Планета, с котоpой не возвpащаются - Пол Андерсон

Лоренцен почти бессознательно бормотал слова древней песни и смотрел на смутно вырисовывающийся красноватый от костра могильный холм. Тень и свет колебались на нем, казалось, он шевелится, будто человек, лежащий под ним, слишком любил жизнь, чтобы успокоиться.

Подошел Гуммус-луджиль и тяжело опустился рядом с ним.

— Одного нет, — пробормотал он. Колеблющийся свет озарил резкие черты его лица. — Сколько еще погибнет?

— Гамильтон опасался как раз подобных вещей, — сказал Лоренцен. — Не землетрясений, не чудовищ, не большеголовых спрутов, а змей, микробов и ядовитых растений. Он был прав.

— Существо с цианидом в пасти — что за метаболизм должен у него быть? У него не может быть такая, как у нас кровь. — Инженер вздрогнул. — Холодная ночь.

— Это можно преодолеть, — сказал Лоренцен. — Если больше опасаться нечего, тогда еще неплохо.

— О, конечно, конечно. Я бывал в переделках и похуже. Тут эта проклятая внезапность. Вы ведь тоже едва не дотронулись до нее. Я видел.

— Да… — Лоренцен почувствовал озноб при этой мысли. Только сейчас до него дошло. Аласву не предупредил его. Он заставил себя успокоиться и последовательно обдумать все происходившее. Рорванец Аласву не оттащил его от ядовитой ящерицы.

Он посмотрел на маленькую группу туземцев у костра. Они сидели в тени, только их глаза сверкали во тьме. О чем они думали? Что готовили для этих пришельцев со звезд?

Он хотел сказать Эвери… нет, пока не нужно. Возможно это случайность. Может быть, эти ящерицы редки, может, эта группа рорванцев никогда не видела их раньше. Аласву сам был в нескольких сантиметров от нее. Туземцы не могут быть так глупы, чтобы надеяться обставить убийство всех людей как несчастный случай!

Но «Да Гама» никогда не вернулся назад. Он с усилием повел плечами. Он устал, возбужден, его подозрения ребяческие, и он знал, что Эвери так их и воспримет. А если он расскажет фон Остену, немец захочет расстрелять рорванцев на месте. Гуммус-луджиль и Торнтон… нет, не сейчас, вначале он должен убедиться сам, прежде чем выставлять себя на посмешище.

Он посмотрел в темноту на западе. Они шли туда, в горы, в каньоны и ущелья, где на узких скользких тропах могло все случиться. И они не могут повернуть назад, хотя не имеют ни малейшего представления о том, что их ожидает.

Глава 11

Местность быстро поднималась, пока они не начали пробираться через путаницу скалистых холмов, среди огромных зарослей кустарника, через журчащие речки, чья холодная вода кусала их ноги, как зубами. Трудно было идти за рорванцами; их легкие фигуры быстро передвигались по неровной местности; у Лоренцена пересыхало горло, когда он, тяжело дыша, торопился за ними.

Однажды вечером, через неделю после смерти Фернандеса, Гамильтон спросил по радио:

— Что за чертовщина с вашими проводниками? Вы вновь свернули севернее. Почему они не ведут вас прямо?

Гуммус-луджиль удивился, но передал вопрос Эвери.

— Спросите одного из этих волосатых уродов. Я уже болен от ходьбы.

— Я уже спрашивал, — сказал психолог. — Разве я вам не говорил? Но ответ относится к совершенно непонятным, непереводимым фразам языка. У меня создалось впечатление, что впереди опасная территория и мы должны ее обогнуть.

Гуммус-луджиль передал ответ Гамильтону, который закончил разговор щелчком, соответствующим ворчанию. Турок вздохнул.

— Не очень многое можем мы предпринять, — сказал он.

Торнтон засмеялся.

— Возможно, они хотят сделать нас кривоногими и тем самым беспомощными, — предположил он.

Фон Остен схватился за оружие.

— Они ведут нас прямо в…

— Спокойней, — Эвери протянул руку. — Боюсь, что мы ничего не можем сделать. Они ведут нас.

Лоренцен нахмурился. Это звучало не очень привлекательно. Положение все больше и больше казалось ему сомнительным.

Он извлек карту территории, сделанную с помощью аэрофотосъемки, и долгое время изучал ее. Насколько он мог видеть, в территории, которой они избегали, не было ничего необычного. Конечно, там могли быть враждебные племена или еще что-нибудь, но…

На каждый вопрос, который он мог бы задать, был ответ. Но все эти ответы были слишком ad hoc[5], он и не давали последовательной картины. Хорошо, ядовитая ящерица была незнакома рорванцам, это совершенно очевидно. Но почему она была незнакома им? Любое опасное животное имеет довольно широкую зону распространения — не могли же рорванцы идти настолько издалека, чтобы эта территория была им неизвестна… Да, туземный язык может быть исключительно трудным, но, черт возьми! — общество, владеющее технологией, какой, казалось, владели рорванцы, должно было располагать доступными терминами и понятиями. Когда западная нация проникла на восток, китайцы говорили с ней на английском или французском языке: их собственный язык был для этого неподходящим. Но язык рорванцев казался похожим по структуре на индоевропейские языки, и у Эвери не должно было возникнуть тех трудностей, о которых он все время говорит…

Тем не менее он подолгу говорит с Джугацом по вечерам. Он утверждает, что это уроки языка, но…

Допустим, что это не так. Лоренцен сидел тихо, чтобы позволить этой мысли глубже проникнуть в его сознание. Он хотел бы отвергнуть ее. Ему нравился Эвери; и на этой новой земле было так мало того, чему можно было доверять, а если они еще перестанут доверять друг другу… Нет, он, вероятно, становится параноиком.

Однако оставался «Да Гама», огромный, повисший в пространстве вопросительный знак.

Он лежал в своем спальном мешке, чувствуя жесткость земли под собой, слушая шум ветра, и журчание реки, и крик какого-то незнакомого животного. Тело его устало, но в мозгу кипело столько вопросов, что он не мог уснуть. Что случилось с первой экспедицией? Кто пытался саботировать вторую? Почему произошло так много помех и задержек, прежде чем она смогла стартовать? Почему Эвери не сумел скомплектовать однородный экипаж? Такие разные (почему?), как они, люди не могли составить экипаж космического корабля, это слишком явная ошибка для психолога. Почему рорванцы единственные млекопитающие, встретившиеся им до сих пор? Почему никакие следы их деятельности не видны с воздуха? Почему у них такой недоступный для понимания язык? И на самом ли деле он такой непонятный? Если нет, тогда почему Эвери лжет? Почему рорванцы не сумели распознать опасность, которая должна быть так же хорошо известна, как кобра на Земле? Их метаболизм сходен с человеческим, поэтому и для них ящерица представляла угрозу. Почему они вдвое увеличили путь к себе домой? Почему, почему, почему?