Греческий огонь - Никос Зервас

- Чи-и-во?! – изумился Митяй. – Под нариками что-ли? Да не может быть!

- Что ты, брат, наркотики ни при чём. Слава Богу, не на-столько всё плохо. Воздействие другое, – Петруша замялся. – Ну... не знаю, как объяснить. На него действуют... как бы гипнозом. А вернее говоря, мысленно.

- Кто действует-то?

- Типа... колдуны.

-  Гм, – усмехнулся Митяй. – Что-то не верится. Только вот не верится почему-то.

-  Я тут начал информацию собирать, – сказал Петруша. – В общем, есть факты. Царевича сейчас крепко колбасит. Разные мысли ему сейчас в башку лезут, вот он и нервничает. Ты его прости, пожалуйста, подожди недельку-другую. А Царицын сам к тебе прибежит прощения просить. Вот увидишь.

Митяй ничего не ответил.

* * *

-  А вот и наша новая суперзвезда, – иронично заметил Леонард Рябиновский, указывая в окно на подкативший седан. Телохранитель выскочил, чтобы распахнуть перед Иваном дверцу.

Иван не спеша выбрался из машины, пригладил светлый чубчик.

-  Очень высокомерный мальчик, – фыркнула Алиса, отходя от окна. – Столько самомнения! А мне ещё приходится признаваться ему в любви! Невыносимо...

-  Но очень реалистично, – едко улыбнулся безжалостный Лео.

Алиса ничего не ответила. Энергичный голос ханукаинс-кой секретарши объявил:

-  Внимание! На репетицию в костюмах срочно приглашаются: Илья Муромец, Серый Волк, Иван-дурак.

- Дурак! – с наслаждением повторила Алиса.

Ванька с радостью нарядился в свою рубаху. Это была одна из его любимых сцен. Огромный, мускулистый Муромец лежал на печи и, как полагается русскому богатырю, пребывал в немощи.

Роль Муромца исполнял прима-хоккеист НХЛ Павел Солнцев, загорелый блондин, чьи фотографии сводили с ума пятнадцатилетних девушек в разных уголках планеты.

Изяслав Ханукаин специально договорился с директором "Детройт ред уингс", чтобы Солнцева отпустили на две недели в Москву. Это был идеальный Муромец: от Солнцева просто веяло доброй силой, благородной и миролюбивой. Улыбка у него была обезоруживающе детская, но злые языки утверждали, что причиной тому было нечётное малое количество извилин в мозгу хоккеиста, но Царицын этому не верил.

Итак, по сценарию, Иван Царевич и Серый волк в одеждах нищих странников возникали на пороге ветхой избушки Муромца:

СЕРЫЙ. Вот здесь он живёт, богатырь святорусский. Только его ещё разбудить надобно! А это нелегко.

ИВАН. Поднимайся, русский народ! (Поднимает сверкающий меч.) Вставай, страна огромная! Встань за веру, русская земля!

ИЛЬЯ. Не могу. Нет силушки подняться.

СЕРЫЙ. А вот святая водица. Глотни маленько.

ИЛЬЯ (потягиваясь). Ух! Чувствую, как силушка по жилушкам расходится! (Вскакивает на ноги.) Эх! Раззудись, нога, развернись, плечо! Ну, теперь я готов на подвиги. Вперёд за землю родимую на супостатов!

Гениальный Изя взгромоздился на свой высоченный стульчик, техники перестали бегать по сцене, двигать декорации. Хоккеист в расписной рубахе замер на печи.

- Внимание! – прогремело в мегафон. – Работаем!

Иван шагнул в оранжевое зарево огней. Стройный и плечистый, в алой русской рубахе, твёрдо шагая по стонущему настилу сцены, он подходил к домику былинного сидня медленно и благоговейно. Уж ему ли, Ивану Царицыну, не знать, как важен для судеб Отечества этот священный момент пробуждения народного богатырского духа... Откинув светловолосую голову, Иван медленно обнажил меч. Сбоку включился мощный вентилятор – потоком воздуха взметнуло золотые пряди. Звенящим от волнения голосом Иван возгласил:

- Поднимайся, русский народ!

Взвилось к небу блещущее лезвие славянского меча. Скоро поганые недруги узнают, что такое русский гнев. Недолго ещё воронам гадить на золотые купола. Недолго плакать прекрасным девам на берегах родимых рек.

- Вставай, страна огромная!

Уж погасла подсветка декораций и полезли со своими кабелями техники – ладить фоны для нового света, а Иван всё стоял, улыбаясь.

И когда спускался со сцены, в его ушах не стихало эхо рокочущих слов, и, казалось, отражался в глазах ярый отблеск сияющего клинка.

Даже опускаясь на стул со стаканчиком кофе в руках, Иван сохранил царское в осанке, во взгляде и в голосе. Медленно, будто наполненный великим значением собственной жизни, немного сутулясь под тяжестью жизненной миссии, Иван приблизил к губам стаканчик.

И тут пробегавшая мимо Ваниного столика девчонка с дурацкими хвостиками бросила в его тарелку что-то трубочкой скрученное, белое.

Записка?! От ... неё? Прикрыв записочку салфеткой, Ваня усмехнулся. Ничего удивительного. Она влюблена в него, он так и думал.

Не случайно так волновалась, когда надо было по сценарию признаться в любви.

Страстный и крепкий вкус ирландского кофе. "От судьбы не убежишь, надо признаться себе в этом, – думает Царицын, – особенная девочка. Особенная любовь. Я верю, так и будет. В моей жизни не могло быть иначе..."

Он поглядел туда, где Алиса-Василиса, хихикая, о чём-то оживлённо беседовала с Рябиновским и Фаберже. А на Ваньку если и взглянет раз в полчаса, то уж непременно с таким демонстративным презрением, что даже неприлично: каждый понимает, какая это ненависть...

И чем больше такой ненависти, тем веселее Царицыну...

Лениво покусывая зубочистку, заглянул в записку, точно это был ресторанный чек.

А сам глазами впился:

Не вздумайте возомнить, жалкий человек, будто Вы и правду что-то для меня значите. Мне приходится разыгрывать пламенные чувства к Вам, между тем, ничего кроме омерзения испытывать невозможно, глядя на Ваше наглое лицо. Распуская слухи, будто между нами что-то было прежде, Вы в очередной раз совершаете подлость, к чему я, впрочем, привыкла. Имейте мужество уничтожить это письмо.

Снова позвали на сцену. Будто из любовного романа в сказку, шагнул Царицын: на сцене гладь искусственного льда и синие на чёрном сполохи полярного сияния.

- Сцена четырнадцать. Внимание! Атака тевтонских рыцарей, – разнеслось под сводами гигантской студии.

Злобного Пса-рыцаря играл известный актёр по фамилии Горловских. Это был настоящий урод, причём урод счастливый: страшный перекос челюстей, распухшие губы и неподвижные, лишённые ресниц глаза сделали его сказочно богатым.

Редкий фильм ужасов, снятый в России, обходился без горбатой, неимоверно плечистой и совершенно лысой звезды.

По замыслу режиссёра, тевтонский агрессор, облачённый в узнаваемые латы западного образца, пряча страшное лицо под характерным шлемом, надвигался на русского Ивана, размахивая боевым цепом. Ивану предстояло несколько раз подпрыгнуть, уворачиваясь от шипастого шарика на цепи, а затем обрушить на врага страшный удар бутафорского двуручного меча.

ПЁС-РЫЦАРЬ. Подчинитесь или умрите, русские свиньи!

ИВАН. Пусть ярость благородная вскипает, как волна! (Наносит добивающий удар.) Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!

Глядя на громаду блестящего металла, напиравшую с Запада, Иван ощутил странную дрожь, какой-то почти священный трепет; он стиснул рукоять меча, ноздри его бешено раздувались.

И теперь, как тысячу лет назад, славянин встречал закованную в железо европейскую чуму с открытым лицом.

Стальное чудовище с рычанием оборотилось, взмахнуло чёрным цепом... послышался гадкий свист. Иван не стал пригибаться – он бросился вперёд. И сходу, весело оскалив зубы, двинул Пса-рыцаря рукоятью меча в самое забрало, круглым золочёным яблоком прямо в стальное рыло. Удар был страшен – рыцарь хрюкнул и, запрокинув морду, начал медленно заваливаться набок.

- Кто с мечом к нам придёт...

Русский Иван отступил на шаг и в добивающий удар вложил всю многовековую славянскую ненависть.

- От меча и погибнет!

- Бле... блестяще! – икая, хватая ртом прокуренный воздух, восторгался Ханукаин. – Мой мальчик, ты великолепен! Теперь снимай с него шлем, давай!

По сценарию следовало стащить с поверженного врага бочкообразный шлем, чтобы зрители увидели лицо Пса-рыцаря. Гримеры потрудились на славу: и без того страшное, оно теперь напоминало оскаленную, сморщенную от злобы собачью морду.

- Ни пяди родной земли не отдадим! – возгласил Ваня, оборачиваясь к Илье Муромцу и Серому Волку. – Не допустит наш народ, чтобы русский хлеб душистый назывался словом"брод"!

Грянула музыка.

Разгорячённый Царицын прыгнул со сцены. Счастливый и измученный, он отёр пот с лица, скрылся за ширмой. Сбросил костюм, влез в чёрные кадетские штаны. Совсем рядом, за ширмой, мелькнули две тени – высокая и поменьше.

-  Откуда у вас эта записка? – тревожно произнёс девичий голосок, который Царицын узнал сразу.