По ту сторону черной дыры - Дмитрий Беразинский

— О чем это так задумался наш командир? — звонким голоском окликнула его она.

— А, Светлана Ивановна! — протянул Норвегов, — здравствуйте! С моей стороны не заметить такую красивую женщину было верхом бестактности. Прошу простить меня великодушно.

— Константин Константинович, мне порою кажется, что в нашей части собрались офицеры, все как один, выпуска какого-нибудь одна тысяча девятьсот тринадцатого года. Истинный цвет нации! Я очень рада, что моего Олега перевели сюда. В минской «дикой дивизии» со мною даже здоровались редко! Животные, а не военнослужащие!

— Потомки динозавров, дорогая! Они — хищников, ну а мы, скорбные — травоядных.

— Что-то вас, товарищ полковник, на философию потянуло? Случилось что? — Светлана своим нюхом журналистки чувствовала неладное.

— Ну, хорошо! Это должно остаться строго между нами, Светлана Ивановна. Взгляните на небо!

— И что? — хмыкнула женщина, которую в большей степени интересовали вещи куда более реальные, чем пустое созерцание светил, а именно — голод ее мужа-бобра, который в таком состоянии придя домой, и не найдя чего похавать, молча шел заниматься с ротой строевой подготовкой. Жалея солдатиков, Светлана старалась устраивать мужу ужины вовремя.

— Созвездий нет знакомых ни одного! — увидев, что женщина его все еще не понимает, он шепотом добавил:

— Мы вообще не на Земле!

— Боже мой! Да пофигу мне! — топнула ногой Светлана, — у меня дома муж некормленый! Вот-вот пойдет тренаж проводить по вашему долбанному ЗОМП.

И схватив свои авоськи, она наскоро попрощалась и вихрем полетела домой. Полковник остолбенело посмотрел ей вслед и захохотал:

— А я паники боялся! Да наши бабы в огонь за нами пойдут! — и с легким сердцем поспешил к своему подъезду.

На крыльце у парадного прогуливаясь, мял фуражку Андрей Волков. Норвегов остановился и беззвучно зашевелил губами. К нему уже направлялся сержант, нахлобучив головной убор. Волков отдал честь:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться по личному вопросу!

— Слушаю! — глядя в практически собственные серые глаза и, тщетно пытаясь вспомнить имя солдата, Норвегов подумал: «Вот, блин!»

— Понимаете, товарищ полковник, тут такое дело… если бы я был один, ни за что бы вас не побеспокоил…

— Кажется, я все понял… предчувствие какое-то было целый день, — признался Константин Константинович, — Татьяной звали маму, да?…Кроме нее, впрочем, у меня других увлечений в училище не было. Да, Татьяной! А тебя…

— Андрей Волков, товарищ полковник, — засмущался парень.

— Ну, какой же я тебе теперь товарищ, — в свою очередь засмущался Норвегов, — да еще и полковник…

Оба сидели, не решаясь сказать заветное слово. Наконец, Андрей, томясь, произнес:

— Мама говорила, что вы и не подозреваете о моем существовании. Она не хотела мешать вашей карьере.

— Глупая! Какой же она была бы помехой! Ох, уж эти бабы! — в сердцах сказал Константин Константинович, — ну, ладно, дружище, теперь мы знаем, кто есть кто.

— Тут еще, това… отец, — поправился через силу парень, — есть отец еще одна проблема. Простите, я еще никого так не называл…

Полковник понимающе кивнул. Срывающийся голос новоявленного сынка скребанул по сердцу тупым ножом. Реальность казалась ему размытой до сих пор. На ухо нашептывал противный, мерзкий голосок, что быть такого не может, но наличие живого и здорового сержанта всякий эффект от внутреннего голоса уничтожало.

— Дело в том, — продолжал Андрей, что я не совсем один.

— В смысле?

Волков поморщился. Воспоминания о неприятном — не столь большое удовольствие.

— В ту злополучную субботу ко мне приехали мать и жена с сыном. Мама с Анжелой поехали на часок в Бобруйск — я попросил «семьдесят первого» захватить их с собой. Они уехали, а мы с сыном остались. Тут-то все и произошло. Я пока малыша оставил у Ильиничны, но он ведь не может там все время оставаться! Ума не приложу, что делать! — Волков замолчал, глядя с надеждой на отца, глаза которого совершали несвойственные им движения. Озадаченность в них сменилась пониманием и осознанием.

— Так что, я уже, получается, дед? — полковник огорошено вздохнул.

— Косте уже девять лет, — продолжал Андрей, — глаза Норвегова стали совсем бессмысленными.

— Сколько же лет тебе, сынок? Должно быть порядком…

— Двадцать семь!

— Почему же ты на срочной?

— Институт, затем болел, а затем пришлось и послужить отечеству!

— Чем же ты болел, если не секрет?

— Какой там секрет. Сначала гепатит, а затем какие-то осложнения с печенью…

— Полагаю, Отечество обошлось бы и без тебя, — хмыкнул полковник, — и вообще, тайм-аут! Ты сказал, что этот юный басурман у Ильиничны? Хорошо… — Норвегов что-то лихорадочно соображал.

— Давай сделаем вот как! Ты жене моей ничего не говорил?

— Обижаете! Как можно! Елизавета Петровна такая женщина!

— Такая, такая! Сегодня пусть переночует у поварихи, а завтра утром привозишь его ко мне. Я ей сегодня все объясню.

— Отец, — нерешительно закусил губу Андрей, — а может, не стоит затевать это все? У вас, в конце концов, своя семья…

— Ага! А у тебя налицо ее отсутствие! Хотя я здесь и не совсем виноват…

— Мама мне рассказывала. Вас назначили в Таманскую дивизию, а ей еще три года учиться оставалось.

— Дело прошлое. Я ведь и не подозревал, что она беременна!

— Она была одержима эмансипацией, вот и захотелось узнать: каково это — одной воспитать ребенка!

— Что, сорванцом в детстве был? — улыбнулся Константин Константинович.

— Ещё каким!

— Молодец! Ты, кстати, доволен своей квартирой?

— Квартира хоть куда! Если бы у меня была жена, то вопроса насчет Кости не стояло.

— Нужно будет его в школу определить! — забеспокоился дед, — ну, да это — дело недалекого будущего. Давай-ка, завтра утром — ко мне. Буду ждать!

— Спасибо, отец! До свидания! Удачи в разговоре с супругой!

— До завтра! — ответил полковник, заходя в подъезд, — хотя до «завтра» еще целая вечность да разговор с Лизой.

Глава 7.

Над вновь обетованной землей занималась заря. На ПТО было шумно. Похрюкивая моторами, шумели трактора. Трактористов, как таковых, нашлось человек десять — двенадцать, да еще десяток солдат имели представление о роли трактора в сельском хозяйстве — это было лучше, чем ничего. Мадам Худавая оказалась ничего себе (натуральной блондинкой с рубенсовской фигурой) и вовсю балагурила с «механизаторами». Механизаторы пожирали глазами стать прелестной агрономши и меньше всего думали о предстоящей посевной.

— Жалко, навоза недостаточно — деревня маловата! — жаловалась Софья Ивановна (так звали Худавую) подошедшему Максимову.

— Можем хорошенько накормить солдат, а затем отправить их в поле! — предложил гибрид Буденного и Кальтенбруннера.

— Нельзя — трактористы взбунтуются. Да и состав минеральных солей не тот.

— Ну, ничего! Один сезон и на минудобрениях выдюжим!

— Жалко, что у нас не чернозем! — вновь посетовала агроном и отошла.

— Скажи спасибо, что не глинозем! — буркнул ей вслед Кальтенбруннер и тоже поспешил заняться своими делами.

Армада из пяти «Кировцев» погнала на задание, целью которого являлась распашка ста пятидесяти гектаров земли рядом с деревней. Оснащенные семикорпусными плугами, трактора рвали мать-землю, как Тузик тряпку. Ратибор и его команда, отошедшие от непривычного состояния, высыпали за частокол и рассматривали, как за караваном тракторов, после каждого круга, растет полоса вспаханной земли. «Пахарей» прикрывали вояки, вооруженные до зубов. Солдаты, не все видевшие до сих пор процесс вспашки, оживленно переговаривались. Рядом с Шевенко стоял Пятнавый и философствовал.

— Что ни говори, а бороной-суковаткой много не вспашешь!

— Историк из тебя, Пятнавый, как Шварценеггер из Саньки Воробьева! В это время используется практически такой же плуг, каким надрывал себе грыжу твой дед при продразверстке. Соха — может слыхал?

— А какая здесь будет урожайность — навоза то нет ни пса!

— Зато нет и твоего младшего брата — жука колорадского! Так что по центнеров по двести с гектара мы получим, при условии хорошей погоды. А на следующий год построим ферму, заведем хрюшек, будем кушать горячие свиные ломтики.

— Насколько я понимаю, товарищ старший прапорщик, пока у нас нету хрюшек, можно охотиться в лесу на оленей, кабанов и разных там зайчиков?

— Тебе, Пятнавый, — веско промолвил Шевенко, — я персонально разрешу охотиться, но только на медведей, и только с рогатиной.

— Почему, товарищ старший прапорщик, ведь с «калашом» куда удобнее.

— Из-за таких охотников, как ты, к концу двадцатого века в Беларуси можно было успешно охотиться только на вшей! Ты хотя бы представляешь, сколько в день необходимо дичи даже такому небольшому городку, как наш? Пару свиней, как минимум, если их кушать с гарниром. А ведь ты, подлец, захочешь шашлычка! При таком темпе в окрестностях базы через месяца три останутся лишь ёжики курносые. Так что, умерьте свой пыл, ефрейтор, и жуйте перловку из банки — вкусная!