла с минуту, как будто не решаясь уйти. Вдруг сильная волна нежности и жалости нахлынула на меня и прежде, чем я понял, мои руки обвились вокруг нее. Она слабо сопротивлялась, но лицо ее было поднято и глаза сияли, как звезды. Затем на мгновение непостижимого восторга мои губы коснулись ее уст и я почувствовал их слабый ответ.

Бедные покорные губы… они были холодны как лед.

Глава V

Я никогда не забуду той минуты, когда увидел в последний раз ее беспомощную трогательную фигурку в черном, махавшую мне на прощанье, пока я стоял на пристани. Я помню низкий ворот ее платья, открывавший нежную белизну шеи, помню ее поникшую головку и шелковистый блеск ее волос. Серые глаза были ясны и спокойны, когда она прощалась со мной, и издали лицо ее своей трогательной прелестью напоминало мадонну. Они все направились через Дейю и старый мрачный Чайлькут с его вырытыми ураганами террасами, тогда как мы избрали менее крутую, но более длинную тропу через Скагвей. Среди них я увидел неразлучных близнецов ― мрачного Хьюсона и молчаливого Мервина; оба были спокойны и сосредоточены и как бы сберегали силы для страшной борьбы. Там же выделялась своей пошлостью мадам Винкельштейн, сверкающая драгоценностями, улыбками и грубыми шутками и возле нее ее надушенный супруг, отвратительно подмигивающий и улыбающийся; тут был и старик с лицом ветхозаветного пророка и мечтательными глазами, горевшими теперь огнем фанатического воодушевления, беспрестанно лепечущий: «Клондайк, Клондайк», и, наконец, рядом с ним, с слегка искаженной улыбкой, бледная девушка. Как болело за нее мое сердце. Но время нежных чувств миновало. Призыв к борьбе прозвучал. Путь призывал нас неумолимо. Настал час для каждого из нас проявить свою доблесть так, как он ни когда не проявлял ее раньше. Царство Мира кончилось. Битва начиналась.

Вокруг была неописуемая суета, беспорядок и волнение. Мужчины кричали, бранились, метались из стороны в сторону. Они ссорились из-за своих припасов, одурелые, с растерянным видом. Жажда неукротимой деятельности охватила их. Единственной мыслью было поскорей добраться до золота. Неистовый пыл властно увлекал их. Путь призывал их. Жажда золота тлела и разгоралась в их беспокойных взорах. В них просыпался дух золотоискателей.

Сотни разбросанных палаток, несколько деревянных зданий, большей частью салуны, кафешантаны и игорные дома, порывистая возбужденная толпа, теснящаяся по колено в грязи на плохо вымощенных улицах, спорящая, дерущаяся и ругающаяся за свои припасы, ― вот все, что я помню о Скагвей. Горы с обнаженными отвесными вершинами, казалось, давили жалкий город. И среди них, словно в гигантский рупор, завывал мощный ветер. Всюду господствовал полный произвол. Но это не трогало нас. Туги поджидали людей из Европы, как хищные звери.

Главой их был некий Смит по прозвищу Мыльный, с которым я имел удовольствие познакомиться. Это был очень общительный человек с приятной внешностью, и никто не принял бы его за отчаянного головореза и убийцу. Одно приключение в Скагвее до сих пор живо в моей памяти. Место действия ― салун. Мы с Блудным Сыном пьем пиво. В углу сидит опьяневший пожилой человек в полудремоте. Это долговязый, тощий малый с огрубелым лицом и желтой козлиной бородкой. Это самый оборванный, опустившийся старый грешник, какой когда-либо процветал в кабаке. Внезапно раздаются звуки выстрелов. Мы выскакиваем и видим двух тугов, стреляющих друг в друга, прикрывшись за углами противоположного дома.

― Эй, папаша. Посмотри-ка, палят! ― сказал хозяин бара.

Старик встал и поднял тупой добродушный взгляд.

― Палят, говоришь ты, тьфу! Эти молодцы и понятия не имеют о стрельбе. Старый папаша покажет им, как стреляют.

Он подходит к дверям и, вытащив старый заржавевший револьвер, стреляет в одного из дуэлянтов. Тот с воплем удивления и боли, ковыляя, убегает. Старик поворачивается к другому молодцу. Паф! Мы видим, как летят щепки и человек убегает сломя голову.

― Говорил вам, что покажу им как стреляют, ― замечает старый папаша. ― Спасибо, я опрокину рюмочку за свое здоровье.

Блудный Сын развил необыкновенную энергию и ловкость в то время. Он был неутомим, заботился обе всем и гордился своей ответственностью руководителя. Вечно жизнерадостный, всегда внимательный, он был мозгом и душой нашей компании. Он ни на минуту не падал духом и служил примером и поддержкой для всех нас, ибо к нам примкнул еще Банка Варенья. Это Блудный Сын открыл его. Это был высокий, опустившийся англичанин, худой, оборванный и вшивый, но с приметами аристократа. Он был равнодушен ко всему, кроме виски, и единственной заботой его было скрыться от друзей. Я обнаружил, что, он был когда-то офицером гусарского полка, хотя он явно избегал разговора о своем прошлом. Это было погибшее существо во всем значении этого слова. Север был для него пристанищем и полем неограниченных возможностей обогащения. Итак, мы разрешили ему присоединиться к нам, отчасти из жалости, отчасти надеясь помочь ему завоевать вновь свое человеческое достоинство.

Вьючные животные были в большом спросе, ибо фунт съестных припасов ценился наравне с фунтом золота. Старые лошади, годные только разве для живодерни, и нагруженные до того, что едва держались на ногах, подгонялись ударами по грязи. Всякая собака была ценностью, которую ловко похищали, как только она оставалась без присмотра. Овцам, отправляемым к мяснику, привязывали на спину мешки. Была даже попытка превратить в вьючных животных свиней, но они захрюкали, завизжали и опрокинули свой груз в лужу. Какое безумное волнение, какая брань и понукание, какая изумительная изобретательность нужны были для того, чтобы сдвинуться с места! Нам посчастливилось купить у экспедитора пару волов за четыреста долларов. В первый день мы перетащили половину нашего груза в Каньйон Сити и на второй еще столько же. Таким образом мы целиком выполнили наш план, хотя много раз застревали в тяжелых местах. Это было несложно. Но, какого труда это стоило! Вот выдержки из моего дневника за эти дни: «Выступили в четыре часа утра. Завтрак ― яблочные оладьи и кофе. Нашли одного вола издыхающим. Издох в семь часов. Запрягли оставшегося вола и двинулись с грузом вверх по ущелью. Дорога в ужасном состоянии, но все же тысячи надрываются, чтобы пробраться по ней. Лошади часто сваливаются в рытвины от десяти до пятнадцати футов глубины, стараясь протащить груз через валуны, которые делают путь почти непроходимым. Мы пробираемся с салазками по таким местам, через которые в другое время побоялись бы пройти без всякого груза. Снег за ночь выпал на два фута, но теперь идет дождь. Дождь и снег падают попеременно. По ночам жестоко холодно. Сегодня перетащили пять партий груза в Каньйон. Кончили последний рейс около полуночи и вернулись замерзшие, промокшие, разбитые». Этот день очень показателен и таких было еще много перед нами, пока мы доберемся до воды. Медленно, с бесконечным напряжением, с трудом и неимоверными усилиями делая каждый шаг, мы перевозили наши огромные припасы вперед от стоянки к стоянке. Это все были тяжкие мучительные дни, полные лишений. Но все же шаг за шагом мы подвигались вперед. Впереди и позади нас толпа двигалась неудержимо. Черную реку муравьев напоминали они, между громадами, круто воздымавшими грозящие гибелью ледяные вершины. В темноте ночи армия забывалась неспокойным сном и при первом проблеске зари приходила в движение. Это было бесконечное шествие, в котором каждый человек был предоставлен самому себе. Я точно сейчас вижу, как они двигаются, согнувшись под ношами, с усилием таща за собой салазки, стегая своих лошадей и волов. Их лица сморщены и искажены от усталости, воздух резок от их ругательств и тяжел от их стонов. Вдруг лошадь спотыкается и скользит в одну из размытых ям на краю дороги. Никто не может пройти. Шествие задержано. Закоченевшие пальцы распрягают бедное замерзшее животное и вытаскивают его из воды. Люди, обезумев от ярости, свирепо бьют своих навьюченных животных, чтобы наверстать потерянное, драгоценное время. Нет больше сострадания, человечности, дружбы. Всюду богохульство, неистовство и непреклонная решимость. Это дух Золотой Тропы.