Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Пришел комендант караула или его помощник, молча выслушал всех, пожал плечами и как-то безнадежно сказал, что они поговорят с возможными участниками грабежа, но, скорее всего, ничего сделать не смогут. Не смогут, так как контингент молодых призывников состоит в основном из осужденных, которым тюрьму заменили отправкой на фронт, скорее всего в штрафбаты, и им море по колено. Тем более что уголовники сбились в шайки. Стали понятны эпизодические крики из темноты, там происходило аналогичное «представление» по добыче провизии голодными шайками. На другой день из расспросов и наблюдений я понял, что весь контингент находящихся сейчас на призывном пункте состоял из двух основных социально-возрастных групп. Колхозники в возрасте, в основном татары и башкиры, ранее не призванные как раз по причине возраста и болезней, с одной стороны, и молодежь. Молодежь состояла в основном из осужденных, которым заменили «срок» на армию (большинство), и ребят, освобожденных ранее от службы по разным болячкам (меньшинство). Вот в какую компанию я попал из-за моего «белого» билета! «Какой-то сброд», — сказал в сердцах один из караульных. «Нормальные» призывники были еще зимой и в начале весны, их уже давно отправили в части. Шла тотальная мобилизация.

Постепенно все успокоилось, шум стих, все стали приспосабливаться ко сну, бодрствовали только по очереди дежурные у каждой кучки. Мне безумно хотелось спать, надо было устраиваться, но как после всего увиденного? Было, наверно, около 12 вечера. Необычный, нервный день, уже далеко от дома, первый день после призыва заканчивался. Я навалился на свой мешок, буквально обнял его, опустил голову, прижавшись к стенке у подоконника, и в этой неудобной позе мгновенно уснул тревожным сном. Не прошло и часа или двух, как я почувствовал, что куда-то проваливаюсь. С усилием открыл глаза и обнаружил, что мешок «похудел», уменьшился, а с другой стороны к нему притулился кто-то щуплый, мгновенно замерший, как только я поднял голову. «Мерзавец!» — не то крикнул, не то подумал я и со всей силой треснул кулаком по башке лежащего. Раз, два, три… «Мерзавец» по-заячьи пискнул, отполз, вскочил и исчез в темноте. Никто из окружающих не отреагировал. Подумаешь! Не такое видывали, да и своя рубашка ближе к телу. Ощупав мешок, я обнаружил, что он распорот и вытащена буханка хлеба. Сон прошел, болела голова. Забрезжил ранний июльский рассвет, я достал иголку, заштопал прореху и проверил свои припасы. Слава богу, успели вытащить немного, всего одну буханку. Побрел с мешком за спиной в туалет, помылся. Голова посвежела, и я вышел во двор школы. Наступало свежее июльское утро. Ну и ночь! Как же быть дальше? Ведь так я долго не выдержу, ограбят или отнимут обязательно, я ведь одиночка, и что тогда делать?

Динамик проорал «Подъем!», и вскоре приехала полевая кухня. Каждый получил по списку половник перловой каши, кусок черного хлеба (черняшки) и столовую ложку сахарного песку. Добавили домашних припасов и кипяточку (этого бери вдоволь), и получился завтрак хоть куда. После завтрака только устроился отдохнуть, как вдруг динамик несколько раз повторил: «Орлов, быстро в караулку». Оказалось, что приехала мама, ждет за воротами, а меня никак не найдут! Вот это сюрприз, совсем не ожидал. Куда девать мешок? Справился в караулке, можно ли его оставить, не пропадет ли? Старший сержант любезно сказал, чтобы не беспокоился, клади в угол, все будет в сохранности. Получил увольнительную записку до вечера и выскочил за ворота. Вот и мама! Где устроиться? Напротив ворот, на другой стороне улицы, был одноэтажный домик с большим крыльцом с крышей.

День выдался теплый и солнечный, и мы удобно расположились на ступеньках крыльца. Мама стала расспрашивать, пичкать меня привезенными гостинцами и все сокрушалась, что ничего не вышло с отсрочкой призыва. Было хорошо, спокойно, спало напряжение прошедших суток, и тут же сказалась бессонная ночь, я неудержимо захотел спать. Сказал, что хочу подремать немного. Устроился на ступеньках, положил голову на мамины колени и мгновенно заснул. Мама не будила меня, и я проснулся, когда солнце стало клониться к вечеру. Боже, сколько я проспал, и ведь скоро свидание кончится! Еще немного поговорили, и мама заторопилась на поезд, пообещав еще приехать. Мы попрощались, и я вернулся в караулку за мешком. Мне его как-то суетливо вернули. Караульный, пряча глаза, сказал, что все в целости. Я почувствовал, что что-то не так. Выйдя из караулки, проверил мешок и обнаружил, что умыкнули пол банки меда и кусок хлеба. Вот так караульные! Никому нельзя доверять. В плохом расположений духа вышел во двор.

Во дворе высилась пирамида дров, возле которой в обнимку с вещмешками притулились два парня моего возраста. Я подошел, и мы, слово за слово, быстро раззнакомились. Они тоже испытывали одиночество и растерянность. Первый, назовем его Виктор, полурусский-полубашкир, был местный, уфимский, окончил 7 классов, после начала войны работал в типографии. Отец в армии, давно нет вестей. Мать часто болеет, сестра маленькая, стадо голодно. Он подделал в типографии продуктовые карточки и попался. Его поймали по доносу… дали срок… теперь заменили на армию. Мы с ним как-то быстро сдружились. Второго, назовем его Павел, кажется десятиклассник, помню хуже. Его тоже сначала комиссовали, а теперь вновь призвали. Решили держаться тройкой вместе, сразу повеселели, и появилась уверенность. Втроем не пропадем.

До ужина мы побродили по двору, выбирая место ночлега. Забрались на поленницу и решили там обосноваться, как раз место на троих, а если кто полезет, то сразу услышим.

Новые приятели сообщили, что завтра нас срочно отправят на комиссию для распределения по частям. Срочно отправят, так как коменданту надоели постоянные грабежи молодых уголовников, он боится возможности крупных инцидентов, поножовщины, дезертирства, а ему отвечать. Заодно отправят и остальную молодежь, т. е. нас, «гражданских», а «старички» подождут, никуда не денутся.

Надвигался вечер, было еще совсем тепло, но мы взобрались на нашу лежанку, обустроились, пресекли попытку подозрительной личности присоединиться к нам и забаррикадировали лаз, чтобы успеть проснуться, если кто полезет. Перекусили своими припасами, поговорили и спокойно уснули.

Проснулись мы рано, так как к утру небо заволокло, стало весьма прохладно, даже было брызнул дождь, но быстро прекратился. Мы слезли, умылись, дождались приезда полевой кухни и только позавтракали, как из динамика раздалась команда всем нижеперечисленным, куда попали я, Павел и Виктор, собраться с вещами у входа в школу. Нас построили в колонну, набралось 30–40 человек, и повели к центру города на призывную комиссию. В команде одна молодежь, в основном 17–20 лет. Только трое «гражданских», т. е. несудимых. Это я, Павел и Степа, с которым я приехал. Где-то в строю идет и ночная шайка. Никогда не думал, что попаду в такую компанию. Привели нас в пункт распределения мобилизованных. Это было довольно замусоренное помещение, где нас поместили в зал, уставленный рядами стульев, в конце которого была небольшая сцена. В противоположной сцене стене было несколько дверей, за которыми заседали комиссии по призыву. В зале уже расположились другие команды, и время от времени подходили новые. Вскоре стали вызывать каждого из команды. Дошла очередь и до меня. Зашел в комнату с несколькими столами, за которыми сидели члены комиссии. Подошел к указанному мне столу. За столом сидел довольно приятный и располагающий к себе дядька (комиссованный по ранению фронтовик). Спросил фамилию, достал мои документы и стал просматривать. И тут случились два момента, каждый из которых определил всю мою дальнейшую судьбу.