Мигрант, или Brevi Finietur - Марина Дяченко

Негромко, но на удивление слаженно пели ребята, прошедшие Пробу, а новоприбывшие подпевали вполголоса, как бы тайком. Ударили ладони, застучали палки по стволам, отбивая ритм; это наше право — пелось в песне. Мы здесь по праву. Растет трава, течет вода, челнок выходит на орбиту — по праву. Светится день, и темнеет ночь, я возвожу свое жилище — по праву. Мы здесь по праву.

Инструктор отрывисто называл имена, ухитряясь попадать точно в ритм. Новые граждане выходили к костру. При свете огня их лица казались медными, губы у многих лоснились от мяса. Не было варварских обрядов — никого не мазали кровью, не кололи иголкой, никто не плясал в перьях — только песня звучала, с каждым куплетом набирая мощь. В ней слышалась глухая, глубоко спрятанная угроза.

Инструктор надевал на шею каждому новому гражданину деревянную плашку на цепочке. Эти «деревяшки» походили на временное удостоверение Крокодила, как «БМВ» на «Запорожец». Когда последний в группе получил свое право, песня звучала на весь лес. Откуда-то появились трещотки, погремушки, самодельные барабаны; новые граждане — абсолютно, феерически счастливые — ринулись в танец вокруг костра. Крокодил ощутил зависть.

Новички, прибывшие сегодня, зависти и не скрывали. Крокодил исподтишка стал разглядывать лица: Полос-Над сидел грустный, воображал, наверное, что уже сегодня мог бы танцевать с победителями. Зеленоволосый Тимор-Алк устроился в стороне, плотно сжал губы и смотрел мимо танцующих, мимо огня, в пространство.

«Это наше право. Мы здесь по праву. Жены рожают детей — по праву. Учитель растит росток — по праву. Мы здесь по праву».

Тимор-Алк встал и ушел в темноту. Никто даже не повернул головы.

Крокодил, тоже сидевший чуть в стороне от общего праздника, поднялся раньше, чем понял зачем.

Белая спина Тимор-Алка далеко виднелась в светлой ночи. Крокодил догнал его. Мальчишка обернулся резко, как распрямляется пружина:

— Чего ты ко мне привязался, мигрант?!

Крокодил опешил. Зеленоволосый был, кажется, на грани истерики.

— Ладно, иди себе, иди…

Тимор-Алк ушел, шелестя травой. Крокодил постоял, слушая шум у костра. Вернулся в лагерь, неторопливо выбрал себе гамак и лег, не надеясь уснуть, глядя сквозь ветки в залитое светом небо.

Подростки из прежней группы, и с ними инструктор, уехали после полуночи, и в лесу снова сделалось тихо.

— Человек — свой хозяин.

Аира, чисто вымытый, с каплями речной воды на груди и плечах, стоял перед претендентами. Все — и Крокодил — стояли перед ним, одетые в короткие свободные штаны.

— Человек не позволяет обманывать себя. Человек видит то, что есть, а не то, что хотелось бы.

Аира не закладывал руки за спину, не скрещивал на груди, не тер ладони, ничего не вертел в пальцах и не помогал себе жестами: его руки были опущены, но язык не поворачивался сказать о них «висели». Аира говорил «человек», и Крокодил понимал, что используется слово с множественным значением: «полноправный гражданин», «хозяин». Он понимал, что по-русски это звучало бы по-другому, и маялся, как принцесса, которой под матрац подложили булыжник.

— Мы живем на войне, мы — тонкая мембрана, поле борьбы между материей и духом, которые вечно спорят, что первично. Человек — боец обеих армий. Человек — пограничный знак.

Мальчишки слушали, кто жадно, кто с некоторой робостью. «Что они понимают, — думал Крокодил. — Я не понимаю ничего, или почти ничего. Или это ритуальные заклинания, в которых не должно быть особого смысла? Человек как поле борьбы между материей и духом… Обалдеть».

— Проба — это Большой Смысл. Отрицательный результат — тоже результат; я говорю это потому, что не все из вас получат удостоверения. Тот, кто не получит, должен помнить: это не конец жизни. Это тоже ответ, пусть нежелательный. Но это ответ.

«Утешительно», — подумал Крокодил. Четверо парней во главе с Полос-Надом, завалившие досрочное испытание вчера, казались подавленными и глядели на Аиру исподлобья.

— Сегодня ваш первый подход к Пробе. Вижу, вы успели переодеться. Теперь возьмите вот это.

По его команде двое парней вытащили на середину поляны огромный кожаный тюк, внутри которого скрежетало железо. Разложили на траве, вчера вытоптанной до голой земли, а сегодня с утра опять зазеленевшей. Крокодил вытянул шею: внутри, на потертой коже, лежали большие ножи в деревянных ножнах: три десятка одинаковых ножен с торчащими из них рукоятями.

— Разбирайте.

Крокодил подавил желание кинуться к тюку в числе первых. Небольшая свалка имела место, а Крокодил не опускался до толкотни с подростками. Выждал несколько секунд и взял лучший из трех оставшихся ножей — вернее, убедил себя, что этот лучший. Определять не было ни времени, ни возможности.

Ножи оказались тесаками — широченными, очень острыми, грубыми клинками. Несколько минут ушло на изучение, пробы, попытки обмена. Крокодил одним из первых додумался, как прицепить ножны к поясу.

Вооружившись, полуголые мальчишки сделались похожи на стаю маньяков. Крокодил еще раз проверил, нельзя ли подтянуть ножны повыше; на бегу, думал он, эта штука набьет мне здоровый синяк. А если откуда-то свалюсь — вообще рукоятью проткнет внутренности.

— Человек — свой хозяин, — медленно повторил Аира, расхаживая по поляне. — Хозяин и тела, и духа… Камор-Бал, сколько ударов сердца за единицу?

Крокодил помотал головой, пытаясь сообразить. Единица — в местной системе величин чуть больше минуты. Удары сердца — это просто пульс. Парня спросили, какова у него частота пульса в данный момент; парня зовут Камор-Бал… То, что Аира запомнил все имена с одного раза, стало ясно еще вчера.

— Семьдесят, — не считая пульса отозвался Камор-Бал, невысокий тощий паренек, с очень длинными, собранными в хвост волосами.

— Ты уверен?

Парень чуть напрягся:

— Семьдесят два.

Аира кивнул:

— Внимание всем: сейчас мы побежим! и будем бежать долго. Но ваша выносливость меня интересует во вторую очередь. В первую очередь вы мне продемонстрируете способность быть своим хозяином. Всем понятно?

И он глянул прямо на Тимор-Алка, стоявшего в стороне от всех с тесаком на боку — очень бледного и бесцветного в это утро, если не считать зеленого газончика на голове.

Крокодил пристроился на этот раз в самом хвосте колонны, а парень-метис занял место перед ним. Претенденты бежали цепочкой — сперва по мягкой тропинке среди леса, потом по каменистой дорожке над обрывом. Крокодил успевал вертеть головой: дорожка все круче забирала вверх, и открывался вид на утреннее море, гладкое и сиреневое, будто кисель в огромной чашке.