Ратник (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Четверть часа спустя, приняв пару чарок хмельного для восстановления душевного спокойствия, он заявился к своей супруге. Вошел. Молча сел. И уставился стеклянным взглядом в пустоту перед собой.

Женщины, что постоянно вились вокруг царицы, спешно покинули покои. И Анастасия, подойдя к мужу сзади, начала максимально нежно и осторожно массировать ему шею и голову.

— Сказывай, что случилось?

— Болтают всякое…

— Мало ли кто болтает…

— Люди болтают…

— О чем ты?

— А ты еще не слышала? Кумушки уже судачат на улицах города, что Андрейка тот из Тулы — это вовсе не Андрейка. А возрожденный Божьей волей в теле отрока Всеслав Брячиславович, старинный князь Полоцка.

— Чего?! — ошалело переспросила супруга, прекратив на время делать массаж и замерев в полном недоумении.

— И возродился он не из-за происков колдуна, али волхва, а молитвой туляков по Божьей воле. На защиту их от степных разорителей…

Царица подвисла.

Всеслав Брячиславович Полоцкий был достаточно известной фигурой, среди высокородных персон Руси. Правнук Владимира Святого и Рогнеды. Старинный Рюрикович. Правитель Полоцка, при котором тот расцвел. Строил храмы, крепил города и развивал торговлю. И даже какое-то время был Великим князем Киевским, стоя над всей Русью, но пал в борьбе с Владимиром Мономахом.

Поговаривают даже, что он был оборотнем. Причем оборачиваться Всеслав мог по доброй воле, правда не ясно в кого — в волколака или берендея[2]. Сам Иоанн Васильевич в этой не верил, однако, очень популярные слухи гуляли о том среди народа.

Кто его мать — не ясно.

Кто его супруга — тоже.

Даже имен не сохранилось. Сказывали только, будто бы мама его была волхвицей, а супруга — княжной иноземной. Но это неточно. Путаницы немало… Однако суть не в этом. По всему выходило, что церковь не отступила. Она продолжила свою игру. Только иначе — исподволь.

Руководству митрополии категорически не понравилось то, что народная молва начала пиарить какого-то там колдуна. Ведь как получалось? Колдун кого-то там призвал. И этот кто-то сразу начал делами добрыми прославляться.

Непорядок.

Вот и придумав наспех легенду, пустили ее по толпе. Чтобы не терять репутацию в глазах народа. А, напротив — укреплять ее. Что, дескать, православные молитвой своей истовой вымолили у Всевышнего помощь. Что это, как не чудо? Причем не в старинных сказаниях, а живое и настоящее. То, которое можно потрогать руками.

А значит, что? Правильно. Молиться нужно усерднее…

— И что мне с этим делать?

— Ничего.

— Как ничего?

— Этим летом, как тебе воевода сказывал, Андрея пошлют в поход. Пусть проявит себя.

— Ты знаешь, сколько краски он на днях в Тулу привез?

— Не важно.

— Почему?! — воскликнул Иоанн Васильевич, обернувшись.

— Милый, молва народная опасна. Слухи говорят, будто бы он древний витязь, который защитит людей от степи. Но сплетни быстро протухают. Если Андрей быстро не сможет больно ударить степь, то интерес к нему поостынет. И все вернется на круги своя. В конце концов не он сам про себя все это выдумывал.

— А если он сумеет показать зубки?

— Тогда тем более не важно сколько он принес краски. Всеслав был славным воеводой. Умелым. Это намного важнее и ценнее любой краски. Или у тебя много толковых воевод? Таких, чтобы не местничали да под себя гребли, и супостатов били?

— А выступление его перед людьми?

— А что крамольного он сказал в том выступлении? Он поблагодарил твоих слуг за то, что те, несмотря ни на что, верно служат тебе. И напомнил им о братстве да товариществе воинском. О том, что им нужно поддерживать друг друга. И о том, что, в былые времена держава твоих праотцов была сильна через ту поддержку.

— Так просто?

— Так просто, — тихонько усмехнулась царица. — Конечно, он и себя не забывает и борется с местными старшинами за власть и влияние. Но делает это с пользой для тебя.

— Раньше ты о нем была иного мнения. Даже хотела отдать его церкви.

— По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. — процитировала царица очень важное высказывание из Евангелие от Матфея. — Он сделал что дурное?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Он убил десятника.

— Когда тот пытался его ограбить, преступив слово воеводы.

— Он был его десятником.

— Он еще не был его десятником. Ведь Андрей не заступил на службу и не был поставлен под его руку.

Царь замолчал и задумался, прикидывая, что же еще можно формально вменить в вину парню. Но на ум ничего не приходило. А все что удавалось вспомнить — требовало либо награды, либо, как минимум, одобрения.

И разбойников он резал, и супостатов. И крепостицу передовую поставил. И броню с оружием хорошие раздобыл, да не только себе, но и своим людям. И даже тем, кто ему доверился. И краску нашел, да не жадничал и активно делился, помогая многим. И кое-чего выдумал толковое, вроде лампы новой, печи да светильного масла. Хотя царь теперь сомневался, что Андрей именно выдумал. Верно знал. С прошлой жизни знал. От матери, которая была волхвой… или еще от кого. Может и от супруги своей.

К слову сказать, как ему докладывали, Марфа, в сердцах лаялась на каком-то непонятном языке. Что только подтверждает сплетни, которые про Андрея стали болтать. Ведь у Всеслава жена по слухам была иноземка. Язык же, на котором Марфа лаялась, не ведал никто.

Да и свадьба их выглядела очень интересно.

Они оба наотрез отказывались жениться. И пришлось, как царю сказывали, приложить немало усилий, чтобы их свести. После первой же брачной ночи стали «не разлей вода». И нет-нет, да и начнут ворковать на непонятном каком или малопонятном языке. Узнали значит друг друга…

— Да уж… — протянул Иоанн Васильевич задумчиво.

— Что?

— Судьба… Ты только представь? Обвенчались. Умерли. Воскресли — и снова их судьба свела под венец.

— Завидуешь? — томным голосом поинтересовалась царица, наклонившись над самым его ухом, и шаловливо прикусила мочку.

— Если они жили — душа в душу, как и мы, то да — завидую, — серьезно произнес Государь.

— Теперь ты понимаешь, почему он сказал тебе про яды, а потом еще подробно все описал?

Иоанн Васильевич хмыкнул. Но промолчал. Он то совсем о другом подумал, нежели супруга. И полагал, будто бы Андрей таким образом намекал ему на зреющий вокруг него заговор бояр. Настолько очевидный и выпуклый, что даже в Туле его было видно.

Сам царь видел заговор в том, чтобы оттереть от него бояр Захарьевых-Юрьевых. А саму царицу отравить или как еще удалить от него. Но лишь для того, чтобы воспользоваться вакантным положением царственного холостяка.

О заговоре даже догадываться не требовалось. Потому что во время болезни ему прямо это сказали. И отказались присягать на верность его малолетнему сыну только потому, что его матерью была представительницей рода Захарьевых-Юрьевых. Не больше, ни меньше. Дескать, невместно боярам поклонятся равному себе. Кровь-то царская, но только по отцу. Мать же все испоганила. И лишь нерешительность Владимира Андреевича, брата его двоюродного, заставила остальных бояр, уступить требованиям царя. А то ведь, не ровен час оправиться. И что тогда? Но уступить, не значит отступить.

Оставалось только понять, откуда все это знал простой помещик из глухого медвежьего угла. Или все не то, чем видеться? И на самом деле под личиной молодого воина кроится совсем другой человек?

— Еще один Рюрикович. Старый. Матерый. — тихо произнес Государь. — Интересно. Ведь если слухи попали в цель, то Всеслав появился вполне в своем обычаи. Под чужой личиной. Одного не пойму — чего отец супруги ее, тот самый десятник, словно с ума спятил?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Так может твой Андрей проявил его истинное нутро?

— Мог же погибнуть.

— Многие говорят, что он славно владеет саблей и копьем. Верно был уверен в своих силах.