Комплекс Ди - Дай Сы-Цзе

Оставалось приделать к знамени древко. Мо обошел весь строительный рынок, перебирая бамбуковые жерди. Но все они никуда не годились. Им не хватало гибкости и крепости, чтобы удержать знамя и не сломаться от ветра. Нечто подходящее нашлось дома: он долго колебался между шестом, на который матушка вешает белье, и отцовской складной удочкой, состоящей из нескольких лакированных бамбуковых палок. В конце концов выбрал удилище – пусть не такое прочное, но более приятное на вид.

В ту теплую летнюю ночь сон Мо был коротким и тревожным. Просыпаться по утрам, с тех пор как он прочитал «Превращение» Кафки, всегда было для него пыткой. Но на этот раз он чувствовал себя на диво свежим и бодрым. Встал, оделся, выглянул в окно. На северной стороне неба еще виднелась одинокая звезда – наверно, Полярная. Впервые с самого приезда он видел звезду в этом насквозь закопченном городе. Он счел ее появление добрым предзнаменованием для намеченной психоаналитической вылазки. Звезда еще не успела исчезнуть, когда он выехал из дома на старом дребезжащем велосипеде отца. Улицы в этот час были неопределенно серые, будто утратившие краски. Мо доехал до самой окраины и остановился перед небоскребом, в окнах которого, точно в огромном зеркале, отражался во всей красе восход солнца над рекой Янцзы. Он развернул свое знамя и привязал его к концу тщательно укрепленного на багажнике удилища. А затем снова вскочил в седло и помчался во весь опор – знамя гордо развевалось по ветру. Вперед, на юг!

Не скрою от читателей, что психоаналитическое мероприятие служило лишь предлогом, прикрытием для поисков особы женского пола, у которой он мог бы купить девственность для судьи Ди. То был первый решительный шаг к освобождению томившейся в неволе возлюбленной. Именно это было его конечной целью.

Мо что есть сил жал на педали, в голове у него звучали строки Бодлера: «Вихрь дует чувственный, плоть бывшую тревожа, / И хлопает она, как обветшалый стяг».[11] Он отъезжал все дальше от города и спустя час доехал до коммуны «Красные ворота». Первый же поселок, Нефритовый бамбук, удостоившийся чести попасть под модернизацию, являл собой какое-то призрачное зрелище: на скупленных землях на месте разрушенных до основания крестьянских домов возвышались каркасы недостроенных, скорее всего из-за нехватки средств, казенных зданий – ни стен, ни крыш, ни перекрытий. Мертвые скелеты, которым явно не суждено ожить. В дверных и оконных проемах, в трещинах между кирпичами, росли желтые полевые цветы. Их стебли шевелил ветер. Мо остановился и зашел в один из недостроенных домов по малой нужде. На первом этаже пышным зеленым ковром разрослась трава. Вся в блестках утренней росы, она издавала упоительный запах. Небольшое стадо овец паслось на ней в свое удовольствие, не обращая ни малейшего внимания на Мо. В довершение пасторали сытое блеяние время от времени вплеталось в гулкое журчание направленной на стенку струи.

Здесь, в этих развалинах с дырами вместо дверей и пустыми оконными глазницами, Мо истолковал первый в своей практике сон. Он мог совершать, иной раз сам того не замечая, множество оплошностей в повседневной жизни, мог даже выглядеть глуповатым. Но в психоанализе, особенно в интерпретации сновидений, знания его были обширны и безукоризненны.

Его первым клиентом стал хозяин стада, человек лет сорока пяти, на костылях. Он сам подошел к Мо, и тот, хотя старался деликатно отвести взгляд, все же заметил, что одна нога у пастуха короче и, судя по болтающейся штанине, тоньше другой. Пастух стал выторговывать скидку с двадцати юаней до десяти, на что Мо легко согласился.

Закурив сигарету, пастух стал рассказывать, что ему приснилось. Во сне он шел или, вернее, брел по щиколотку в воде, скорее всего, по берегу Янцзы, вместе с женщиной лет пятидесяти, с которой жил несколько лет тому назад. Их сфотографировал сосед, работавший в туристической фирме. А дальше ему снилось, что он спал и его разбудила та самая бывшая любовница, пришла веселая и показала снимок: вода в Янцзы такая прозрачная, что видны камушки и травинки на дне. На середине реки кораблик, на палубе развешано белье. Женщина держит мужчину под руку, он улыбается, ненужные костыли висят под мышками. Штаны закатаны, но промокли, а из расстегнутой ширинки торчит длинная твердая палка и доходит почти до самой воды. Палка сияет, как хрустальная, и в ней будто пляшут цветные огоньки.

Расшифровать этот сон для Мо было парой пустяков – все равно что чемпиону мира по шахматам обыграть начинающего любителя. Ни о чем больше не спросив клиента, наш аналитик уверенно сообщил ему, что у него вскоре может отняться еще одна часть тела, половой член, что его вот-вот покинет демон, которого верующие люди называют сатаной, а писатели – пламенем вожделения, и посоветовал обратиться к врачу.

Все это он выпалил единым духом, но не успел договорить, как уже пожалел о сказанном, вспомнив о своей задаче: найти девственницу! Он хотел перевести разговор на эту тему и расспросить пастуха, но поздно. Клиент пришел в ярость, узкие глаза его вспыхнули, и весь он так и затрясся. Он заорал, что Мо издевается над бедным калекой и все наврал, чтобы лишить его последней радости; он обозвал аналитика последними словами, плюнул в него окурком и замахнулся костылем, целясь в лицо. Мо увернулся и побежал прочь. Пастух за ним, он скакал на одном костыле, а другим размахивал над головой, как в фильме про кун-фу. Ошалевшие овцы разбежались в разные стороны. Дикие вопли калеки еще долго неслись вдогонку Мо, который, не получив никакой платы, улепетывал со своим знаменем, и замолкли, только когда его поглотил окрашенный в нежные рассветные тона утренний туман.

Так начались его странствия по округе в роли толкователя снов. Его долгий Одинокий Путь. Великое испытание. Каждый день, три недели подряд, он вставал рано утром и отправлялся в дорогу на стареньком отцовском велосипеде. К полудню асфальт начинал плавиться от зноя, и Мо казалось, что он едет по болоту. Его слепили пот и пыль. Однажды лопнула шина, и ему пришлось целый час катить велосипед по дороге, изнемогая от жары.

Шину он починил в ближайшей деревне, но седло так раскалилось, что невозможно было сесть. Разъезжая по деревням под развевающимся стягом на удилище, он всячески старался приманить клиентов. Делал вид, что торгуется, но нередко снижал тариф до одного юаня, а то и вовсе работал бесплатно. К вечеру же, вымотанный до предела, он возвращался в родительский дом буквально без ног.

Бывало, на обратном пути ему казалось, что не он крутит педали, а велосипед-развалюха везет его сам. Ему нравилось все: запахи полей, буйволы на рисовых плантациях и даже автомобили. Он был частью дорожного потока. Иной раз на обсаженных платанами улицах попадались хорошенькие велосипедистки. (Женщины на велосипеде всегда казались ему особенно привлекательными, и он мечтал устроить как-нибудь показ мод на велосипедах.)

Но поиски девушек продвигались плохо, поскольку почти вся молодежь уехала из сельской местности на заработки в города. Весь вопрос был в том, кто из оставшихся сохранил невинность. Зато ему попадались случаи, довольно интересные с профессиональной точки зрения. Дома он доставал французские школьные тетрадки, толстый словарь и делал записи на языке Мольера. О парочке блестящих интерпретаций, пожалуй, стоило бы рассказать отдельно.

Как-то июньским утром Мо свернул с шоссе и петлял между луж по грунтовой дороге, проходившей вдоль ручья по широкой зеленой долине. Вскоре он подъехал к одиноко стоявшему дому с дощатыми стенами, черепичной крышей и высоким порогом у массивных резных двустворчатых ворот, простоявших уже не одну сотню лет. За забором в квадратном дворике сидели рядышком и разговаривали две старые женщины, перед ними под навесом стояли друг на друге два новехоньких гроба. (Таков был местный обычай: загодя готовить гробы для престарелых родителей и до последнего дня держать их постоянно на виду, чтобы старики были уверены, что не останутся без приюта на том свете.) Мо слез с велосипеда, поднялся на полуметровый порог и направился к женщинам. Кроме запаха свежеоструганного дерева, во дворе чувствовалось еще что-то странное, трудноопределимое.

Громко и нараспев выкрикивая слова, на манер бродячего цирюльника, точильщика или холостильщика петухов, он предложил им свои услуги по толкованию снов – качественно и недорого!

Сестры – они походили друг на друга как две капли воды, – покашливая, выслушали его рассказ о чудодейственном методе учителя-Фрейда, но интереса не проявили.

Мо не огорчился. Он уже привык и не ждал, что они примутся рассказывать ему свои сны. Да, может, старухам, глядящим на собственные гробы под навесом, уже ничего и не снится. Поуговаривав их для порядку, Мо хотел уже было спросить, не знают ли они тут поблизости какой-нибудь девицы, как вдруг одна из сестер саркастически, не без яда в голосе проговорила: