В погоне за ней (СИ) - Мэйсен Кэт T.

— Чарли, ты не оставишь. Мы пройдем через это, и не успеешь оглянуться, как ты снова окажешься в его объятиях и вернешься домой к своей семье, — произношу я слова, ошеломленный своим самоотверженным поступком, не понимая, откуда он взялся.

— Джулиан… Мне жаль…

— Шшш, Чарли. Подумай о своем будущем. Подумай о своей семье.

Пока я продолжаю говорить, она испускает испуганный крик: — Ребенок идет…

— Чарли, посмотри на меня, — умоляю я.

Ее шоколадно-карие глаза смотрят на меня в ответ, хриплые вдохи становятся все громче. Я хочу стереть ее боль, забрать все это и вернуть прекрасную, сильную и уверенную в себе Чарли, которую я узнал и полюбил.

Я хочу увидеть ее улыбку.

Я хочу, чтобы ее лицо светилось.

И я больше всего хочу, чтобы у нее было больше счастливых воспоминаний.

Даже если это будет без меня.

Я должен быть честным, она должна помочь мне помочь ей, иначе есть шанс, что этот ребенок и Чарли не выживут.

— Есть шанс, что ты родишь ребенка, но я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы помочь тебе, хорошо?

Она тяжело дышит, и я вижу, что она корчится от боли. Я открываю бутылку и протягиваю ей, чтобы она выпила. Она делает маленькие глотки, но при очередной схватке издает громкий крик.

— Мне нужно… нужно тужиться…, — заикается она.

— Чарли, я знаю, что ты не так представляла себе рождение этого ребенка. Но мне нужно, чтобы ты сосредоточилась…

Мои слова обрываются, когда ее крик эхом разносится по ночи, дикие животные напуганы, все улетают в курятник. Я держу ее за руку, не зная, что, черт возьми, мне нужно делать. Ладно, помнишь, когда Джози была в больнице? Нет, придурок, ты был в приемном покое и тебе было всего двенадцать лет. Блядь, честно.

— Джулиан… Я чувствую голову…

Даже в прохладной ночи пот стекает с моего лба. Я располагаюсь между ее ног. Дети появляются из влагалищ, верно? Откуда еще они появляются, идиот? Я же не видел ее раньше. Боже мой, заткнись, голова!

— Хорошо, Чарли. Я готов, если тебе нужно будет тужиться, хорошо? У меня здесь есть одеяло. И сожми мою руку, если понадобится.

Чарли хватает меня за руку и сжимает так сильно, что у меня трескаются костяшки пальцев. Она втягивает воздух, затем издает громкий стон, за которым следует крошечное хныканье. Я смотрю вниз и чувствую, как мои глаза выпучиваются в неверии.

Черт возьми, это голова ребенка.

— Хорошо, Чарли, еще один толчок. Ты можешь это сделать. Я вижу головку.

Мое сердце колотится в груди, но я стараюсь не обращать на это внимания, замедляя дыхание, вспоминая, что мне нужно делать. Тихими молитвами я обращаюсь к Господу с просьбой благословить Чарли и этого ребенка, чтобы у них впереди была полноценная жизнь. Если ему понадобится забрать кого-то, заберите меня, я недостоен быть здесь.

Предупреждения нет. Она снова крепко прижимается ко мне, и на этот раз я сосредотачиваюсь на ребенке, пытаясь осторожно вывести его свободной рукой. Чарли наклоняет голову вперед, крепко сжимая мою руку и издавая истошный крик. Моя рука едва успевает поймать ребенка, и скорость этого процесса удивляет меня, так как ребенок издает неровные крики. Я быстро заворачиваю его, пока Чарли с благоговением смотрит на крошечного ребенка. Я вижу, что глаза Чарли дрожат, вызывая привычную панику.

Кровь.

Крики.

Пуповина все еще прикреплена.

Я слегка встряхиваю Чарли, чтобы она пришла в себя, и передаю ей ребенка.

— Смотри, Чарли… это твой ребенок.

— Мой ребенок…, — бормочет она, закрывая глаза, — Мой ребенок жив?

— Да, и он прекрасен.

Чарли сияет, несмотря на свое изнеможение, она едва может держать глаза открытыми или сосредоточенными: — Это мальчик или девочка?

Ну и идиот, ты мог бы это проверить. Я заглядываю под одеяло, немного смущенный пуповиной: — Это девочка… у тебя будет прекрасная девочка.

Она улыбается, но я вижу, как меркнет свет.

Я продолжаю говорить, бредить, что угодно: — Смотри, у нее твои каштановые волосы, и я думаю… я вижу намек на зеленые глаза. Прямо как у Лекса, — слова вылетают из моего рта, удивляя даже меня саму. Этот ребенок — благословение. Несмотря на то, что в ее жилах течет его кровь, наблюдать за этим моментом — большая честь для меня. И все же, как обоюдоострый меч, я знаю, что все, что я чувствую к Чарли, не сравнится с той любовью, которую они испытывают друг к другу. Эти благословения создают вечную связь, которая не может и не должна быть разрушена эгоистичными поступками.

И в этот момент я понимаю, что моя жизнь, мои действия — это один большой эгоистичный поступок.

Я продолжаю наблюдать, как Чарли общается со своей дочерью, прижимая ее к груди.

Даже в ее хрупком состоянии я уязвим, глядя на ее красоту и все, что она представляет в моей жизни.

Чарли — это все, что я хочу видеть в женщине, все, что я хочу видеть в родственной душе. Но что делать, когда вся жизнь, которую ты представлял себе, та, что была завернута в аккуратную упаковку вместе с белым забором и минивэном, ускользает от тебя?

Хуже того, что если это вы ее отталкиваете?

Вдалеке повторяется звук сирен, громкий раздражающий шум приближается к нам. Я кричу о помощи — бесполезное действие, учитывая, что шум подавляет мои мольбы. Огни поворачивают за поворот, и парамедики замедляют ход, притормаживая рядом с моей машиной.

Проходят считанные мгновения, прежде чем я вижу, как они сбегают с холма с оборудованием и носилками, за ними следует расстроенная Лекс.

— Шарлотта! — он падает на землю, его губы дрожат от страха.

Обнимая ее тело, он только через несколько секунд понимает, что она прижимает к груди ребенка. Женщина-парамедик просит Лекса отойти с дороги, чтобы она могла осмотреть Чарли и ребенка. Лекс спорит, но вскоре понимает, что его жене и ребенку нужна помощь.

Мужчина-парамедик стоит на коленях на земле и осматривает рваную рану Чарли. Он поворачивает голову, чтобы спросить меня, что случилось.

— Я увидел машину в кювете и нашел ее внутри. Она сказала мне, что разбилась, потому что у нее начались схватки, — я продолжаю дрожащим голосом: — Я нашел ее в машине, но не смог открыть дверь. Ее голова кровоточила, но это был поверхностный порез. Я спросил ее, может ли она двигать всеми частями тела, и она сказала «да», поэтому я осторожно перенес ее в багажник, так как у меня была паранойя, что машина взорвется.

Мое сердце тяжело сжалось при этой мысли.

Кто-то присматривал за нами.

— Она сказала, что ребенок рождается, но я видел, что она теряет сознание, поэтому я продолжала говорить с ней, чтобы она была в сознании, а потом она тужилась, и ребенок родился.

Женщина сочувственно улыбается мне: — Вы справились. Большинство людей запаниковали бы в такой ситуации. Лучшее, что вы могли сделать, это держать ее в сознании.

Парамедик перерезает пуповину, и они с осторожностью поднимают Чарли на носилки. Она плачет по своему ребенку, умоляя взять его с собой. Парамедики объясняют ей, что им нужно добраться до больницы и убедиться, что и она, и ребенок в порядке. Они должны находиться под наблюдением в течение следующих сорока восьми часов.

Я смотрю на Лекса, растерянного, когда он цепляется за руку Чарли и уверяет ее, что все будет хорошо.

И этот момент становится самым трудным, моментом, когда мое сердце снова обливается кровью, моментом, когда меня мучает моя неспособность контролировать свои эмоции, найти хоть какую-то часть меня, стоящую воздуха, которым я дышу.

Слабая улыбка на моем лице, маска, которую я надеваю, притворяясь, что все будет хорошо.

Она будет в порядке со своей семьей.

Я буду в порядке сам по себе.

Они идут вверх по холму, но Лекс поворачивается ко мне лицом. Я жду его вопросов.

Слов нет, только взгляд, полный страдания, прежде чем он разворачивается и забирается в машину скорой помощи вместе с Чарли.

Я смотрю, как они уезжают, и на обочине дороги, в темной ночи, мои слезы падают, и я опускаюсь на колени.